Бетти задержала дыхание, разгладила руками платье, не желая вступать в конфликт.
Если тебе здесь так надоело, надо было тоже пойти на прогулку.
А меня не позвали, ведь папочка явно отдает предпочтение мисс Совершенству.
Бетти поставила на пол сумки с покупками. Она знала, что Томас уделяет Лилиан больше внимания, но не хотела Марте в этом признаваться.
У папы с Лилиан просто много общих интересов. Она подошла и хотела поправить Марте косичку, но та отдернула голову. Бетти убрала руку. А теперь давай наведем порядок. Давай вместо твоих историй напишем список того, что нужно успеть к возвращению папы, и будем галочками отмечать сделанное.
Марта по-прежнему смотрела исподлобья.
Лилиан никогда ни за что не ругают, она делает все что вздумается. Ей все сходит с рук.
У Бетти вздулись жилы на шее отчасти из-за Мартиной дерзости, отчасти потому, что дочь была права.
Не смей говорить об отце в таком тоне.
Почему мы всегда делаем так, как скажет он? Это нечестно.
Папа ради нас много работает. Все, мне надо разобрать покупки.
Бетти отвернулась и направилась на кухню.
Отстаивай свои интересы, мама. Марта встала и пошла за ней. Ты ведь хотела найти работу
Похоже, время упущено, сказала Бетти, вынимая из сумки банку маринованного лука. И поняла, что сказала это ровно теми самыми словами, что вдолбил ей в голову Томас. Я никогда не работала. У меня нет опыта.
Пальцы соскользнули, и банка прямо на глазах упала и разбилась об пол. Уксус выплеснулся, облил ей ноги, растекся по линолеуму. Черт, тихонько выругалась она.
Взялась за тряпку и увидела, что Марта стоит у входной двери.
Я ухожу, сказала дочь.
Ты куда? А мне ты помочь не хочешь?
Марта мотнула головой.
Пойду навещу бабушку. Она одна меня слушает. Папа обращается с нами, как с марионетками, а ты этого словно не замечаешь.
Он хороший человек.
Марта покачала головой. И выскочила за порог, громко хлопнув дверью.
Бетти уставилась на рассыпанные луковицы. Они были похожи на глазные яблоки и «смотрели» на нее снизу вверх и Бетти почувствовала, что глаза у нее щиплет от слез. Марта во многом сказала правду. Но отмотать время назад было уже невозможно.
Бетти бросила тряпку под ноги, на пол. Протерла пол, перешла в гостиную. Под кукование кукушки в часах опустилась на колени и собрала в стопку разбросанные Мартины книжки. Перенесла их охапкой за диван потом перепрячет понадежнее. На блокноте дочки, поверх новой, только что дописанной истории, лежала ручка.
Бетти положила блокнот к себе на колени. На страницу капнула слеза, она смахнула ее ладонью. И стала читать.
Мастер-кукольник и его жена жили вместе много лет, но не было у них детей, а им так хотелось ребеночка. Их это очень огорчало; каждую ночь жена плакала и рвала на себе волосы.
Я люблю тебя, но хочу, чтобы у нас была настоящая семья, говорила она. Ты, я и две доченьки.
Однажды ночью, когда жена спала, в саду молнией повалило дерево. И кукольник подумал: «Отлично!»
Он заперся в мастерской и вырезал из этого дерева двух кукол самых больших из всех, что когда-либо делал. Привязал к ним веревочки и деревянную крестовину управлять их руками и ногами. Сделал волосы из шерсти, разрисовал лица и куклы стали как живые. Когда он закончил, их было не отличить от настоящих девочек.
Жена проснулась, увидела кукол и расплакалась от радости.
Это наши долгожданные доченьки!
Мастер и его жена сажали кукол с собой за стол, а на ночь укладывали спать. Они разговаривали с ними, заботились о них, и жена кукольника вскоре почти забыла, что они ненастоящие.
Однажды ночью снова разразилась гроза. На этот раз молния ударила в дом. Мастер зажмурился и загадал:
Вот бы куклы и вправду стали девочками.
Когда утром мастер с женой вошли в спальню, в кроватях лежали две всамделишные девочки. Они выглянули из-под одеял и посмотрели на них.
Доченьки мои, воскликнула жена мастера и заключила их в объятия. Я буду звать вас Мэри и Лола.
За завтраком Мэри не захотела есть хлопья и попросила вместо них дать ей яблоко или грушу. Лоле захотелось юбку другого цвета. Жена мастера была настолько счастлива, что не обращала на это внимания. Но сам мастер был недоволен. Ему показалось, что девочки слишком грубо отвечали на его вопросы.
Так они вчетвером жили-поживали выбирались на пикники, плескались в море. Но девочкам больше было не нужно, чтобы кукольник ими управлял. Они вели себя независимо.
Как-то вечером Мэри и Лола не послушались и не пошли спать, когда мастер им велел. Они вообще его не слушались, и кукольник разозлился. И когда они уснули, он привязал им к запястьям нити.
Не делай этого, умоляла жена. Это не куклы, это живые дети.
Они должны вести себя так, как я хочу.
Я с тобой не согласна.
На следующую ночь, когда жена уснула, кукольник привязал нити и к ее запястьям.
Наутро она проснулась и в ужасе всплеснула руками.
Раздобудьте ножницы, прошептала она дочерям. Я вас освобожу.
И сама освободись тоже, попросили Мэри и Лола.
Но мать покачала головой.
Я люблю вашего отца, и я останусь. Если я тоже уйду, это разобьет ему сердце
Мэри и Лола умоляли отца освободить их всех, но он и слышать ничего не желал. И когда ночью он уснул, девочки попросили мать перерезать их путы.
Лола уехала и больше никогда не вернулась, а Мэри осталась с матерью.
Я тебя не брошу, пока ты здесь, сказала она.
Нет. Тебе нужно уходить, настаивала мать.
Но Мэри отказалась.
И хотя нитей у Мэри больше не было, жена кукольника знала: здесь, в их доме, она все равно всегда оставалась привязанной к крестовине.
Глава восемнадцатая
Коробки
Марта пыталась чем-нибудь себя занять, отвлечься, пока Зельда снова не даст о себе знать, но бабушка все равно владела ее помыслами. Вот она, с дыркой вместо зуба и швом на голове, хохочет, катаясь на поезде-призраке. Вот они стоят возле кафе, и Зельда признается, что ей осталось всего ничего.
В библиотеке Марта чуть не разревелась, читая детям сказку. Она позаимствовала домой парочку душещипательных романов Николаса Спарка.
С каждым новым разговором, с каждым новым выясненным обстоятельством Марте все больше казалось, что она смотрит в детский калейдоскоп. Малейший поворот и картинка меняется, складывается в новый узор.
В библиотеке Марта чуть не разревелась, читая детям сказку. Она позаимствовала домой парочку душещипательных романов Николаса Спарка.
С каждым новым разговором, с каждым новым выясненным обстоятельством Марте все больше казалось, что она смотрит в детский калейдоскоп. Малейший поворот и картинка меняется, складывается в новый узор.
Бабушка жива значит, Марте полагается испытывать радость, даже, наверное, ликование. Реальность, однако, нависала черной тучей и застилала солнце.
Я обрела сокровище, но скоро его у меня не станет.
Вспоминались подробности маминых и отцовских похорон.
Томас умер первым, холодным зимним утром. Марта приготовила завтрак и крикнула ему, чтобы спускался. Он все не появлялся, Марта поднялась наверх и обнаружила маму сидящей на краешке кровати.
Марта, я не могу его добудиться
Марта надеялась, что без Томаса мама возродится, ощутит свободу, которую он всегда ограничивал. А Бетти растерялась. Вся ее жизнь, все дела крутились вокруг него. Она только и делала, что откликалась на его «хочу-не-хочу», угождала его желаниям и потребностям.
Семь месяцев спустя Бетти упала на улице и сломала бедро. Доктор сказал, что за годы диет кости у нее стали хрупкими. Марта навещала ее в больнице по два раза в день, но мать не желала идти на поправку.
Именно Марта общалась с похоронным бюро, заказывала машины и цветы. Рассылала сообщения соседям, организовывала поминки после службы. Вклад Лилиан ограничился преимущественно деньгами. Сестры, такие разные, каждая со своим миром, еще больше отдалились друг от друга.
Не то чтобы жизнь родителей, думала Марта, прошла совсем уж никчемно, но она всегда была подчинена строгим правилам и запретам.
Сколько бы Зельде ни осталось, я буду рядом и сделаю все, чтобы она ощущала себя свободной.
Под влиянием всех этих мыслей Марта решила, что пора наконец разобрать Берлинскую стену из коробок. Она пересчитала их пятьдесят три. Все разномастные из-под кошачьего корма, из-под стирального порошка, простые почтовые. И как только она умудрилась их столько накопить?
Пять лет назад, обливаясь слезами, она складывала мамину одежду, упаковывала флаконы духов и елочные украшения. Что-то стоило сразу выбросить, но рука не поднималась. Начатые баночки с кремом, хранящие мамин запах носовые платки вызывали слишком много воспоминаний. Так что она сложила вещи в коробки и закрыла клапаны.
С глаз долой из сердца вон.
Размышляя над словами Зельды о том, что надо отпустить прошлое, Марта встала на деревянное кресло и сняла коробку с самого верха огромной стены. Внутри чего только не было: старая фотокамера, статуэтка египетской кошки, матрешка, несколько пустых фоторамок. Какие-то из этих вещей Марта помнила, но нельзя сказать, чтобы они были ей дороги. Она сложила их обратно и пометила коробку крестиком пойдет на благотворительность.
В другой коробке оказались мамины книги лежали в ряд, корешками вверх. Марта провела по ним пальцем мода, астрология, семейные саги, милые романчики. Это она отложила в стопку «Оставить» позже просмотрит внимательнее. Может, Оуэну отдаст. Будет здорово, если эти книги найдут новых читателей. Она взялась за коробку, чтобы отставить ее к стене, и вдруг поняла, что подсознательно ищет повод вновь с ним пообщаться.
С каждой новой коробкой, переместившейся из Берлинской стены в «благотворительную» стопку, Марте становилось легче она словно долго несла тяжелый рюкзак, а теперь его скинула. Она отыскала этот пункт в своем блокноте, гордо стерла красную точку-задолженность и нарисовала желтую звезду.
В одной из коробок нашелся коврик, на котором она любила лежать в детстве. Она развернула его и расстелила на полу пылинки взметнулись и затанцевали в воздухе, а она плавно водила рукой, любуясь их переливами. Нагнулась, расправила бахрому и улеглась на коврик. Лежа на животе и опираясь подбородком на руки, она радостно улыбалась и болтала ногами в воздухе.
Все было, как раньше, недоставало лишь блокнота и карандаша.
Марта стаскивала со штабеля пятую коробку, когда зазвонил телефон. Поглядывая из-за картонного бока, она осторожно сошла с кресла. Плюхнула коробку на обеденный стол и, смахнув с рукава полоску пыли, сняла трубку.