Сам не заметил, как вышел на бульвар Вокечю. Баров здесь тоже хватало, и Эдо сказал себе: ладно, всю ночь слоняться дело хорошее, но трезвым это все-таки перебор. Привычным усилием воли, каким всегда засаживал себя за работу, свернул к ближайшему бару, где прежде никогда не бывал, но промахнулся. То есть не сознательно изменил решение, а действительно промахнулся, вместо открытой двери вошел в соседнюю подворотню, остановился, растерянно огляделся это я как же? зачем? и узнал проходной двор, который ему Люси когда-то еще весной показывала, вернее, три двора, один за другим. Через них можно выйти на улицу Пранцискону, а оттуда сообразил он, вернуться на Траку и пойти наконец в виски-бар, единственный недостаток которого заключается в том, что слишком близко от дома. А все остальное сплошные достоинства, включая крепкий ледяной коктейль с кофейными зернами, который сперва окончательно, до мучительной ясности отрезвляет, а потом милосердно пьянит.
Короче, твердо сказал он себе, хватит уже болтаться, как увядшая роза в проруби. Вперед.
И решительно шагнул в арку, соединяющую первый двор со вторым, очень длинную, настолько низкую, что пришлось не просто ссутулиться, а пригнуться, и такую темную, словно электричества еще не изобрели. Прошел ее не на ощупь, конечно, но что-то вроде того, с каждым шагом осторожно ставил ногу на землю, прислушивался к ощущениям ровно? гладко? не скользко? не мокро? и только потом переносил на нее вес. Наконец вышел наружу, выдохнул, разогнулся, сделал еще несколько неуверенных шагов, и тут у него за спиной вспыхнул свет, да такой яркий, что двор стал виден, как на ладони, включая огромную лужу в центре и дорожку из битых кирпичей, позволяющую ее перейти. Ясно, что это просто фотоэлемент сработал с опозданием, но эффект все равно оказался мощный. Очень его впечатлил этот внезапный свет. И метафора такая красивая про путь исследователя, который пробирается в одиночестве сквозь кромешную тьму, медленно, шаг за шагом, и вдруг у него за спиной разгорается свет для тех, кто пойдет за ним, думал Эдо, поспешно, пока лампочка не погасла, перебираясь по кирпичам через лужу. Лобовая, конечно, но иногда именно так и надо. Чтобы точно дошло.
Благополучно переправившись, оглянулся скорее из чувства благодарности, чем по какой-то другой причине. Спасибо, дорогая лампа, что оказалась здесь. И фотоэлементу спасибо, и проводам, и жильцу, который тебя повесил, и всей компании первооткрывателей электричества, и лично Томасу Эдисону, и собственно электронам просто за то, что есть. Обычное дело, всякий раз, когда начинаешь благодарить за какое-то, пусть даже мелкое, легко объяснимое чудо, в конечном итоге обнаруживаешь, что благодарить надо весь мир.
Пока обо всем этом думал, из темной арки вынырнул человек; судя по юбке, женщина. Остановилась, махнула ему рукой, как знакомому. Эдо на всякий случай тоже ей помахал, может, и правда знакомая. Отсюда не разглядишь.
Вы осветили мне путь! громко сказала она.
Голос явно был незнакомый, как и ее силуэт, такую высокую широкоплечую даму он бы, пожалуй, запомнил, даже один раз мельком увидев. А может, это мое любимое наваждение?.. неуверенно подумал Эдо. В параметры как раз вполне вписывается. С него бы сталось смеху ради нацепить юбку. Тем более, примерещиться в юбке. Или, к примеру, штаны всегда становятся юбкой перед тем, как превратиться в туман?
Вы осветили мне путь! громко сказала она.
Голос явно был незнакомый, как и ее силуэт, такую высокую широкоплечую даму он бы, пожалуй, запомнил, даже один раз мельком увидев. А может, это мое любимое наваждение?.. неуверенно подумал Эдо. В параметры как раз вполне вписывается. С него бы сталось смеху ради нацепить юбку. Тем более, примерещиться в юбке. Или, к примеру, штаны всегда становятся юбкой перед тем, как превратиться в туман?
Хотел сказать: «Привет, это у вас началась Неделя высокой моды?» но не успел, потому что обладатель юбки и незнакомого голоса решительно свернул с освещенной тропинки и вошел в дровяной сарай. Эдо, конечно, бросился следом, будем считать, из вежливости, чтобы все-таки поздороваться. Сам он обдумать этот поступок не успел; впрочем, если бы и успел, результат был бы тот же. Первое правило начинающего духовидца: увидел мистическое явление бегом за ним.
В общем, ломанулся вслед за видением в юбке в чей-то дровяной сарай, но за дверью вместо дров, пылищи и паутины, или что там обычно бывает в сараях, его встретил приглушенный свет ламп, звон стаканов, бренчание пианино, сногсшибательный запах свежей выпечки, жареного мяса, пряных трав, кофе, грибного супа, всей самой вкусной в мире еды, и тогда Эдо внезапно понял, какой он оказывается голодный. А все остальное он понял уже потом, после того, как двойник Тони Куртейна какие же все-таки они одинаковые, каждый раз при встрече поначалу почти невозможно поверить, что это не он подошел к нему, протянул толстый ломоть серого хлеба с огромной горячей котлетой и сказал:
Последняя. Для себя берег.
Эдо даже не стал переспрашивать: «Может тогда не надо?» потому что близость котлеты пробудила в нем примитивного дикаря, из всех законов человеческого общежития усвоившего только: «дают бери».
Примерно на середине котлеты дикарь позволил ему промычать «спасибо» и оглядеться по сторонам.
Вы же были во дворе на Бокшто, наконец сказал он двойнику Тони Куртейна. Ступеньки, фонарь, наглухо заколоченная дверь
Были, подтвердил тот. Да сплыли. Теперь мы, можно сказать, везде. То есть появляемся в самых неожиданных для нас же самих местах. Я как раз недавно вас вспоминал, думал, как же жалко, что вы не заходите. Остальные завсегдатаи нас как-то находят, а вы почему-то нет.
Эдо хотел напомнить, что он и раньше-то, когда было понятно, в какую дверь надо ломиться, не мог попасть в эту их мистическую забегаловку без посторонней помощи. Спасибо Каре и Люси, что приводили сюда иногда. Но решил обойтись без сиротской песни и объяснил, вгрызаясь в котлету:
Я в последнее время носа из дома практически не высовывал, книгу дописывал. И вот только что, буквально час назад дописал.
Теперь все нормально будет, захочет найдет. Нет ничего невозможного для человека, который однажды осветил мне путь, заверил, заверила, в общем, заверило Тони мистическое явление в юбке, при ближайшем рассмотрении оказавшееся здоровенной очкастой теткой с копной ржаво-рыжих волос.
Ладно, у каждого свои недостатки. Хочет быть рыжей теткой, пусть, подумал Эдо. И сказал ему:
Вас узнать невозможно. Но я все равно узнал и бестактно решил поздороваться. Получается, правильно сделал. Привет.
Рыжая тетка расхохоталась так, что очки сползли на кончик носа. А из благоухающего кухонного полумрака за стойкой вышел Иоганн-Георг, похожий на себя самого, как мало когда был похож. Сказал:
Вы даже не представляете, какой мне сейчас сделали комплимент.
Да мне тоже! воскликнула рыжая. И, не переставая смеяться, добавила: Похоже, он просто видит самую суть!
Эдо совсем растерялся. Но остатки котлеты не дали ему сосредоточиться на недоразумении. Поэтому он не оправдывался, а жевал.
За это с меня причитается, решил Иоганн-Георг. Я придумаю, что. А для начала налью вам выпить. Книгу закончили ничего себе повод! А о чем?
О современном искусстве Другой Стороны, автоматически, как всегда говорил дома, ответил Эдо. Спохватившись, исправился: Ну, то есть о здешнем искусстве. «Практика приближения к невозможному», художественный жест как следствие невозможности чуда, чудо, как следствие отчаянного художественного жеста вот это все.
Хренассе, изумился тот. Внезапный поворот.
Да не особо внезапный, невольно улыбнулся Эдо. Я же профессиональный искусствовед. И конкретно этой темой много лет занимаюсь. Но понимать что-то начал только после того, как прожил здесь в полном беспамятстве почти восемнадцать лет.
Хренассе, изумился тот. Внезапный поворот.
Да не особо внезапный, невольно улыбнулся Эдо. Я же профессиональный искусствовед. И конкретно этой темой много лет занимаюсь. Но понимать что-то начал только после того, как прожил здесь в полном беспамятстве почти восемнадцать лет.
Он профессор вообще-то, с удовольствием вставил Тони. Я как узнал, до сих пор удивляюсь, какие классные на Другой Стороне бывают профессора! У нас бы такой еще с первого курса вылетел, и поминай, как звали.
Спасибо, поблагодарил его Эдо. Но кстати, по свидетельствам очевидцев, я пару раз действительно вылетал. За прогулы и конфликты с преподавателями в смысле, подрался с одним дураком из-за вашего, между прочим, Ван Гога. Ужасно жалко, что сам до сих пор ни черта не помню, в пересказах очень смешно. Потом восстанавливался; ну, это нормально. Не то чтобы какая-то исключительная биография, у многих коллег было примерно так.
Преподов даже я в свое время не колотил, присвистнул Иоганн-Георг. Обскакали вы меня! Но я вообще знаю, кто вы по профессии. И удивился не этому, а самой постановке вопроса. «Художественный жест как следствие невозможности чуда» ну ничего себе! История моей жизни, точно вам говорю.
Он отвернулся, достал из буфета бутылку темного стекла и спросил Тони:
Мы же переживем, если я последнюю прошлогоднюю зимнюю тьму открою?
Самое время, откликнулся тот. Чего-чего, а тьмы сейчас, слава богу, хватает. Можно начинать заготавливать тьму нового урожая. Как раз пора.
Прошлогодняя зимняя тьма, вернее, настойка на тьме была темнее самой пасмурной декабрьской ночи, а вкусом оказалась немного похожа на тот самый крепкий кофейный коктейль из виски-бара на Траку, до которого нынче вечером не добрался, так уж ему повезло.
Так уж мне повезло, думал Эдо, поставив на стол опустевшую рюмку. История всей моей жизни в одном предложении: так уж мне повезло.
Сказал:
То ли вы чудотворно меня напоили с первой же рюмки, то ли я сам по себе такой дурак, но сейчас мне хочется лечь на пол, обнять весь мир и рыдать.
Таково воздействие нашей тьмы на здоровый организм, обычное дело, заметила рыжая женщина, которая его сюда привела.
Я сам, когда в первый раз попробовал, прослезился, благо дегустировал в одиночку, можно было особо в руках себя не держать, признался Тони.
А Иоганн-Георг снова наполнил рюмки. И спросил:
Книжку-то дадите мне почитать?
Могу даже файл прислать, если вам иногда снятся сны про электронную почту, усмехнулся Эдо.