Я! тут же вскрикивает какая-то женщина в зале. Она вскакивает на ноги и с проворством, удивительным для человека ее возраста, спешит к сцене. Композитор усмехается и включает плеер. Он подходит к ней робко, как мальчишка на школьном балу в пятидесятые, и она вдруг тоже робеет. Следующие несколько минут зрители смотрят, как Композитор неуклюже, словно робот, вальсирует по сцене с пожилой женщиной. Та не сводит с него глаз и улыбается во весь рот. Композитор же, устремив взгляд в зрительный зал, танцует с застывшей на лице улыбкой маньяка. Долгое время я не могла понять, кого он напоминает мне может, какую-то знаменитость? Без улыбки он смахивал на Джеймса Франко, Джима Моррисона и даже на очень худого Кларка Гейбла. Но во время концерта, когда он так улыбался, его черты искажались. Однажды я взглянула на него на сцене, и все встало на свои места: прямой угол между шеей и челюстью и застывший оскал придавали ему внешне красивому мужчине зловещее сходство с велоцираптором из «Парка Юрского периода».
Спустя много лет мне снова придет на ум эта ассоциация: Композитор и смертельно опасный, но комично выглядящий зверь. Чем так пугал меня он и этот его музыкальный фарс? Возможно, я боялась, что он погубит меня? После вальса Композитор делает еще одно объявление:
Хочу, чтобы вы знали: я молюсь за вас, молюсь за вас всех, он снова одаривает публику улыбкой велоцираптора. Я хочу, чтобы все вы были живы-здоровы.
Нью-Гэмпшир, 2002 годГоворят, он всех увольняет, Дебби с Евгением сидят в закусочной на берегу залива Альтон и уминают роллы с лобстером. Меня уволят? интересуется Дебби.
Не думаю, отвечает Евгений. Иначе тебя здесь не было бы.
Увольняет? спрашиваю я.
А почему, ты думаешь, тебя наняли? рыжеволосая Дебби встряхивает головой, поражаясь моей глупости. Он увольняет всех стареньких и берет на их место свежачок, молоденьких и симпатичных вроде тебя. Старенькие задавали слишком много вопросов и поднимали бучу в профсоюзе.
В профсоюзе?
Джессика не состоит в профсоюзе музыкантов, поясняет Евгений. Она студентка. Учится в колледже.
Ты не профессиональная скрипачка, что ли? удивляется Дебби.
Нет, признаёшься ты. Ты рада, что тебя не раскусили раньше. Я даже не знаю, как назвать музыку, которую мы исполняем. Классика? Нью-эйдж? Саундтрек к «Титанику»?
Я называю это «клоп», отвечает Дебби. Классика плюс поп. Людям нравится такая музыка, она на слуху, как поп, и при этом солидная, как классика. Они готовы слушать ее с утра до вечера. В рейтинге клоп-музыки у Композитора все первые места.
Но ты задала неправильный вопрос, Дебби делает глоток маргариты. Неважно, как мы называем эту музыку. Важно, чем ее считают покупатели. Для них это классика. Они видят на сцене ансамбль из скрипки и флейты и вуаля! думают, что это классика. Евгений еще и выглядит как классический скрипач ты только посмотри на него. Русский! Да еще и во всем черном!
Но ты задала неправильный вопрос, Дебби делает глоток маргариты. Неважно, как мы называем эту музыку. Важно, чем ее считают покупатели. Для них это классика. Они видят на сцене ансамбль из скрипки и флейты и вуаля! думают, что это классика. Евгений еще и выглядит как классический скрипач ты только посмотри на него. Русский! Да еще и во всем черном!
Нет, возражает Евгений и закатывает глаза. Они просто считают, что покупают саундтрек к «Титанику».
Это и есть саундтрек к «Титанику», соглашается Дебби. На Композитора даже в суд хотели подать за плагиат.
Теперь они стали осторожнее, говорит Евгений. Есть определенное число нот, которое можно «украсть», вот они и не выходят за рамки. «Шум океана в апреле» только что перевыпустили, слегка изменив ноты. На всякий случай.
Кто «они»? спросила я. Ты Композитора имеешь в виду?
Композитора и его помощников, усмехается Дебби. Они пишут музыку.
Ты смотришь на Евгения в надежде получить объяснения, но тот хмурится, глядя на Дебби.
Но разве он не выступает с Нью-Йоркским филармоническим оркестром и на Пи-би-эс?
У всего есть цена, говорит Дебби.
И фонограмма очень громкая, продолжаешь ты. Я почти не слышу за ней ваших инструментов, особенно скрипку. Неужели зрители не замечают?
Нет. Не замечает почти никто. А если и заметят, что нам будет? Донесут на нас в музыкальную полицию? хмыкает Евгений.
Значит, мы как «Милли Ванилли»[21], догадываешься ты. Только исполняем классическую музыку.
Тебе не первой пришло в голову такое сравнение, замечает Евгений.
Мы скрипичные мошенники, говоришь ты. Дебби смеется.
Послушай, Евгений явно раздосадован. Не задавай слишком много вопросов. Мы-то не возражаем, но не все музыканты такие, как мы. Ты будешь играть с другими людьми, и, если сболтнешь лишнего, тебя могут больше и не позвать.
Ясно, отвечаешь ты, но как вы думаете, мне дадут работу? Если они и так всех увольняют А я ведь даже не профессиональная скрипачка.
Дадут, дадут, успокаивает меня Евгений. Мы с Дебби оставим тебе лучшие рекомендации.
Дебби кивает:
Между прочим, ты идеально подходишь для этой работы. Любитель, притворяющийся профессионалом. Знаешь, кого мне это напоминает?
Портленд, МэнКомпозитор родом из Новой Англии, а зрители, занимающие места в концертном зале, его земляки и самые верные фанаты. Некоторые даже помнят его первые концерты, когда он сам продавал свои диски на ярмарках и в торговых центрах. По такому случаю местный телеканал Пи-би-эс выбрал особое место для проведения концерта: Холден-Фрост-Хаус, особняк XIX века. Атмосфера вроде должна быть праздничная: звезда вернулась домой и выступает в историческом здании, но зрители почему-то угрюмы, словно присяжные, пришедшие на суд.
У Композитора, напротив, настроение приподнятое. Возможно, потому, что вместо Стивена с нами теперь Ким его любимица, его лучшая флейтистка и муза. Ким присоединилась к нам лишь на второй неделе турне: она работает музыкальным руководителем в церкви и не смогла отпроситься раньше. Она миниатюрная, с рыжеватыми волосами и широким, отмытым до скрипа, типичным для жителей Новой Англии лицом, которое напоминает мне портреты пилигримов из школьного учебника истории. В дороге она то сидит в спальне у Композитора, то лежит на диване в трейлере и читает книги из серии «Оставленные» евангелические триллеры, в которых после второго пришествия лишь чистейшие душой протестанты возносятся на небо, а большая часть человечества остается терпеть адские муки. Читая, она теребит золотой крестик на шее и, время от времени поднимая голову, смотрит на меня. Я сижу на кухне, пишу дневник, читаю «Лолиту» и тоже поглядываю на нее украдкой.
Так далеко на север я еще не забиралась. Дома в Мэне толстостенные и коренастые, на лужайках перед ними стоят садовые фигурки оленей и белок, расстояние на дорожных знаках указано и в милях, и в километрах (видимо, для удобства канадцев, которые здесь частые гости). Низкие деревья горбятся на фоне серого неба. Некоторые из них словно покрыты зеленым войлоком. Они совсем непохожи на стройные сосны Джорджии с широкими ветвями, тянущимися к солнцу, которые мы проезжали несколько дней назад в Атланте. Здесь, в Мэне, уже осень, в кронах деревьев мелькают желтые и красные листья. Мы останавливаемся у продуктового магазина; я покупаю свежего лобстера в сливочном соусе и крекеры. В Мэне все кажется более резким и четким. Ощущения обостряются.
Перед началом концерта Композитор взволнованно расхаживает по особняку, приветствует сурового вида пожилых зрителей и горстями запихивает в рот хлопья для завтрака, оставляя после себя пахнущее арахисовым маслом облако крошек. «Не забывай улыбаться!» щебечет он мне перед выходом на сцену. Он так взбудоражен, что в середине концерта решает отклониться от сценария, предусматривающего обычную речь о пользе образовательного телевидения и историю о Голливудской Знаменитости.
Он зажигает длинную белую свечу и, держа ее в одной руке, как на службе, начинает:
Знаете, этот дом напоминает мне о старых временах временах романтики.
Зрители равнодушно смотрят на него.
В старые добрые времена в жизни было больше романтики, продолжает он. Люди зажигали свечи.
Он глядит на свечу в своей руке, точно она может подсказать ему дальнейшие слова.
Тогда они ездили на лошадях. И у них были рабы
Мы с Харриет встревоженно переглядываемся. Рабы? Композитор только что назвал рабство романтикой прежних дней. Но никого в зале это, кажется, не смутило.
Сегодня мы с Ким приготовили для вас особенный сюрприз, продолжает Композитор с улыбкой велоцираптора. Мы с Харриет растерянно смотрим друг на друга, не представляя, о чем идет речь. К счастью, мы в сюрпризе, похоже, не участвуем.
Дальнейшее для меня столь же неожиданно, как и ностальгия по старым добрым временам и рабству. Впервые я становлюсь свидетельницей живого выступления Композитора. Он берет пару аккордов на электрическом пианино, робко нажимая на клавиши и делая грубые ошибки в собственном сочинении. Теперь понятно, почему в видеотрансляции концертов никогда не показывают его руки.
Пока Композитор перебирает клавиши, Ким начинает играть простую мелодию на флейте, и игра ее безупречна. Когда они заканчивают, зрители вежливо хлопают и явно вздыхают с облегчением, как только мы возвращаемся к своему обычному стилю исполнения, при котором грохочущая фонограмма стирает все наши настоящие несовершенные звуки.
После концерта в буфете, где мы с Харриет наливаем себе в бумажные стаканчики клубнично-апельсиновый пунш, ко мне подходит старушка с розовыми волосами.
Вы такая талантливая, говорит она. Где вы учились?
Да толком нигде, отвечаю я. Брала частные уроки.
Но как вы стали профессиональной скрипачкой?
Повезло на прослушивании, пожимаю я плечами.
Вы такая скромная! улыбается она и затем произносит слова, заставившие меня вспомнить мои старые добрые времена девяностые: У вас настоящий дар.
Виргиния, 1990-еВзрослые постоянно твердят: «У тебя настоящий дар».
Западновиргинские учителя устраивают забастовку, и занятия в школе отменяют на неопределенный срок. Твои родители реагируют на этот кризис переездом в соседний штат. Родной город остается за перевалами. Отныне ты живешь в нескольких километрах от границы Западной Виргинии, но по-прежнему в Аппалачии, и основная промышленность здесь та же птицефермы. Однако атмосфера совсем другая: вместо сумрака лощин и горной изоляции солнечный климат долины Шенандоа и по-южному приветливые люди. Местные жители все такие же деревенщины, только с южным акцентом. Старый конфликт из-за рабства времен войны между Севером и Югом перерос в конфликт между штатами, названный «войной штатов»[22]. Тебе же теперь не надо ездить на уроки скрипки через горы и тратить на дорогу несколько часов: музыкальная студия в получасе езды по ровному скоростному шоссе. Твоя одежда больше не покрыта куриными крошками и младенческой рвотой, горный туман, окутывающий твое раннее детство, остался где-то в закоулках памяти, и, само собой, ты начинаешь играть гораздо лучше. Взрослые, окружающие тебя в твоем новом городе, не могут этого не заметить и постоянно твердят: