Тогда тоже окна сотрясались от ураганного ветра с ливнем. Из окна гостиной нашего маленького домика, примостившегося на скале, откуда, казалось, его запросто могло сдуть, мы с Кит смотрели на дикое чудовище, в которое превратился вспученный океан. В ясные дни, по словам отца, видно было на сотни миль, и все это был океан. Океан, что преображался каждую минуту, меняя цвет и текстуру, голос и настроение. Можно было тысячу раз на день смотреть на одно и то же место, и оно каждый раз бывало разным.
Но в тот вечер океан бесновался. Мы с Кит рассказывали друг другу истории про кораблекрушения.
Утром спустимся на берег, проверим, что прибило с кораблей, предложила я.
Ура, трофеи! закричала пятилетняя Кит, маленьким кулачком разрубая воздух.
Уголек у нас за спинами вскочил и издал предупредительный рык. Из кухни, вытирая руки, вышла мама. В этот вечер из-за непогоды посетителей в «Эдеме» было немного, поэтому в кои-то веки мы находились дома, хотя мама ужин не готовила. А зачем, если папа нафаршировал кальмаров? Одна из работниц кухни, девушка по имени Мари, принесла макароны, хлеб и оливковое масло с травами, после чего мы сели есть.
Мама открыла дверь. На пороге стоял мальчик. Насквозь вымокший, он сильно дрожал; его длинные волосы липли к шее и лбу, хлопчатобумажная рубашка и джинсы к телу. Лицо было в ссадинах и кровоточащих царапинах, словно его смыло с палубы разбившегося корабля, или это был призрак моряка, который утонул, но сам о том не ведал.
Мы с Кит читали множество подобных историй. Я вообще увлекалась книгами, которые были мне далеко не по возрасту, и любила читать сестре потрепанный томик «Большой книги о пиратах» с рассказами о кораблекрушениях, призраках и русалках, соблазняющих моряков и отправляющих их на смерть. Большинство из этих книг были выше нашего разумения, но они годами бередили наше воображение.
Мама завела мальчика в дом, принесла полотенца и кружку чая. Мы с Кит смотрели на гостя во все глаза, плененные его красотой. Он едва достиг подросткового возраста, хотя солгал, что ему пятнадцать лет, посему кожа у него еще была по-детски гладкая, туго обтягивала изящные скулы и подбородок. Глаза цвета раковины галиотиса серебристо-голубые с лиловым отливом, словно он был рожден в море.
Может, он водяной, прошептала я Кит.
Бродяг будь то кошки, собаки или люди мама в дом никогда не приводила, но Дилана приняла как родного. Кит она переместила в мою комнату, а ее комнату отдала ему, да еще и на работу в ресторан устроила мыть посуду.
Девочки, будьте к нему добры, предупредила она в тот вечер, укладывая нас спать. Жизнь сурово с ним обошлась.
Он что, водяной? спросила Кит.
Нет, милая, ответила мама, погладив ее по голове. Самый обычный мальчик.
Мальчик, которого она без каких-либо объяснений приютила и с тех пор растила.
Самый обычный мальчик. Стоя под расчерчиваемым молниями небом Окленда, я думаю о том, сколь непритязательна эта ее короткая фраза. Абсолютно точная и в то же время ошибочная.
В груди я ощущаю пульсирующую боль. А если бы мама позвонила в полицию и сообщила о беглеце? Что если бы его отправили в сиротский приют и он не пустил бы корни в нашей семье?
Но нет, мама просто солгала, говоря всем и каждому, что это ее племянник из Лос-Анджелеса. Никто не усомнился в ее словах, а папа в ту пору потакал ей почти во всем.
Собаки, ожидая, когда я кончу витать в облаках, нетерпеливо трутся у моих ног и лижут мои пальцы. Я завожу их в дом, затем иду мыть голову дочери.
Позже Саймон смотрит фильм, нечто приключенческое про джунгли, грязь, тварей, что режут и кусаются, и про дюжего человека, который идет впереди. Его любимый жанр. Читать Саймон не любит, зато обожает научно-фантастические и приключенческие киноленты, и, пересмотрев из них все что можно, находит на «Ютьюбе» видео на ту же тематику.
Я сижу рядом со своим ноутбуком. К вечеру похолодало, и мои ноги укрыты одеялом. Саймон пьет имбирное пиво, время от времени закидывая в рот арахис, а подле меня стоит чашка зеленого чая, который наверняка уже остыл. Просто стоит, для мебели.
Я разместила на «Пинтерест» свои идеи относительно обустройства Сапфирового Дома, потом нашла рецепты блюд с фейхоа, теперь ищу сведения о Веронике.
Моя подруга Гвен в восторге от нее и часто потчует меня и нашу общую подругу Нэн историями об оклендской легенде. Меня давно интриговали ее взлет и трагический конец. И мне в какой-то мере понятна ее попытка переделать себя, стать другим человеком, в чем она преуспела.
Но подобно Икару, она была наказана за свою дерзость и умерла молодой.
Я загружаю с «Ютьюба» фильм, который прославил Веронику. К тому времени она снималась в Голливуде уже несколько лет и сыграла много ролей, главным образом в амплуа девушки из джунглей. Но с появлением звукового кино ей предложили роль коварной, бесцеремонно амбициозной и прекрасной женщины, и между ней и ее партнером по фильму вспыхнула страсть. Вот он, знаменитый поцелуй, вот оно, знаменитое платье, столь прозрачное и облегающее, что кажется, будто на ней ничего нет.
Меня шокируют либеральный тон сценария и смелая насмешливо-ироничная манера исполнения Вероники. Ее тело, облаченное в то знаменитое платье, это чистая провокация: лиф из скользящей кружевной ткани создает иллюзию сосков (или это соски создают иллюзию кружева?), округлые бедра, стройные руки, тонкая талия.
И сценарий, и игра актрисы поражают интеллектуальностью, и это стало для меня большим сюрпризом, как и то, что в итоге победа остается за ее персонажем развязной девицей. Словно кто-то переписал с точностью до наоборот весь этический свод правил киношников.
Просматривая разные сайты, я нахожу новую информацию о той эпохе, очень непродолжительном периоде, получившем название «докодексовый Голливуд». В течение всего пяти лет между появлением звукового кино и введением в 1934 году кодекса Хейса, в киноиндустрии не существовало строгих нравственных принципов, и кинематографисты пользовались этим на полную катушку. Снимались десятки фильмов, в которых открыто эксплуатировались сексуальные темы и зачастую солировали сильные женские образы, которые подчеркивали сексуальность и амбиции женщин.
Меня изумляет, что в ту давнюю эпоху женщины обладали столь широкой свободой самовыражения, что в их руках была сосредоточена столь огромная власть. У меня мелькает мысль, что, наверно, для женщин жизнь сложилась бы иначе, если бы та свобода по-прежнему одобрялась, приветствовалась обществом. Даже восхвалялась.
Грациозная длинноногая Вероника Паркер с изящными руками и сексуальным голосом как актриса прославилась именно в ту пору. За пять лет она снялась в тринадцати кинолентах, делая почти по три фильма в год. И за это ей прилично платили: ее ежегодный доход составлял сто десять тысяч долларов. В начале тридцатых, в период Великой депрессии, это были бешеные деньги в пересчете на нынешние это полтора миллиона долларов в год, прикидываю я. Вполне достаточно, чтобы построить прекрасный дом, в котором она почти не жила.
После принятия кодекса Хейса в Голливуде Вероника стала менее востребована, и один новозеландский режиссер уговорил ее вернуться на родину, пообещав главную роль в любовной трагедии. К сожалению, фильм так и не вышел на экраны. Согласно «Википедии», Питер Вус был вовлечен в десятки скандалов, связанных с женщинами. На фото запечатлен красивый блондин с высоким лбом. Нигде не указывается, почему фильм так и не был создан: в качестве причины приводится лишь один довод «творческие разногласия». Вероника с тех пор перебивалась небольшими ролями, и всегда это были образы женщины-вамп или опасной любовницы.
Кутаясь в одеяло, я пытаюсь представить, что она чувствовала: каково это подняться до высот мировой славы, а затем впасть в немилость, когда ты еще молода и способна много дать? Меня охватывает уныние, и я закрываю ноутбук.
Кутаясь в одеяло, я пытаюсь представить, что она чувствовала: каково это подняться до высот мировой славы, а затем впасть в немилость, когда ты еще молода и способна много дать? Меня охватывает уныние, и я закрываю ноутбук.
Я спать пошла, говорю я Саймону, целуя его в лоб. Не засиживайся допоздна.
Нет-нет, скоро приду.
Я про себя отмечаю, что надо бы найти еще фильмы с участием Вероники и посмотреть их. Может быть, вместе с Гвенет. Она выпадет в осадок, узнав, что мы купили Сапфировый Дом.
Глава 7
Кит
Из-за смены часовых поясов я пробуждаюсь в четыре часа утра. Какое-то время пытаюсь снова заснуть, но тщетно.
Шторы открыты. Между моим балконом и гаванью высятся офисные здания, но по краю центральной части города темнеет чернильная вода, отделяющая район от какого-то острова. Там сверкают огни, типичные огни ночного города. Лежа на боку, я представляю, как моя сестра крепко спит в одном из домов где-то неподалеку, и на нее светит та же луна, что и на меня. Я воображаю, как она встает и по пути в ванную, притягиваемая моим напряженным взглядом, останавливается у окна и смотрит на центральный деловой район и на мое окно, затерявшееся среди множества других окон. Она чувствует меня. Знает, что я здесь.
В далеком детстве, пока не появился Дилан, у каждого из нас была своя комната. Но с тех пор, как мне исполнилось пять, и до самого окончания колледжа, мы с сестрой всегда жили вместе. Сначала в комнате с видом на океан, где мы засыпали под шум волн, когда было открыто окно; потом в большой спальне нашей квартиры в Салинасе. Я долго привыкала к пустоте комнаты, в которой слышалось только мое дыхание. Теперь у меня есть Бродяга, и по ночам он заполняет эту пустоту, свернувшись клубочком в сгибе моих колен или положив мордочку на подушку у моей головы, словно мы с ним две кошки. За это я особенно его люблю. В такие моменты мне до слез жалко своего питомца, и я невольно задаюсь вопросами: куда подевалась его мать, какие ужасы ему пришлось пережить прежде, чем я принесла его в свой дом и оставила у себя?
Мысль о коте заставляет меня взглянуть на часы. В Санта-Крузе почти восемь утра. Мама уже, должно быть, проснулась. Я звоню ей, а сама, тихо ступая босыми ногами, иду к кухне, занимающей узкую полоску пространства у двери, и наливаю в чайник воду. В трубке гудки, гудки. Я уже отчаиваюсь услышать ответ. Меня охватывает знакомое чувство разочарования и тревоги: все-таки она не сдержала слова, не осталась с Бродягой. Думаю о своем несчастном коте, который доверяет только мне, ведь он столько всего натерпелся до того, как я его приютила. А теперь он в доме один