Фальшивка достает кисть.
Он окунает ворс в чернильницу и пишет на зеркале. Пишет поверх списка упражнений для мышц лица. Поверх моих напоминалок с латинскими названиями костей черепа. Тонкие струйки от букв стекают по гладкой поверхности.
Фальшивка чертит символы, значение которых он теперь знает. Я сам того не желая ему их расшифровал. Он знает, для чего я сделал эту надпись, но все равно ее пишет.
Выводит грязной краской послание и улыбается своему отражению с зажатой во рту сигаретой.
Это часть его игры. Часть отвратительного ритуала.
Вокруг рассажены манекены. Они сидят и натянутыми лицами следят за происходящим. Они ждут начала представления. Ждут кровавого действия. Их безглазые головы направлены на обнаженную пленницу, на распятую на столе Риту.
Фальшивка заканчивает с надписью.
Он тушит сигарету и отодвигает слоненка. Делает глоток воды. Одним махом проглатывает полстакана и тут же доливает воду до краев. Ему это важно. Он любит, чтобы стакан оставался полным.
Надевает халат. Поправляет воротник. Теперь он готов выйти на сцену. Готов предстать перед любимым благодарным зрителем.
Ну привет.
Глаза фальшивки впиваются в мои глаза в отражении.
Тебе нравится моя игра?
Он меня учуял. Он улыбается, пританцовывает, но мое отражение в зеркале остается серьезным.
Нравится. Признайся.
Фальшивка веселый. У него хорошее настроение. Но это лишь маска. Я без труда могу определить, когда человек врет. Его веселость лишь пыль в глаза. Он хочет усыпить мою бдительность.
Нет. Риту он не получит!
Мне предстоит бой. Последний. Не на жизнь.
Смертельный
Ты вернулся. Ты всегда возвращаешься. Голос Федора Петровича звучит радостно.
Похоже, он ждал, когда же я наконец объявлюсь. Он знал, что не может меня убить.
Фальшивка улыбается. Он садится напротив зеркала. В правой руке у него стакан, другую он прячет за спиной. На этот раз он не издевается. Я чувствую, он на самом деле что-то прячет от меня.
В комнате невыносимо пахнет ирисками. Сладкий навязчивый запах перебивает все остальные.
Будем! говорит он отражению и тянется стаканом чокнуться со мной, словно выпивает с приятелем.
Я возвращаю стакан на стол.
Не хочешь? Ладно.
Его отражение улыбается.
В белом халате его фальшивый образ выглядит еще более зловеще. Он пристально смотрит в глаза отражению, в мои глаза. Он ждет, что я скажу. Ждет, что же я буду делать.
Отпусти ее, говорю твердо и кошусь на распятую Риту.
Я хочу получше ее рассмотреть, дышит ли она. Но глаза непослушно тянутся к зеркалу и упираются в свое отражение. Холодный взгляд, острый, безжалостный. Но я не боюсь.
Отпусти, говорю!
Ты же сам знаешь, мы с тобой не можем этого сделать. Голос становится ниже. Рита она само совершенство. Она прекрасна. Она делает меня Делает нас лучше.
Его правая рука активно жестикулирует в такт словам; я распрямляю на ней пальцы и опускаю ладонь на стол.
К тому же Рита нужна мне так же сильно, как тебе. Я ее люблю так же сильно, как
Тогда отпусти.
Рука сжимается в кулак. От усилия пальцы белеют. На этот раз это реакция на мое напряжение.
Отпустить? Нет-нет. Это глупо!
Обычно после такой фразы фальшивка должен засмеяться. Он должен смехом показать, насколько я глуп, насколько не разбираюсь в ситуации. Он должен унизить меня.
Но сейчас он даже не улыбается.
Он говорит, что будет настоящим грехом отпустить ее. Это преступление, позволить такой красоте исчезнуть.
Нельзя позволить ей постареть!
Он говорит, что нет, он ни в коем случае не может допустить такого, и не допустит.
Сейчас он знает, как навсегда уберечь совершенство Риты.
Он научился сохранять образы. И теперь это его долг. Миссия.
Он говорит, что много экспериментировал и теперь точно уверен, осечки не произойдет, красота навсегда останется нетронутой временем.
Он говорит, что нашел правильный способ, что теперь наверняка все пройдет как надо.
Я не могу этого допустить! Говорим с ним в один голос, но каждый вкладывает в фразу свой смысл.
Чувствую боль в руке. Кулак все еще сжат. Пальцы посинели. Запах ирисок становится невыносимым. Я с трудом ослабляю хватку и возвращаю ладонь на стол.
Ты же сам хочешь, чтобы она всегда была рядом. Ты же знаешь, что, если сейчас ее отпустишь, больше никогда ее не увидишь.
Голова сама поворачивается, и глаза смотрят на Риту.
Она дышит. Она еще жива.
Отпусти ее по-хорошему
Фальшивка не отвечает.
Я чувствую, он что-то задумал. Я хочу посмотреть в зеркало на Федора Петровича, но глаза не подчиняются. Он что-то делает. Но я не могу посмотреть в отражение. Я чувствую, как двигается плечо. Он что-то достает из-за спины.
Что происходит? говорю и продолжаю смотреть на Риту и на рассаженных по комнате манекенов.
Я чувствую резкую боль в руке. Что-то острое впивается мне в кисть.
Я смотрю в отражение. Один глаз продолжает смотреть на стол с пленницей, другой уставился в отражение.
Левая рука воткнула шприц в правую и вот-вот введет инъекцию. Я успеваю вырвать и сбросить шприц на пол.
Какой шустрый. Он опять не смеется.
Обычно он все сводит в шутку, издевается надо мной, подначивает. Но сейчас он сосредоточен.
Я смотрю в зеркало.
В отражении на меня смотрит монстр. Пол-лица его выглядит как Федор Петрович, другая половина Аркадий. Правый глаз смотрит в зеркало, левый суетливо бегает по сторонам.
Фальшивка лезет в карман. Я знаю, что там. Сейчас он достанет новый шприц, сейчас он воткнет иголку и впрыснет в меня ядовитый коктейль.
Моя рука нащупывает скальпель.
Ого. Да ты убить меня собрался? наконец он смеется. А ты не думал, что вместе со мной и сам сдохнешь?
Что ж. Я убью себя. Воткну лезвие в горло. Если хватит сил, несколько раз воткну.
Следует бить точно, советует фальшивка. Сюда. Чуть ниже подбородка. Постарайся спуститься вниз на некотором расстоянии от срединной линии шеи. Он приподнимает подбородок, показывает, куда мне нужно прицелиться.
Он без слов знает, о чем я думаю. Он следит, как я достаю из кармана халата руку. Я готов действовать. А он готов отреагировать.
Остается вопрос, кто из нас проворнее? Кто первым воспользуется своим оружием?
Невольно всплывают персонажи из вестернов. Два суровых ковбоя стоят друг напротив друга. Сверлят врага стальным взглядом. Рука играет пальцами на кобуре. Звучит напряженная музыка. Сейчас решится, кому жить, а кому лежать поверженным в пыли.
Вот только в нашей схватке на чаше весов не одна жизнь. От моей реакции зависит, спасется ли Рита.
Что ж. Я справлюсь.
Я остановлю это безумие.
Делаю долгий вдох. Пусть фальшивка решит, что я колеблюсь. Спокойно смотрю в отражение.
Фальшивка ждет.
Протяжно выдыхаю и, не дожидаясь, когда легкие окончательно опустеют, наношу решающий удар.
Встаю, чтобы отвлечь, и быстрым движением бью себя в шею острым скальпелем.
Нет-нет, говорит фальшивка моим голосом. Остынь. Не так быстро, ковбой.
Его рука останавливает мою в сантиметре от яремной вены. Он стоит боком к зеркалу, и я вижу, как отражение Федора Петровича борется само с собой.
Он рад, что опередил меня. Ликует.
Но кое-что он не учел.
Фальшивка дергает, хочет отобрать скальпель. Но не тут то было. Силы не равны.
Он встает, упирается ногами и тянет мою руку в сторону. Но я знаю, что ничего у него не выйдет.
У фальшивки под контролем все тело, в моем же распоряжении лишь пол-лица Аркадия и его рука. Одна рука, зато какая. Непросто доктору-заучке пересилить Аркадия. Годы, проведенные на стройке за перетаскиванием кирпичей, дают о себе знать.
Моя рука словно ковш экскаватора поднимает в воздух лжеврача.
Федор Петрович бьет ногами, извивается, болтается, как начинающий атлет на перекладине. Он не хочет умирать. Он также знает, что без его инъекции с Аркадием бороться бессмысленно. Пусть интеллектом тот не блещет, зато силой природа не обделила.
Перестань! Давай поговорим. Голос фальшивки дрожит, его тембр становится женским.
Он знает слабое место Аркадия. И давит на эту слабость.
Знает, что женщину Аркадий не обидит ни при каких обстоятельствах.
Перестань. Мне страшно! Говорит фальшивка женским голосом, и Аркадий ослабляет хватку.
Аркадий колеблется всего мгновение, пока его тугой мозг понимает, что это не женщина. Всего мгновение, но этого оказывается достаточно. Федор Петрович выбивает скальпель из руки.
Я хочу наклониться и поднять, но тело не слушается.
Поздно! кричит Федор Петрович. Ты слабак! Слабохарактерное никчемное пустое место, вечно мешающееся под ногами!
Поздно! кричит Федор Петрович. Ты слабак! Слабохарактерное никчемное пустое место, вечно мешающееся под ногами!
Фальшивка достает шприц, и я чувствую резкий укол.
Вижу, как в отражении из плеча Аркадия торчит шприц, как пальцы фальшивки продвигают поршень, как кривится от боли мое лицо и превращается в Федора Петровича.
Рука Аркадия с размаха бьет доктора в живот. Фальшивка издает звук, похожий на кашель, и сгибается пополам. Это большее, на что я сейчас способен.
Удар. Еще удар и еще. С каждым взмахом я чувствую, как теряю контроль над рукой, как тает в ней сила. Удар. Еще. Последний выпад походит больше на легкий шлепок или на интенсивное массирование с маслами, чем на полноценную атаку.
Федор Петрович выпрямляется. И я вижу его уродливое улыбающееся отражение.
Все кончено. Я проиграл.
Сейчас бы глоток воздуха. Свежего.
Что? Не любишь ириски? смеется фальшивка.
Он водит носом, принюхивается.
Наслаждается сладким запахом. Он не торопится. Он знает, что сейчас никто ему не помешает.
Он насвистывает веселую мелодию и поправляет прическу.
Я проиграл.
Я это голос, запертый в теле маньяка. Голос, который хочет остановить сумасшедшего зверя. Я голос совести. Всего лишь бесполезная озвучка его сомнений и здравомыслия.
Я беспомощен.
Фальшивка встает у стола. Он гладит Риту. Проводит кончиками пальцев по ее испуганному лицу.
Так будет лучше. Не бойся. Ты навсегда останешься красивой.
Он бросает короткий взгляд на манекены. Ищет их поддержки.
Пластиковые тела с нетерпением ждут пополнения своих рядов. Совсем скоро истинная красавица займет место в их стройных рядах. Возможно, возглавит или, того и гляди, обесценит их пластиковое сообщество.
Не ревнуйте. Я вас всех люблю, говорит фальшивка и заливается истерическим смехом.
Он проходит вдоль пластиковых зрителей. Кому-то подмигивает, другому жмет руку. Федор Петрович подсаживается к своим первым творениям и по-отцовски обнимает их за плечи. Он словно извиняется за то, что их маски не совсем удачные. Извиняется, что их кожа синяя, с подтеками и дурно пахнет. Он говорит, что все равно всех их любит, и обещает, что им никогда не будет одиноко.