Я же проверил и уверен, что это девятое, мое место.
Кое-как расталкиваю толстяка. Он приоткрывает один глаз, и я тут же понимаю, что на столике нет ни бутылки, ни сумки. Это не мое место.
Откуда у неповоротливого тюленя такая реакция? Кулак мгновенно, я его даже не вижу, встречает мою голову, и я падаю на пол.
Ты за это его убил? кричит кто-то справа.
Я смотрю в его сторону и вижу, как человека выводят из помещения. Он вытирает со щек слезы и обращается к собравшимся.
Это животное убило моего отца за то, что оно само же перепутало место и испугало спящего.
Его выводят, он вырывается, кричит чтоб убрали от него руки, а Федор Петрович не отрываясь сверлит меня взглядом.
Я никого не убивал. Что здесь в конце концов происходит? Я не виновен ни в чем.
Думаю, на сегодня достаточно. Нам стоит прерваться.
Я совершенно не устал, но думаю, на этот раз фальшивка прав. Возможно, он впервые прав.
На загородной, забытой богом остановке мы ждем автобус. Долго не едет, зараза. Он должен раз в час ходить, на табличке висит его расписание, но мы уже прождали два.
Стоим, разговариваем с новой знакомой.
Рита рассказывает девушке обо мне, о том, как я безуспешно стараюсь стать актером. А новая знакомая рассказывает, какой замечательный урожай вырос у нее на грядке.
Я только что забыл о медвежатах, говорю и сам удивляюсь своей глупой фразе.
Нелепо, невпопад. Просто срывается с губ. Как когда бредешь по улице и мысленно ведешь с собой диалог. Рассуждаешь о чем-то важном, отвечаешь себе и понимаешь, что нечаянно ответил вслух. И, как назло, тебя кто-то рядом услышал.
Рита и новая знакомая удивленно смотрят на меня. Ждут, что я продолжу мысль.
Неловкая пауза.
Плюшевые, маленькие, поясняю зачем-то. Хочу избавиться от неприятного, неудобного чувства, но не получается. Становится только хуже. Целый отряд, стая. Они преследуют меня
Рита думает, наверное, я пытаюсь так пошутить, а я сам не знаю, зачем продолжаю говорить. Мне стыдно, и я краснею. Уши и щеки просто горят. И, зараза, не могу остановиться.
Ох, скажи я просто, ай, забудьте, скажи я, неудачно пошутил, да что угодно скажи, чтобы переменить тему, но нет, я продолжаю нести ахинею.
С детства, добавляю и понимаю, как же это нелепо. И только с ней я забываю о медвежатах, показываю на Риту и хочу провалиться сквозь землю.
«Не рассказывай обо мне». Я слышу голос Риты. Она шепчет. «Не говори обо мне больше».
Я очень богата. А грядки, это просто хобби.
Девушки никак не реагируют на мои фразы. Словно я ничего не говорил. Возможно, ждали, когда закончится шутка, чтоб засмеяться, но решили, что тактичнее пропустить мои слова мимо ушей.
Забудьте. Это просто
Рита отводит меня в сторону. Она говорит, чтобы я так не делал, говорит, что ревнует, когда новая знакомая обращается ко мне.
Хотя я и не разговаривал с той дамой, даже и не думал. Мои мысли занимает тот факт, что со мной обращаются как с ребенком. Хватит меня за ручку водить и отвечать за меня.
Рита не унимается, все говорит и говорит. Ее рот, как пулемет, выстреливает колкости в мой адрес. Она искоса смотрит на новую знакомую и намекает на мою корыстность. Мол, за деньги я готов на все. Я говорю, что не понимаю, о чем она, и что меня абсолютно не интересует эта девушка. Мол, она меня не привлекает. Абсолютно не в моем вкусе.
Она обычная.
Нет, я не обычная. Новая знакомая все слышит. Если я снималась в рекламе социальной? А? Да еще в конце ролика
Я совершенно запутался. Что вообще происходит?
Одно хорошо, что я уже и без того красный и краснеть дальше просто некуда. Девушка видит, что нас не впечатляют ее слова о социальном ролике, добавляет:
Туда приглашают только детей самых богатых родителей. Теперь вам все ясно?
Нет, мать твою, ни черта не ясно. Я ни сном ни духом. О чем она? Глупее может быть, только если она начнет про медвежат. Про стаю плюшевых. И зачем она карабкается на крышу остановки?
Что ты делаешь?
Девушка смотрит на меня, подмигивает и падает с крыши.
И подворачивает ногу. Но вроде ничего страшного, говорит Рита и уводит меня за руку.
Мы идем в сторону. Да хватит уже меня за ручку водить. Я вот-вот скажу грубость. Рита не отпускает и не дает подойти помочь новой знакомой. Она отводит меня от остановки, и буквально сразу, откуда ни возьмись, подъезжает автобус.
Я показываю, мол, поехали, а Рита ведет, не останавливается.
Не говори обо мне больше. Не рассказывай, ни то пожалеешь.
Автобус не останавливается, лишь притормаживает и проезжает мимо. Люди бегут за ним. Он снова притормаживает, но как только люди догоняют, он разгоняется и едет.
Давай! кричит Рита, и мы бежим навстречу автобусу, в сторону остановки за вещами. Бежим, а я понимаю, что вещей с собой у нас нет.
Я вижу, что салон почти пустой.
Водитель останавливается, подбирает несколько человек и снова едет. Затем я слышу скрежет трансмиссии, и автобус сдает задним ходом. Проезжает пять метров, останавливается и снова едет от нас.
Мы хватаем вещи и бежим за ним. Я несу сумки, в обеих руках по тяжелому пакету. И я знаю, что это не наш багаж.
Новая знакомая перелазит через забор. Она на самом деле не хромает. Трубы ограждения на уровне пояса, и девушка без труда перебрасывает через них ноги. Перелазит вместе со своей брезентовой сумкой и раньше всех оказывается у раскрытой передней двери.
Я уверен, что ее сейчас собьют, кричу, чтобы та была аккуратнее.
Автобус перед ее носом захлопывает двери и отъезжает. Девушка даже не расстраивается, бежит следом. Водитель снова останавливается, ждет мгновенье и снова едет.
Девушка догоняет.
Странное дело, сзади автобус точная копия той самой липкой пепельницы, только без хвоста, и вместо металлических толстых лап черные резиновые покрышки на грязных ржавых дисках.
Водитель останавливается, и девушка заходит в заднюю, последнюю дверь, но я понимаю, что дверь средняя. Там всего две двери и мне приятнее думать, что последней нет.
Я так больше не могу. Когда он скажет? слышится из автобуса голос плачущей женщины.
Она плачет, и ее отводят на переднее сиденье. Ей обещают, что все вот-вот все раскроется, что Федор Петрович лучший специалист, что просто нужно дать ему еще немного времени. Женщину просят проявить терпение, ее уверяют, что Федор Петрович справится, что ее девочку спасут. Она рыдает, водитель отъезжает, и я больше не слышу их разговор.
Мы с Ритой бежим, но не успеваем на этот старый круглый желтый слон-автобус. Никак не успеваем. И мне уже плевать.
Мы отстаем.
Клуб пыли из-под колес удаляется, а Рита рассказывает, как она не могла освободиться от той девушки из средней двери. Как та своим огромным задом не давала Рите выйти из проклятого автобуса. Обзывала вонючей старухой, плоской дряблой свиньей и даже угрожала оружием. Сначала, конечно, просто хамила, говорит Рита.
Но после достала пистолет и наставила на меня. Она складывает пальцы в форме пистолета и показывает, как все было.
Я пожимаю плечами и спрашиваю, чего было не выйти через другую дверь? Зачем усложнять?
Она же угрожала.
А до того?
До того я хотела отстоять свою правоту.
Отстояла?
Рита смеется.
Ведет меня за собой, слава богу, на этот раз не за ручку. Сворачивает в незнакомый двор и жестом подзывает. Она подозрительно неразговорчива, на нее совсем не похоже.
Куда мы идем?
Рита молчит и лишь ускоряет шаг.
Заводит в подъезд недостроенного здания, и мы оказываемся в огромной квартире.
Дверь открыта.
Двери, по сути, как таковой еще нет. В квартире стены все в побелке, штукатурке и прочем. По углам на полу, застеленном целлофаном, составлены мешки со стройматериалами.
Дверь открыта.
Двери, по сути, как таковой еще нет. В квартире стены все в побелке, штукатурке и прочем. По углам на полу, застеленном целлофаном, составлены мешки со стройматериалами.
Ремонт.
Знакомый запах, знакомые декорации моей прошлой жизни.
Квартира просто огромная. Высокие потолки. Можно студию или магазин открыть. От масштаба я не выдерживаю и говорю «вау».
Очень много места.
Отлично! подбадривает Федор Петрович. Ты молодец. Опиши подробнее, пожалуйста. Что это за место? Где оно находится?
Что за дела? Откуда в моей голове голос фальшивки? И почему я не могу послать его на хрен и не отвечать? Почему я знаю, что это именно его голос? Он задал вопрос, и я послушно принимаюсь описывать все, что вижу.
В силу профессии, когда я вижу ремонт, представляю сразу завершенный проект. Вижу мешки с цементом и пакеты с грунтовкой. Я знаю, как будет выглядеть стена, когда над ней потрудится рабочий. Знаю, что станет с потолком, как разместится проводка. Могу даже увидеть, как преобразится помещение после мастерской руки дизайнера.
Я повторяю «вау».
Рита перестает улыбаться, и я вижу, как все ее существо содрогается от испуга. Смотрю в ту сторону, куда уставилась Рита, ищу, что ее напугало, и не сразу могу заметить лежащую на полу девушку.
Она лежит на картонке из упаковки от настенной плитки. Молодая девушка. Она лежит и, кажется, смотрит на нас.
Мы подходим ближе, Рита прячется за моей спиной.
Все хорошо. Молодец. Навязчивый лжепсихиатр не отстает. Скажи, пожалуйста, девушка жива? С ней все в порядке?
Хочу прогнать его из своей головы, вытолкнуть наружу. Напрягаюсь, рычу, но ничего не выходит.
С такого расстояния я вполне могу разглядеть лицо девушки. На полу скорчившись постанывает наша новая знакомая. Ее волосы больше не шелковистые. Она больше не хвастается урожаем. Рядом с ней разбросаны шприцы, явно использованные.
Раздается треск, похожий на тот, что издает сухая ветка в бесшумном лесу, и я слышу музыку из соседней комнаты.
Кто там? спрашивает Федор Петрович.
Кто там? шепчет Рита.
Она показывает на завешенный измазанной тканью дверной проем в соседнюю комнату и сильнее прижимается к моей спине.
Эй, ты чего? Носком ботинка трогаю лежащую девушку. Давай, вставай. Поднимайся. Как же твоя социальная реклама?
Она приподнимается на локте, смотрит на меня, похоже не узнает. Она водит головой из стороны в сторону, видимо, пытается понять, где она.
Кушать хочешь?
Рита со страхом и недоверием выглядывает из-за меня. Я чувствую, как сильно она напугана. Ее руки оттягивают меня назад. А я совершенно спокоен.
Вставай, отведу тебя покушать. Ты же проголодалась?
Девушка хочет подняться, но ее шея прикована толстой цепью к штырю на стене. И она, как пес, на четвереньках отползает в угол.
Музыка в соседней комнате становится громче. Я сажусь возле новой знакомой.