Вслед за эпизодом в парке аттракционов вспомнил всю их с Тони поездку в Элливаль автостопом по трассе через Пустынные земли. Автостоп был моей идеей, Тони собирался ехать на поезде, это я его убедил не тратиться на билеты, оставить все деньги на развлечения, думал Эдо с таким торжеством, словно давний спор был великим сражением, а он полководцем, чья победа изменила весь мир. Убедил и правильно сделал, он сам потом спасибо сказал. Как же круто нам было! Лучшее лето в жизни. Вот бы еще раз так!
Сидел, совершенно оглушенный нахлынувшими воспоминаниями. Такого с ним еще не было вспомнить так много сразу, в один момент. Все бесконечно счастливое лето в мельчайших подробностях, включая дорожную еду на заправках. Вкуснее тех печеных сосисок в жизни не ел ничего. И как Тони Куртейн вусмерть поругался с перевозчиком тракторов из-за имперских войн, и тот нас чуть не высадил среди ночи, прямо на трассе, посреди Пустынных земель, но в последний момент опомнился, сообразил, что это уголовное преступление, и довез до ближайшей заправки, а оттуда нас забрала девчонка с разноцветными косами, на почтовой машине, почти наша ровесница и уже такая крутая, междугородний водитель; ее звали Ка точно, Карина. Жалко, совсем недолго ехали вместе с Кариной, нам оказалось не по дороге, зато остаток пути нас вез отличный дед, контрабандист откуда-то с Севера, он уже задолбался ехать один через Пустынные земли, так обрадовался попутчикам аж до самого Элливаля, что на прощание подарил нам по пачке каких-то диковинных сигарет с тамошней Другой Стороны, с самолетом на упаковке; хороший, кстати, табак, мы с Тони потом такие долго искали, всех контрабандистов расспрашивали, показывали им пачки, но ничего похожего не нашли. А как здорово мы поселились тогда в Элливале у самого моря! В хижине без кухни и душа, но душ нашелся на пляже, а кухня нам даром была не нужна. И как мы пили ночью шипучку, сидя в море, по горло в воде, в шутку отбирали друг у друга бутылку, в конце концов ее уронили, я тогда огорчился, но Тони сказал, все правильно, море тоже надо угощать. И как ждали прихода беспричинной печали, о которой нам столько рассказывали; не дождались, толстокожие были оболтусы, с каждым днем нам становилось только еще веселей, так что у нас с Тони потом много лет была любимая шутка, на двоих, больше никому не понятная в разгар какого-нибудь веселья говорить: «Это меланхолия Элливаля, детка», и дружно ржать. И как на ярмарке в лотерее нам достался билетик с надписью: «Загадай желание», один на двоих. Старик, продававший билеты, клялся, что желание сбудется обязательно, в этом и заключается суперприз; не знаю, что загадал Тони вот, кстати, надо будет его спросить, исполнилось ли. У меня-то точно сбылось по полной программе: я тогда загадал интересную жизнь. И как Тони подружился с элливальскими мертвецами, он почему-то им очень нравился, может, чуяли в нем двойного человека, будущего смотрителя Маяка? Они пару раз проводили нас на концерты в свои закрытые клубы, и это, конечно, было мощное впечатление, я только тогда и понял, для чего вообще людям музыка. Раньше не понимал.
Он еще толком не начал обдумывать, где оказался, но на самом деле все уже понял. Ясно, без тени сомнения знал, что колесо обозрения не просто похоже на Веселое Колесо Элливаля, и променад тоже не просто случайно похож на понятно какой променад. Когда наконец сформулировал догадку словами, ум яростно запротестовал. Это невозможно, немыслимо, говорил себе Эдо, так не бывает, бред, ерунда. Элливаль не граничный город, все знают, что здесь нет проходов на Другую Сторону Там их нет. Там!
Однако скептический ум недолго боролся, сам понимал: я сейчас встану, пройду примерно полсотни метров и спрошу первого встречного, как называется город, куда я попал. Первый встречный поржет нормально ты загулял! но скажет. А что именно скажет, понятно и так. Ладно, в Элливале, так в Элливале. Привет, Элливаль! Круто, на самом деле. Невероятное чудо. Я же почти не надеялся когда-нибудь снова сюда попасть.
Встал и пошел в направлении променада. Бары там явно были открыты, двери распахнуты настежь, и это реально удача. Мне еще в Барселоне позарез надо было выпить, а уж теперь-то тем более. Интересно, у них тут пункт обмена валюты имеется? Или, как в большинстве наших баров, просто любые деньги берут?
Этот вопрос он задал прямо с порога такой деловой. Бармен, скучавший за стойкой в совершенно пустом заведении, адресовал ему взгляд, полный удивления и сочувствия.
Какая валюта? Зачем? Здесь же только для мертвых. Пляжи живых начинаются примерно в пяти километрах отсюда. Ну вы и забрели! Что-то случилось? У вас такое лицо, словно в море тонули, хотя одежда сухая. Вам точно срочно надо чего-нибудь крепкого. Давайте я из своих запасов вас угощу.
Эдо не стал отказываться. Просто сказал: «Спасибо». А спрашивать про город уже не имело смысла. Во-первых, если бары для мертвых, значит сто пудов Элливаль, такого нигде больше нет. А во-вторых, он только сейчас осознал, что спросил про деньги на доимперском. И бармен ему на доимперском ответил. И он понял ответ. Ни хрена себе, что творится. Язык, который выучил в школе, напрочь забыл на Другой Стороне, и теперь только теоретически, с чужих слов знал о его существовании, внезапно вспомнился сам.
В Элливале до сих пор говорят на древнем языке, который до воцарения хаоса был общим для всех. В эпоху Исчезающих Империй его почти везде позабыли, точнее, разучились использовать и перешли кто на языки соседей с Другой Стороны, кто на спонтанно возникавшие в ту эпоху новые языки, которые нынешние лингвисты выделяют в так называемую «хаотическую группу», а учат под воздействием специальных психотропных веществ, иначе мозг современного человека эту информацию не усваивает. И только в Элливале и на Черном Севере, почти не затронутых хаосом, сохранилась классическая доимперская речь.
В отличие от Старого Жреческого, доимперский язык Эдо учил старательно, ради будущих путешествий на Север, в Кровавые горы, и собственно в Элливаль. Доимперский все учат с детства, в рамках школьной программы, потому что он язык общего прошлого, как ни крути, основа основ. Доимперский еще и очень легко усваивается прочтешь впервые главу учебника, и сразу кажется, всегда это знал. Некоторые продвинутые лингвисты считают, что древний язык принадлежит не столько людям, сколько самой реальности, знание как бы разлито в воздухе, учеба нужна в основном для настройки внимания, чтобы это знание из воздуха брать.
Когда они с Тони впервые отправились в Элливаль, официальная версия для домашних была «подтянуть доимперский язык». На самом деле, конечно, ничего никуда подтягивать они не планировали, не собирались зубрить, но на месте с удивлением обнаружили, что не соврали. «Подтянуть» это еще слабо сказано. Тут как будто сама земля тебе помогает. Даже если в школе учился еле-еле на тройки, в Элливале мгновенно как местный заговоришь. Специально ничего не учили, только болтали с местными, но домой после этой практики вернулись отличниками, даже Тони на своем историческом сложнейшие сочинения на доимперском без единой ошибки писал.
Бармен протянул ему рюмку травянисто-зеленой жидкости. Выпил залпом и чуть не взорвался, такая крепкая оказалась. Спасибо, что нашелся стакан воды этот ужас запить.
Что это было? спросил Эдо, ощущая, как по всему телу разливается не тепло, как обычно от выпивки, а восхитительное спокойствие, за которое если в принципе знать, что такое бывает душу можно продать.
В отличие от Старого Жреческого, доимперский язык Эдо учил старательно, ради будущих путешествий на Север, в Кровавые горы, и собственно в Элливаль. Доимперский все учат с детства, в рамках школьной программы, потому что он язык общего прошлого, как ни крути, основа основ. Доимперский еще и очень легко усваивается прочтешь впервые главу учебника, и сразу кажется, всегда это знал. Некоторые продвинутые лингвисты считают, что древний язык принадлежит не столько людям, сколько самой реальности, знание как бы разлито в воздухе, учеба нужна в основном для настройки внимания, чтобы это знание из воздуха брать.
Когда они с Тони впервые отправились в Элливаль, официальная версия для домашних была «подтянуть доимперский язык». На самом деле, конечно, ничего никуда подтягивать они не планировали, не собирались зубрить, но на месте с удивлением обнаружили, что не соврали. «Подтянуть» это еще слабо сказано. Тут как будто сама земля тебе помогает. Даже если в школе учился еле-еле на тройки, в Элливале мгновенно как местный заговоришь. Специально ничего не учили, только болтали с местными, но домой после этой практики вернулись отличниками, даже Тони на своем историческом сложнейшие сочинения на доимперском без единой ошибки писал.
Бармен протянул ему рюмку травянисто-зеленой жидкости. Выпил залпом и чуть не взорвался, такая крепкая оказалась. Спасибо, что нашелся стакан воды этот ужас запить.
Что это было? спросил Эдо, ощущая, как по всему телу разливается не тепло, как обычно от выпивки, а восхитительное спокойствие, за которое если в принципе знать, что такое бывает душу можно продать.
Шарамба, объяснил его благодетель. Настойка на травах и морских водорослях по забытому старинному рецепту. То есть получается, больше уже не забытому. Ее совсем недавно заново научились делать, лет пять назад.
Крутая штука. Именно то, что надо. Спасибо. Вы меня натурально спасли.
Я раньше работал пляжным спасателем, усмехнулся бармен, поставив перед ним вторую рюмку зеленого зелья. Несколько лет. Поэтому вас угощаю. Не стесняйтесь, берите и пейте. Я же вижу, вам надо. У вас лицо человека, которого чудом, в самый последний момент вытащили из воды.
Что-то в этом роде, согласился Эдо. Залпом выпил шарамбу, жадно запил водой. Выдохнул. И спросил: Слушайте, а в Элливале есть что-то вроде Граничной полиции? Куда у вас обращаются, когда случается что-то совсем непонятное? Невозможное, из ряда вон выходящее? Потому что я, кажется, с Другой Стороны к вам забрел.
Бармен не то чтобы вовсе не удивился. Но удивился гораздо меньше, чем Эдо ожидал. Не стал кричать: «Немыслимо! Так не бывает! Вы просто сошли с ума!» Посмотрел на него внимательно, словно впервые увидел. Долго думал. Наконец сказал:
Но вы же наш, не с Другой Стороны, я правильно понимаю? А то говорили бы на каталонском, или испанском, или еще каком-нибудь тамошнем языке. А вы на нашем шпарите, как будто здесь родились.