А остальные наши как? вспомнил Чума про свой десяток.
Говорил я с остальными, но тогда только думали, что делать. Сказали, коли пошли за мной, стало быть, согласны голос Егора звучал ровно, но Пожалуй, слишком ровно Ты-то как?
Я тоже на верность присягал! Я с тобой! решительно отрезал Фаддей. Почти не думая, ибо ничего другого он сказать и не мог. Ответить по-другому значило нарушить клятву верности, а воин своему слову хозяин. Вот только на душе почему-то скверно. И правильно вроде Фома говорил, а все равно скверно.
Ну, слава те, Господи! выдохнул Фома, а то меня сомнения грызли. Не обижайся, Фаддей, не всякому такое сказать решишься. Егор вон и то Ну, да теперь все ладно будет. Вот теперь и медку можно. Я-то, каюсь, эти помои потому и выставил, чтоб не захмелеть, решать-то на трезвую голову надо
Фома балагурил, настроение у него заметно поднялось. Еще бы такого бойца к себе перетянул! А вот Егор не особо радовался: молчал если не хмуро, то задумчиво.
Фаддей снова глянул на Егора, тот чуть кивнул.
Да нет, благодарствую, пойду я откланялся Чума. К сыну мне надо. У Настены он. А хмельным к ней сами знаете
Решение все-таки пойти к лекарке созрело внезапно Фаддею вдруг непреодолимо захотелось увидеть сына. И что там кто скажет плевать! Тут такие дела творятся! Неведомо, чем закончится. Ради него же все ради Ведени
Со двора вышли вместе с Егором.
Ты вот что После, как сына проведаешь, к Арсению забеги, наши там все собираются приказных ноток в голосе десятника не слышалось, скорее, он обращался к Фаддею с просьбой. Поговори там, пусть решают.
Угу, Чума в мыслях уже бежал к Настене. А сам чего?
Нельзя тут приказом. Каждый за себя решить должен Казалось, десятник и сам еще не знал, как поступить. Скажи им, что Фома тебе говорил, пусть думают.
Угу
Только не долго. На третью от этой ночь решили.
Повидать Веденю не удалось: Настена, хоть баба и душевная и все понимает, пусть и болтают про нее всякое, однако в лечении строга неимоверно. И если погнала, значит, так и надо. Но пусть лучше ругается, чем молчит. Ратнику ли не знать, как выглядит лекарка, если не может спасти болящего, а тут любо-дорого послушать: и «лоботрясом бездельным, не по делу шляющимся», и «дурнем, всякое себе думающим» обозвала! Стало быть, ничего страшного. Да и сама подтвердила: нечего беспокоиться, все хорошо будет.
Ну, хоть с сыном все, слава богу, обошлось. Настена свое дело знает, не зря же ратники ее своей хранительницей считали. Сколько мужей от смерти спасла, сколько баб ее стараниями от бремени разрешилось, не померши, и дитяток свет увидело счета нет. Каждый в Ратном ей если не своей, так жизнью близкого своего обязан. А в поветрие, кабы не лекарка
«Да что говорить, вечерком надо бы ей чего занести в подарок Варька вон уже и меда горшок, и круг воска принесла»
Фаддей поморщился жаль воску. Понимал, что жалеть нельзя, а все же Любил он воск теплый, душистый. Из походов вез весь, какой с меча брал, и запасы имел немалые. Сам же и свечи из него делал: лучины, которыми освещались почти все избы в Ратном по вечерам, он и не любил, и просто боялся. Видел еще в детстве, как целая семья сгорела из-за них.
«Ну да бог с ним, с воском! Пошло бы на пользу. Настениному слову верить можно, даром что бабой уродилась, а никакому мужу не уступит. Для нее и серебра не жаль»
От души отлегло, даже дышать полегче вроде стало, как от лекарки вышел и остановился за воротами, решая, куда теперь податься. И к вечеру вроде, да до темноты еще далеко.
«Егору обещал с десятком переговорить»
Тащиться к Арсению Фаддею не хотелось. Ну, совершенно. Сейчас бы домой, щец похлебать да чуток поваляться. Труды, конечно, привычные, да уж больно день сегодня тяжкий выдался. Вчера до ночи пахал, до сих пор плечи ноют, но хоть закончили С утра косил, а потом вроде и не перетрудился особо, так ведь и не обедал, и на ногах все. Потом с Веденей
«Тьфу ты! Нашел о чем вспоминать, аж спина опять взмокла
И опять родня эта Пимкина! Варька что-то такое говорила. Никак мы с ними оглоблями не расцепимся
От души отлегло, даже дышать полегче вроде стало, как от лекарки вышел и остановился за воротами, решая, куда теперь податься. И к вечеру вроде, да до темноты еще далеко.
«Егору обещал с десятком переговорить»
Тащиться к Арсению Фаддею не хотелось. Ну, совершенно. Сейчас бы домой, щец похлебать да чуток поваляться. Труды, конечно, привычные, да уж больно день сегодня тяжкий выдался. Вчера до ночи пахал, до сих пор плечи ноют, но хоть закончили С утра косил, а потом вроде и не перетрудился особо, так ведь и не обедал, и на ногах все. Потом с Веденей
«Тьфу ты! Нашел о чем вспоминать, аж спина опять взмокла
И опять родня эта Пимкина! Варька что-то такое говорила. Никак мы с ними оглоблями не расцепимся
А я-то давеча на Луку кинулся. Ну, дурень! Лука, похоже, и не знал ничего, иначе сам бы Веденю и принес, да и за Настеной бы он послал, а не дома щами баловался Да тогда я бы не Бурея, а этого рыжего во дворе и встретил. И чего, дурень, взвился, не подумавши? Хорошего человека обидел! И что насовали мне там сам виноват: спасибо, ребра не поломали, в своем праве были. Нет, завтра с утра меда стоялого захватить и виниться идти, Лука отцовские чувства поймет. А то поднимется Веденя на ноги, ему в учебу возвращаться, а родной отец такую свинью подложил, редька едкая! Нет, права Варюха, надо как-то свою дурость в узду впрягать, чай, давно не отрок уже, а то и доиграться можно.
Да еще Фома с Егором заботу подкинули, нашли время, словно подгадывали!
А-а! Да чего козла доить без толку! Быстрее переговорить и домой Варька, небось, заждалась уже».
Глава 4
ДесятокЖена Арсения выставила на стол корчагу с брагой, что-то из снеди и, поджав губы, но не решаясь что-нибудь сказать, вышла. Понимала прекрасно: ратники собрались обсуждать свои дела, и ей лучше даже не соваться. Но свое мнение иметь ей никто не запретит: кабы просто языки чесали ладно, а раз за бражку взялись, значит, что-то там неладное. Только вот время выбрали Наобсуждаются, муж, чего доброго, захмелеет, а работы немеряно когда хозяйством-то заниматься?
Ждали Чуму: негоже без друга начинать, да и дело какое-то у него, Егор говорил. Собственно, из-за этого Арсений и созвал всех, кроме Андрона, уехавшего из села по какой-то надобности, да двух новиков тем невместно еще в делах десятка голос иметь. И бражку на стол выставил, хоть и не время нынче гулять весной день год кормит, но, по всему видать, на сухую такой разговор не обойдется.
А пока что ратники наслаждались нечасто выпадавшим им бездельем каждый по-своему. Молчун Савелий обдирал вяленую щуку, со значением поглядывая на стоящий в углу бочонок с пивом. Заика внимательно разглядывал не раз виденный им арсенал хозяина дома. Петруха ковырялся в углу с большой кружкой.
Арсений уже не первый день пытался понять, что же задумал их десятник. То, что в сотне раскол, уже всем понятно. И что с убийством на совете десятников Пимена ничего не решилось тоже. А значит, всех заденет. Уважать он Егора уважал, но слепо идти за ним Нет уж, тут лучше с краешку и с оглядкой. О себе тоже забывать не следует. Одно дело присягать на верность в бою, другое подставлять голову неведомо под чью оглоблю, пусть и в делах своего десятника. А тут еще и непонятно пока, своего десятника или чужого.
И вообще, десятника ли? Что-то часто Егора в компании со Степаном и покойным Пименом замечали в последнее время. Они хоть ратниками и числились, но все больше по своему хозяйству труды клали. Их родни на общих работах давно никто не видел, все холопов присылали, да и то со скрежетом зубовным и после напоминания старосты. И в воинских делах они не особо усердствовали. Вот и думай тут, как хлев вычистить, да в навозе не извозиться.
Мысли эти не дал Арсению додумать появившийся, наконец, Фаддей. Судя по всклокоченной бороде и злости в глазах, не слишком-то Чума был расположен видеть соратников. Поздоровался, как кабан рыкнул.
Давай к столу Арсений решил, что торопить события не стоит. Фаддея он знал не первый день и был уверен, что, выпив и обругав всех подряд, тот в конце концов внятно поведает, зачем его Егор прислал, сам при этом не явившись. Петруха, браги налей!
Ага Петруха отчего-то лыбился во весь рот, мне не жалко.
Что-то Арсению не понравилось: Петра он знал не меньше, чем Чуму, но на этот раз опоздал
А Фаддею, пожалуй, сейчас именно этого и не хватало кружки холодной, из погреба, браги, и он благодарно кивнул.
Почти ледяная брага и впрямь хороша, но только когда она течет в горло, а не на бороду и рубаху Чума с недоумением глянул на свою кружку: неужто так руки трясутся, что пролил? Да вроде нет. И тут Петруха заржал в голос, а Фаддей обнаружил проковырянное ниже среза кружки отверстие. Вот из него-то теперь брага и лилась мимо рта. Позабавился, значит
А на тебе! орошая всех сидящих за столом остатками питья, кружка просвистела у самого носа Петрухи. Ща добавлю Фаддей почувствовал что-то вроде мрачного удовлетворения: наконец! То, за чем он давеча шел к Фоме, нашлось здесь.
После первого удара в брюхо шутник хрюкнул и перестал ржать. Второй, доставшийся в челюсть, и вовсе лишил его всякого удовольствия от удавшейся выходки. Арсений ловко втиснулся между Чумой и Петром и, не давая махать кулаками, оттеснил Фаддея в сторону. Молчун тем временем сбил с ног взвившегося было Петруху, повернув его на живот, прихватил руку и просто уселся сверху, не давая тому подняться.
Все, Фаддей, все Только потасовки Арсению сейчас и не хватало. Петька, чертов придурок, нашел когда шутить! И над кем! Сколько раз уже били за такое. Надо бы ему шею наломать, но потом. А пока что Арсений собирался унять Чуму и все-таки обсудить с ним дело. Потом ему рожу разукрасишь. Сам тебе помогу, коли не управишься. Ты скажи лучше, на хрена нас Егор собрал? Он же сказал тебя ждать.
Дождались, шутники, мать вашу сегодня Фаддею решительно не давали отвести душу. Хоть и пришел он к Арсению не за этим, но из-за Петрухи-придурка сорвался, а теперь все заготовленные слова из головы вылетели, и он вывалил все, как получилось. А Егор тоже умник, вроде вас, все в рай торопится. Лисовинов они резать собрались! В ночь через две
Все замерли. Хоть и чуяли уже, к чему идет, но услышать вот так радости мало. Междоусобица такая штука прав ты, не прав, а все равно чистым не остаться. Кому-то да враг.
Лисовинов, говоришь? В ночь через две? И кто пойдет? Вот уж что Арсению было не с руки, так это разборки среди своих.
А тебе жаль их, что ли? Чума и сам не понимал, почему вдруг заговорил именно так. Его самого перед этим грызли сомнения, доводы Фомы не казались такими уж бесспорными, а тут словно толкало что под бок. Всем на шею сели! Скоро их сопляки нам указывать начнут! А дележ? Чего не десятников наказали? Их вина! А нам кукиш! Роздали, называется! Вон Евдокиму-то на хрена? вырвалась наружу жгучая обида.