Слушание прошло в сентябре, и мы разработали план подготовительного посещения. Карен выполнила требование УДС и переехала из дома родителей в свое жилье. В октябре она сняла в Каспере недавно отремонтированный домик. Сперва начались краткие визиты под надзором, раз в неделю: я привозила детей в дом к их матери, когда там присутствовал сотрудник УДС часа на два, не больше, такое «свидание в песочнице». Я не могла не заметить: Кайл и Кайра, собираясь к маме, охотно садились в машину, Эндрю спокойно, но как-то нерешительно, а маленькая Ханна явно тревожилась.
Пожалуйста, не увози меня, Дебва. Я хочу быть здесь, с тобой, умоляла Ханна. С приближением очередной поездки она все сильнее льнула ко мне. Я как могла уверяла ее: это ненадолго, я рядом, и добрая тетя из социальной службы тоже здесь
А через два часа я за тобой заеду, говорила я. Она поддавалась на уговоры, но когда мы заходили к Карен, Ханна с четверть часа не отходила от меня, как приклеенная, и только потом убежала играть с остальными.
Когда я возвращалась, Ханна и Эндрю казались тихими и замкнутыми. По своему опыту общения с подопечными я знала, что к переходному периоду посещений дети адаптируются по-разному, но следов физического ущерба я не видела и потому просто уделяла им двоим больше внимания и объятий, чтобы успокоить. Однако они вели себя так при каждом посещении.
Когда я возвращалась, Ханна и Эндрю казались тихими и замкнутыми. По своему опыту общения с подопечными я знала, что к переходному периоду посещений дети адаптируются по-разному, но следов физического ущерба я не видела и потому просто уделяла им двоим больше внимания и объятий, чтобы успокоить. Однако они вели себя так при каждом посещении.
Карен иногда бывала с нами в церкви, где держалась мило и застенчиво. Порой она даже ездила с нами куда-нибудь пообедать. Что поразило меня во время этих поездок, так это ее явная близость к Кайлу и Кайре и отчужденность от Ханны и Эндрю.
Сотрудники УДС регулярно интересовались моими наблюдениями, и я охотно высказывала свое мнение. В Управлении считали, что посещения проходят успешно, хотя мои опасения усиливались. Я поделилась ими с Элом, и он подтвердил, что я права.
В конце ноября УДС одобрило краткое посещение без надзора. В случае удачи они бы позволили и визит с ночевкой, а если и он пройдет успешно, детям предстояло провести с матерью Сочельник и Рождество. Ханна боялась так, что чуть не рыдала. Как бы трудно мне ни было, я уговаривала ее и привозила к матери. Потом, когда я приезжала их забирать, Ханна словно лучилась от счастья. Ее братья и сестры обнимали мать на прощание, но Ханна лишь после того, как я напоминала ей об этом.
У Карен ей, казалось, ничего не грозило. Визиты на девочке особо не отражались, и УДС разрешило продолжать их. Ханне было важно понять, что она в безопасности. Насколько я знала, детей изъяли из-под опеки Карен не из-за жестокого обращения. Расследование началось потому, что в организме малышки Элли обнаружили кокаин и возникли опасения насчет образа жизни Карен, ее круга общения и пригодности на роль ответственной матери.
Я беспокоилась за Ханну и Эндрю. Я видела, как непросто складываются их отношения с родной матерью, и, решив поговорить с Карен в Центре помощи, собралась с духом и спросила ее, почему она меньше любит этих двоих, держит их на расстоянии и часто не ладит с ними.
Карен объяснила, что родила своих шестерых детей от троих мужчин. И, мягко говоря, между одним из отцов, Уильямом, и отцом Ханны и Эндрю возникли «разногласия» и вспыхнула ревность. Чем больше объясняла Карен, тем больше мне казалось, что Уильямом владела ненависть. Карен призналась, что он очень дурно обращался с Ханной и Эндрю, но она по-прежнему поддерживала с ним отношения и, чтобы не ссориться лишний раз, часто держалась в стороне от двоих детей. Так она показывала преданность мужчине, по-видимому, сильно на нее влиявшему. К счастью, одним из требований, предъявленных УДС к Карен, было полное прекращение отношений с Уильямом: он то и дело попадал в тюрьму. Запрет УДС, разумеется, был продиктован заботой о том, чтобы Карен и дальше избегала наркотиков и негативного влияния.
Ханна и Эндрю иногда упоминали о нем, называя его «плохой дядя», но стоило мне начать расспросы, и они умолкали. Я старалась напоминать о нем пореже, а если слышала о нем от детей, спешила успокоить их. Пять месяцев, даже больше, пока эти дети жили в нашей семье, я слушала, наблюдала и поняла, что обращение Карен с ее двумя младшими детьми носило нездоровый характер не только в прошлом, когда этот человек был рядом. Она переняла его негатив.
Я проверила время. Ждать еще несколько часов. Каким оно стало для детей, это первое посещение с ночевкой? Каким будет их душевное состояние по возвращении? Я вдруг поняла, что тревожусь, и начала молиться особенно о том, чтобы с Ханной и Эндрю ничего не случилось, чтобы никто не причинил им боли ни телесной, ни душевной. Потом вспомнила, что и старшая дочь ночует у Карен. Может, Деэнн хорошо на них повлияет? И все же, пока тянулся этот день, меня не покидала смутная тревога.
Наконец в окнах гостиной мелькнул свет фар. Дети приехали. Распахнулась дверь, и они ввалились толпой, радостные. Хороший признак. Карен с малышкой Элли на руках шла позади и счастливо улыбалась. Она выглядела такой же довольной, как и дети.
Ханна прорвалась ко мне первой. Ее волосы были гладко зачесаны в хвостик с длинным локоном на конце, на ободке для волос красовался большой бант. Вся ее одежда была новенькой, она держала в руках куклу, которой я никогда прежде не видела. Ханна забралась ко мне на колени, спеша что-то рассказать. Я наклонилась к ее милому личику. И тут увидела его иссиня-черный синяк у нее на лбу и вокруг левого глаза.
Прежде чем я успела спросить, откуда он взялся, Ханна выпалила:
Прежде чем я успела спросить, откуда он взялся, Ханна выпалила:
Дебва, я вчера поскользнулась в ванне! Там была пена, и я поскользнулась, когда вылезала, она старательно вытаращила глаза, сжала челюсти и показала зубы в натужной улыбке. А мама купила мне новую куклу, потому что я смелая. Я сама ее выбрала! И она показала мне куклу.
Ого! Здорово ты упала. Наверное, было очень больно, я с трудом улыбнулась и подняла голову, глядя на быстро подошедшую Карен.
Да уж. Всем детям хотелось поиграть в ванне, и Ханна пыталась выбраться из нее сама. Я просила ее подождать, но она не послушалась и ударилась о бортик, Карен широко улыбалась. Они с дочерью переглянулись, будто желая подтвердить слова друг друга или мне показалось?
Карен поймала мой вопросительный взгляд и добавила:
Ну да, пена бывает скользкой.
Я не сомневалась: Карен увидела мое недоверие. В этой истории было слишком много драмы. Ее словно репетировали. И даже если все было так и девочка правда набила синяк в ванной, сама форма подачи определенно внушала подозрения.
Торопливо обняв по очереди всех детей, Карен села в машину и скрылась в темноте.
Как же приятно видеть вас снова! Ну, переодевайтесь в пижамы и приходите в кухню пить молоко с печеньем перед сном.
Через пять минут дети уже сидели за столом в ожидании лакомства.
Так чем же вы занимались у мамы? спросила я жизнерадостным тоном, чтобы подбодрить детей и разговорить их. Но они вдруг умолкли, только пили молоко и жевали печенье. Ходили куда-нибудь? К вам приходили гости?
Они еще больше притихли, переглядываясь друг с другом. Ханна уставилась в тарелку, на крошки печенья. Ее плечи поникли. Эндрю, который все еще жевал, метнул быстрый взгляд на сестер и брата. Кайл и Кайра смотрели на Ханну в упор. Не стоит выпытывать у них ответы. По их реакции я заподозрила: им строго приказали молчать. К худу или к добру, но они слушались мать.
Ладно, пришло время вечернего чтения. Все в постель!
Они знали распорядок, но мне казалось, они ждут от меня этих слов, чтобы успешнее приспособиться к тому, что они снова дома. У ребенка даже одна ночь вне привычной обстановки может разрушить весь его мир. Все улеглись, я начала читать, потом пришло время молитвы. Я шла от кровати к кровати, вставала на колени, молилась вместе с каждым и, завершив молитву, целовала детей в лоб.
Когда я дошла до кровати Ханны, я как следует укрыла ее одеялом, подоткнула его со всех сторон и помолилась Богу, прося Его помочь девочке поделиться тем, что у нее на душе, и позаботиться о ней. Я молилась и о Карен. А когда открыла глаза, то поняла, что Ханна не сводила с меня взгляда на протяжении всей молитвы. Я задержалась ненадолго, думая, что она захочет что-нибудь сказать, но она молчала. Я осторожно поцеловала ее в лоб и прошептала:
Я люблю тебя, а Иисус любит тебя еще больше.
Утро понедельника выдалось холодным, и я затопила дровяную печку. Эл спал: в воскресенье ему пришлось работать допоздна. В ожидании, когда проснутся все домашние, я налила себе кружку горячего кофе и обхватила ее, чтобы согреть озябшие ладони. Вскоре сработают будильники, дети начнут торопливо одеваться, заправлять постели, придут за стол, будут ждать завтрак, потом соберем обеды, выставим рюкзаки к входной двери и машина семьи Мерк отправится по своему обычному маршруту, развозя всех по школам и детским садам.
В то утро, когда я привела Ханну в ее группу, учительница сразу же спросила про синяк. К утру он припух сильнее, налился густой синевой. От вопроса Ханна закаменела, потом быстро отбарабанила свою историю про ванну с пеной. Учительница взглянула на меня и слегка повела бровью. Я еле заметно покачала головой, давая понять, что и сама сомневаюсь в подлинности этого рассказа.
Попрощавшись с Ханной, я отправилась в Центр помощи. Едва войдя, я включила обогреватель и кофемашину, потом выставила на стол три чашки. Вскоре должны были прийти мой секретарь и психолог-консультант.
Но мысленно я все время видела этот синяк, захвативший лоб и глаз Ханны. Позвонить сотрудникам опеки? Я знала, что не обязана докладывать о каждой шишке и синяке. Но это была первая ночевка детей у Карен. И я все-таки решила позвонить, а там пусть решает Эллен. Она всегда проявляла искреннее неравнодушие к семьям, с которыми работала, но, как и подобает профессионалу, сохраняла эмоциональную дистанцию.