БОЛЬШАЯ КНИГА стихов, сказок, басен, переводов, пьес - Михалков Сергей Владимирович 27 стр.

И слышит Маруся, как лошадь куют,
Как стадо мычит за селом
И слезы от самого сердца встают,
Становятся в горле колом.

Над городом Кельном, ловя самолет,
Сошлись и скрестились лучи.
Для фронта немецкий военный завод
Работает в темной ночи.
Хозяева спят. А Маруся не спит,
Садится она за письмо.
И ржавое перышко тихо скрипит
И пишет, и пишет само:

«Из города Кельна на Рейне-реке
Пишу я в Россию письмо.
Здесь русские люди на левой руке
Позорное носят клеймо.

Родные мои! Дорогие мои!
О, если бы только могла
От немца зимой бы босая ушла
И хлеба куска не взяла.
Он горек, он проклят, не лезет он в рот
С немецким названием «брот».

Родные мои! Дорогие мои!
О, если бы только могла,
Я город бы этот на Рейне сожгла,
Чтоб все в нем сгорело дотла!
Я слышу воздушной тревоги сигнал.
В окне ослепительный свет
Уже освещен за кварталом квартал
Огнями советских ракет.
Я смерти своей не боюсь. Не спешу.
Я это письмо допишу

Я слышу сначала пронзительный свист,
Потом оглушительный гром.
Мне хочется крикнуть:
«Сюда! Здесь фашист!
Разбей скорей этот дом!»
Мне голову лучше в обломках сложить,
Чем немцу служить и в невольницах жить!..

Ни марки, ни штемпеля нету на нем,
Письмо от Маруси дошло.
Оно потемнело, как будто огнем
Бумажный листок обожгло.

Быть может, его полицейские жгли,
Но ветром его унесло,
Быть может, его в облаках пронесли,
Укрыв под стальное крыло

На посту своем привычном
Он служил в Аэрофлоте,
Был пилотом на обычном
Пассажирском самолете.

Молчалив и в деле точен,
Вылетал он аккуратно
В свой обычный рейс на Сочи
И потом в Москву обратно.

В темноте бессвездной ночи
Над землей гудят моторы.
Курс на запад держит летчик,
Светят штурману приборы.

Летчик с курса не собьется
Курс проложен, как по нитке.
Сквозь туманы он пробьется,
Не свернет он от зенитки.

Вот на цель зашла машина,
Отбомбилась аккуратно,
Развернулась над Берлином
И в Москву летит обратно.
А внизу горят ангары,

Немцы прячутся в подвалах
Видит штурман, что пожаров
Семь больших и восемь малых.

А внизу завод пылает,
И пожарные хлопочут,
Гитлер Гиммлера ругает,
Слушать Геббельса не хочет.

В типографиях немецких
Утром в брак сдают газету
Со статьею, что советских
Самолетов больше нету.

Как зовут? Какого званья
Этот летчик, ночь не спавший,
По особому заданью
В тыл противника летавший?

Это он летал на Сочи
На гражданском самолете,
Это он гражданский летчик,
Что служил в Аэрофлоте.

Но теперь другие грузы
По ночам с аэродрома
Он берет, Герой Союза,
Молчаливый мой знакомый.

Н. Кружкову

Есть у меня хорошие друзья,
Военной дружбой с ними связан я.
Мы вместе испытали дождь и зной,
Накрытые палаткою одной.

Как много было солнечных лучей,
Прострелянных снарядами ночей,
Как много минометного огня
В теченье ночи и в теченье дня.

Как мы лежали возле переправ
Под бомбовозами, к родной земле припав,
Как мы проскакивали на грузовиках
Под артогнем, от смерти в двух шагах.

Встречались мы на марше и в бою,
У тлеющей станицы на краю,
Встречались на минуту и на час,
И, может, иногда в последний раз.

В землянке перед боем ночевал.
Я у тебя, товарищ генерал.
И у тебя, приятель, был в гостях,
В твоих прославленных на всю страну частях.

Я видел в обстановке боевой
Тебя, мой друг, газетчик фронтовой,
Тебя, полковник, и тебя, майор,
Донбассовский воинственный шахтер.

Сейчас весна, последний тает снег,
И селезни кричат в разливах рек.
Ведут ожесточенные бои
Товарищи, приятели мои
На Южном фронте.

Товарищи мои! Я вижу вас,
От немца очищающих Донбасс,
Я слышу вас в гуденье «ястребков»
Гвардейских истребительных полков
И в шелесте захваченных знамен
Чужих разбитых танковых колонн.

И на каком бы фронте ни был я,
Со мною рядом вы, мои друзья,
На Южном фронте!

Давно в бою расчеты огневые.
Гудит земля, встревожена войной.
Идут на фронт подруги боевые,
И позади остался дом родной.

Полки врагов нарушили границы,
И над страной кружится воронье.
Мы как один должны сейчас сплотиться
И отстоять Отечество свое.

Родная армия послала за тобою
И назвала военною сестрой.
Спешите, девушки:
На грозном поле боя
Красноармеец ранен молодой.

Над ним летят испуганные птицы,
Он слышит грохот наших батарей,
Ты подползи, и дай ему напиться,
И в ближний тыл доставь его скорей.

Он не жалел ни крови и ни жизни,
Не отступал под натиском свинца.
И ты должна вернуть его Отчизне:
Как сына матери, как армии бойца.

Склонись над ним, ночей недосыпая.
Его тебе доверил твой народ.
И сделай все, подруга фронтовая,
Чтоб в строй бойцов вернулся патриот.

Родная армия послала за тобою
И назвала военною сестрой.
Спешите, девушки:
На грозном поле боя
Красноармеец ранен молодой.

С неразлучным своим автоматом
Не в одной побывал я стране,
Но повсюду скучал я, ребята,
По советской родной стороне.

Сторонка, сторонка родная,
Ты солдатскому сердцу мила.
Эх, дорога моя фронтовая,
Далеко ты меня завела!

Батальон наш стоял в Бухаресте,
Бухарест неплохой городок!
Но скажу вам, ребята, по чести:
Мне милее родимый Торжок.

В Будапеште сражались мы долго,
Будапешт на Дунае стоит.
Как мне вспомнится матушка-Волга,
Так слеза на глаза набежит.

Нас цветами встречала София,
Обнимали у каждых ворот.
Но Болгария все ж не Россия,
Хоть и братский живет в ней народ.

Мы сражались на улицах Вены,
В ней сады и дворцы хороши.
Только Вена, скажу откровенно,
Хороша не для русской души!

День и ночь все на запад шагая,
До берлинских ворот я дошел.
Но милее родимого края
Я нигде ничего не нашел.

Сторонка, сторонка родная,
Ты солдатскому сердцу мила.
Эх, дорога моя фронтовая,
Ты к Победе меня привела!

Товарищ, сядь со мною рядом,
Давай закурим по одной!
Я знаю, что под Сталинградом
Твоя семья, твой дом родной.
Ты помнишь, как сынишка сонный
Пришел тебя поцеловать,
Как на путях у эшелона
Стояла плачущая мать.
Родная, добрая, седая,
Осталась так стоять она.
И рядом с нею, молодая,
Твоя любовь твоя жена
Теперь ты пишешь ей на Волгу
И ждешь ответных писем сам.
Ждешь терпеливо, ждешь подолгу,
С врагом воюя по лесам,
В глухом краю, в краю болотном,
Переживая день за днем
Под пулеметным, минометным
И ураганным артогнем.
Ты здесь на фронте больше года
И ко всему привык уже.
И ты в ненастную погоду
Лежишь на дальнем рубеже.
Накрывшись теплой плащ-палаткой,
С соседом шутишь в час ночной:
 Ну, что же делать, раз несладко?..
Давай закурим по одной!
Товарищ! Помнишь, после боя
Вот так же лежа на земле,
Я разговаривал с тобою
В сожженном немцами селе.
И я запомнил слово в слово,
Как ты сказал в тот горький час,
Что в эти дни пути иного,
Чем путь солдата,  нет у нас!
Наш каждый шаг, политый кровью,
Пускай моей, пускай твоей,
Благословен святой любовью,
Слезами русских матерей
Нас жег с тобой огонь пожарищ,
Дым пепелищ слепил глаза,
Но не от дыма мне, товарищ,
Зрачок туманила слеза.
И нам с тобой забыть едва ли,
Как на асфальте площадей
Мы жертвы с виселиц снимали
И в детских лицах узнавали
Черты своих родных детей.
Вот почему мы твердо знаем,
За что деремся на фронтах,
За что ночей недосыпаем
В сырых, холодных блиндажах.
Шагами меряем болота,
Седеем, мерзнем, устаем
И неприступные высоты
Своими жизнями берем.
Забудь сегодня слово «жалость»
И ненависть зажги в груди.
Враги сильны. И их осталось
Еще немало впереди.
Так бей врага без сожаленья,
Не пощади и не прости,
К несовершенным преступленьям
Орду убийц не допусти!
За год войны ожесточенной
Ты научился воевать.
Не быть России покоренной,
И Гитлеру в России не бывать!

Однажды где-то под кустом
Свалила Зайца лихорадка.
Болеть, известно, как не сладко:
То бьет озноб его, то пот с него ручьем,
Он бредит в забытьи, зовет кого-то в страхе
Случилось на него наткнуться Черепахе.
Вот Заяц к ней: «Голубушка воды
Кружится голова Нет сил моих подняться,
А тут рукой подать пруды!»
Как Черепахе было отказаться?..
Вот минул час, за ним пошел другой,
За третьим начало смеркаться,
Все Черепаху ждет Косой.
Все нет и нет ее. И стал больной ругаться:
«Вот чертов гребешок! Вот костяная дочь!
Попутал бес просить тебя помочь!
Куда же ты запропастилась?
Глоток воды, поди, уж сутки жду»
«Ты что ругаешься?» Трава зашевелилась.
«Ну, наконец, пришла,  вздохнул больной.
Явилась!»
«Да нет, Косой, еще туда-а иду»

Я многих черепах имею здесь в виду.
Нам помощь скорая подчас нужна в делах,
Но горе, коль она в руках
У черепах!

Однажды где-то под кустом
Свалила Зайца лихорадка.
Болеть, известно, как не сладко:
То бьет озноб его, то пот с него ручьем,
Он бредит в забытьи, зовет кого-то в страхе
Случилось на него наткнуться Черепахе.
Вот Заяц к ней: «Голубушка воды
Кружится голова Нет сил моих подняться,
А тут рукой подать пруды!»
Как Черепахе было отказаться?..
Вот минул час, за ним пошел другой,
За третьим начало смеркаться,
Все Черепаху ждет Косой.
Все нет и нет ее. И стал больной ругаться:
«Вот чертов гребешок! Вот костяная дочь!
Попутал бес просить тебя помочь!
Куда же ты запропастилась?
Глоток воды, поди, уж сутки жду»
«Ты что ругаешься?» Трава зашевелилась.
«Ну, наконец, пришла,  вздохнул больной.
Явилась!»
«Да нет, Косой, еще туда-а иду»

Я многих черепах имею здесь в виду.
Нам помощь скорая подчас нужна в делах,
Но горе, коль она в руках
У черепах!

Слон-живописец написал пейзаж,
Но раньше, чем послать его на вернисаж,
Он пригласил друзей взглянуть на полотно:
Что, если вдруг не удалось оно?
Вниманием гостей художник наш польщен!
Какую критику сейчас услышит он?
Не будет ли жесток звериный суд?
Низвергнут? Или вознесут?

Ценители пришли. Картину Слон открыл.
Кто дальше встал, кто подошел поближе.
«Ну, что же,  начал Крокодил,
Пейзаж хорош! Но Нила я не вижу»
«Что Нила нет, в том нет большой беды!
Сказал Тюлень.  Но где снега? Где льды?»
«Позвольте!  удивился Крот.
Есть кое-что важней, чем лед!
Забыл художник огород».
«Хрю-хрю,  прохрюкала Свинья,
Картина удалась, друзья!
Но с точки зренья нас, свиней,
Должны быть желуди на ней».
Все пожеланья принял Слон.
Опять за краски взялся он
И всем друзьям по мере сил
Слоновьей кистью угодил,
Изобразив снега, и лед,
И Нил, и дуб, и огород,
И даже мед!
(На случай, если вдруг Медведь
Придет картину посмотреть)

Картина у Слона готова,
Друзей созвал художник снова.
Взглянули гости на пейзаж
И прошептали: «Ералаш!»
Мой друг! Не будь таким Слоном:
Советам следуй, но с умом!
На всех друзей не угодишь,
Себе же только навредишь.