Зеленый. Том 2 - Макс Фрай 55 стр.



 Как же все-таки удачно, что зимой тут такие длинные ночи! С этой вашей нелепой материей даже я без тьмы не справляюсь. Ничего тут толком не сделаешь без темноты,  говорит Нёхиси, спрятав в карман зажигалку и обняв меня огромным, теплым, как плед, крылом.

Это он очень вовремя, потому что двойственность моего устройства до сих пор регулярно сбивает с толку меня самого. Особенно в те моменты, когда я одеваюсь, чтобы выйти из дома. Тут демоническая природа берет управление в свои руки, говорит: так, сейчас будет красиво!  и обычно, надо отдать ей должное, действительно отлично выходит, хоть невидимым вовсе не становись. Но «красиво» далеко не всегда означает «практично». То пальто до пят в разгаре июля, то шелковая сорочка зимой. А потом посреди прогулки во мне внезапно просыпается человеческая природа. И, в зависимости от обстоятельств, клацая зубами, или обливаясь потом, робко замечает: чего-то мне не того.

 Как же все-таки удачно, что зимой тут такие длинные ночи! С этой вашей нелепой материей даже я без тьмы не справляюсь. Ничего тут толком не сделаешь без темноты,  говорит Нёхиси, спрятав в карман зажигалку и обняв меня огромным, теплым, как плед, крылом.

Это он очень вовремя, потому что двойственность моего устройства до сих пор регулярно сбивает с толку меня самого. Особенно в те моменты, когда я одеваюсь, чтобы выйти из дома. Тут демоническая природа берет управление в свои руки, говорит: так, сейчас будет красиво!  и обычно, надо отдать ей должное, действительно отлично выходит, хоть невидимым вовсе не становись. Но «красиво» далеко не всегда означает «практично». То пальто до пят в разгаре июля, то шелковая сорочка зимой. А потом посреди прогулки во мне внезапно просыпается человеческая природа. И, в зависимости от обстоятельств, клацая зубами, или обливаясь потом, робко замечает: чего-то мне не того.

Короче, теплое одеяло-крыло мне сейчас настолько кстати, что впору вознести благодарственную молитву. И я ее безотлагательно возношу. В смысле, говорю: «Спасибо, вот это ты вовремя»,  а Нёхиси с присущей ему деловитой практичностью подбирает с тротуара пустую коробку от пиццы и превращает ее в пальто. Правда, не совсем в моем вкусе истерически-красное в крупную клетку, с лохматым воротником. Но дареному коню в зубы не смотрят, особенно когда на улице промозглая декабрьская стужа, а конь на хотя бы условном, «рыбьем», как дед говорил, меху.

 Хотел бы я научиться мерзнуть, как ты!  говорит Нёхиси, заботливо нахлобучивая мне на голову что-то вроде папахи с ушами, он вообще выдающийся авангардист.  Все-таки иногда ограничение всемогущества меня раздражает,  признается он.  Элементарных вещей не сделать ни замерзнуть по-человечески, ни устроить тут вечную ночь. С мая до сентября точно не помешало бы! Люди и при фонарях веселиться могут. А наши летние дыры в небе тогда долго будут держаться, не зарастут.

 Люди хрен с ними, но свет еще и деревьям нужен. И остальным растениям без солнца нельзя. У них фотосинтез,  напоминаю на всякий случай. Потому что черт его знает, может он и без всемогущества сообразит, как нам вечную тьму устроить, а деревья это святое, Нёхиси их не обидит, он всегда, при любых раскладах за них.

 Ой, да ерунда этот твой фотосинтез,  оживляется Нёхиси.  Есть несколько альтернативных процессов, на выбор, запросто можно было бы заменить. Но,  помрачнев, добавляет он,  это без полного всемогущества вряд ли легко получится. Придется уговаривать каждое дерево по отдельности, а на это долгие годы уйдут. Да и не факт, что все с моим предложением согласятся. Городские деревья упрямые, хуже тебя.

 Ну еще бы,  киваю.  Все-таки тоже с рождения среди людей живут. Только я всегда мог сбежать и закрыться дома, если совсем достали, а они растут, где посажены. Ужас, на самом деле. Только и остается исподволь, усилием воли внушать к себе уважение, чтобы пореже приходила в дурные людские головы навязчивая идея все вокруг рубить и пилить. Замковую гору никогда не прощу паразитам. Да я им много чего никогда не прощу.

Нёхиси смотрит на меня с сочувствием и одновременно с тревогой, совершенно человеческой даже в его исполнении: ну вот, опять. Ему не нравится, когда я в плохом настроении. Говорит, от этого окружающий мир ну, не то что совсем уж фатально портится, но слегка подкисает, как забытое на жаре молоко. Потом проходит, конечно, я не настолько крут, чтобы навсегда все испортить, и это всем со мной повезло.

Будучи существом бесконечно мудрым, Нёхиси достает из кармана и протягивает мне бутерброд.

 Я давно заметил интересную закономерность: если ты злишься, то, скорее всего, голодный. Лопай давай и добрей.

Я с изумлением разглядываю бутерброд. Хлеб нормальный, черный из супермаркета; кажется, он называется «бабушкин хлеб». Вроде даже маслом намазан; впрочем, это не точно. Чем-то, короче, намазан, а по этой намазке щедро рассыпаны мелкие камешки, среди них деловито скачут крошечные разноцветные огоньки.

 Спасибо,  наконец говорю я.  Но что это такое на хлебе? Думаешь, я камни с огнями ем?

 А разве нет?  искренне изумляется Нёхиси.  Прости, перепутал. Был совершенно уверен, что ты это любишь. Ладно, не пропадать же добру, сам съем.

С этими словами он отправляет угощение в рот, превратившийся, впрочем, в зубастую пасть какой-то неведомой науке рептилии столь инфернального вида, что, не будь мы с Нёхиси так давно и близко знакомы, меня бы сейчас кондратий от его метаморфозы хватил. Видимо он и сам уже понял, что человеческим организмом такое не особо усвоишь, даже толком не прожуешь.

С этими словами он отправляет угощение в рот, превратившийся, впрочем, в зубастую пасть какой-то неведомой науке рептилии столь инфернального вида, что, не будь мы с Нёхиси так давно и близко знакомы, меня бы сейчас кондратий от его метаморфозы хватил. Видимо он и сам уже понял, что человеческим организмом такое не особо усвоишь, даже толком не прожуешь.

В подобные моменты мне становится жалко, что мы условно невидимые. То есть для подавляющего большинства горожан совершенно точно невидимые. Когда мы с Нёхиси вместе гуляем, мы кино не для всех. Обычно это скорее удобно, по крайней мере, бывшие коллеги и однокурсники за рукав не хватают и не спрашивают, внимательно оценивая степень лощености морды и приблизительную стоимость обуви и одежды, как у меня дела. Но ради возможности продемонстрировать широким слоям населения, как ставший ящером Нёхиси жует искрящийся бутерброд с камнями, я бы и бывших однокурсников потерпел.

 Этот просто с салями,  говорит ужасающая рептилия, протягивая мне новый бутерброд.  Ничего выдающегося, но

 «Ничего выдающегося»  лучшая характеристика бутерброда. Скромность бутербродам к лицу,  говорю я и алчно откусываю чуть ли не половину.  Слушай, какой же я, оказывается, голодный! Давай до Тони дойдем. Он новую вариацию Немилосердного супа придумал. Еще острее и с декоративными черепами, вырезанными из картошки. Называется «Страшный суп». И уже, по идее, как раз сварил. Мы с ним вчера полночи эти черепа вырезали; он бы и остальных припахал, но у них фигня получается, даже у Стефана. Хрен тебе фигуративная резьба по картошке без академического художественного образования, будь ты хоть трижды великий шаман.

 Страшный суп с черепами!  восхищенно повторяет рептилия и на радостях снова принимает антропоморфные очертания.  Пошли немедленно! Дурак я, что ли уникальную выставку ваших с Тони скульптур пропустить? Только давай какой-нибудь длинной дорогой. Мы с тобой два дня по городу не гуляли, и это не дело. Надо больше следить!

Тут не поспоришь. Следы у нас с Нёхиси такие полезные, что, по уму, надо бы все вокруг истоптать, но мы не настолько упоротые трудяги, нам бы шляться по барам да в небе летать. Однако берем себя в руки и ходим пешком по земле при всяком удобном случае, потому что когда человек случайно наступит на один из оставленных нами следов, он увидит окружающий мир нашими глазами таким, каков есть. Ну, правда, озарение не особо долго продлится. Всего один краткий миг. Зато в здравом уме останется!  оптимистически говорит в таких случаях Нёхиси, бесконечно милосердное божество. Но я-то слишком хорошо знаю, как устроены люди, не понаслышке, как он, а на собственном опыте, изнутри, поэтому думаю, что краткий миг это все-таки слишком мало. Считай, вообще ничего.

Нёхиси, поглядев на мою недовольную рожу, достает из кармана второй бутерброд.

 Мог бы сразу сообразить, что одним твое настроение не исправишь,  говорит он.  Ладно, пошли к Тони самой короткой дорогой, если тебе сейчас неохота оставлять следы.

 Не-не-не,  мычу я сквозь бутерброд и для пущей убедительности размахиваю руками.  Пойдем самой дальней, я не такой уж голодный. Везде наследим! Просто ты сам замечал? или не обращал внимания?  люди часто наши следы нарочно обходят. Перепрыгивают или сворачивают. Ни черта не видят, но все равно всеми силами избегают. Как-то, получается, чуют нутром.

 Правда, что ли?  восхищается Нёхиси.  У людей настолько хорошее чутье?

 Да еще бы,  вздыхаю.  Люди всегда чувствуют близость чуда чтобы десятой дорогой его обойти.

 Одни, чтобы обойти десятой дорогой, а другие, чтобы к нему приблизиться,  беспечно улыбается Нёхиси.  Наше дело не подсчитывать результаты, а оставлять следы.

Эна здесь

Эна входит в кафе; ну, это мы знаем, куда она входит, а с точки зрения стороннего наблюдателя, которого, впрочем, поблизости нет, высоченная плечистая тетка с невзрачным лицом и ржаво-рыжими волосами открывает дверь гаража в глубине двора на улице Пилимо и скрывается там.

Тони на секунду отворачивается от огромной кастрюли, в которой что-то кипит и булькает с такими скандальными интонациями, словно у Тони там первичный бульон для мира асуров. Хотя, на самом деле, не он.

 Ух, как ты вовремя!  говорит Тони, улыбаясь Эне не только губами, а всем собой, и скандальной кастрюлей, и горящей плитой.  Первой попробуешь мой Страшный суп Слушай, а давай ты сперва на него посмотришь? Тебе же нетрудно? Первый в мире суп, в который всматривалась Бездна здесь, у меня!

 Совсем рехнулся,  одобрительно отмечает Эна.  Такой молодец. И потом ты этим супом будешь людей кормить?

 Если словом «люди» ты называешь то, что сюда обычно приходит, то их.

 С другой стороны,  задумчиво говорит Эна,  хуже-то всяко не будет. Вопреки предрассудкам и суевериям, мое внимание никогда никому не вредит.

Назад Дальше