На крымских рубежах, цинично ухмыляясь, объявилась толстая полярная лисичка. Русские войска уже заняли большую часть бывшего Дикого Поля, Северного Причерноморья, которое назвали Новороссией и принялись осваивать. Кочевавшие там орды татар, известные как едисанцы, буджаки и джамбулуки, либо объявляли себя сторонниками России, либо брались в случае военного конфликта меж Россией и Крымом держать нейтралитет. Этакий своеобразный майдан. Дело, конечно, было не в пророссийских симпатиях российские агенты попросту передали предводителям помянутых орд приличные суммы золотом, а те, как честные люди, денежки отработали.
Крышка «сундука ожидания» с грохотом поднялась К Перекопу двинулся 38-тысячный русский корпус под командованием князя В. М. Долгорукова. В крымских делах отнюдь не новичка: в 1736 году он, будучи еще драгунским капралом, участвовал в походе Миниха, за храбрость при взятии Перекопских укреплений произведен в прапорщики. Между прочим, новоиспеченному прапорщику было от роду всего четырнадцать лет но подобное в том столетии не раз случалось и в России, и в Европе: если парень был рослым и крепким, попадал в армию и в столь юном, на нынешний взгляд, возрасте.
Теперь Долгоруков возвращался уже в немаленьком чине генерал-аншефа (что в нынешней российской армии соответствует званию генерала армии). Современники считали Долгорукова «очень храбрым генералом», но в оценке его воинских талантов расходились: иные называли его «малоискусным», а то и «неспособнейшим», что было вовсе уж несправедливо. Авторы Военной энциклопедии считают, что, «несомненно, Долгоруков не принадлежал к числу выдающихся полководцев, но порученное ему дело всегда выполнял толково, с усердием и успехом».
Именно так и произошло на сей раз. После длившегося немногим более суток штурма Долгоруков взял Перекопские укрепления, хотя их защищали превосходящие силы: 50 тысяч татар и 7 тысяч турок. Несколькими днями позже через Сиваш перешла другая часть войска Долгорукова, прикрываемая с моря эскадрой будущего знаменитого генерала Сенявина. И с ходу заняла крепость Арабат. Долгоруков решительно двинулся в глубь Крыма. Хан Селим-Гирей сразу после разгрома под Перекопом бежал в Стамбул, переложив оборону Крыма на командующего турецкими войсками в Крыму Ибрагима-пашу. Тот, хотя и располагал силами, в несколько раз превосходящими корпус Долгорукова, быстро отступил к Кафе. Преследовавший его Долгоруков одержал под Кафой еще более славную победу, чем на Перекопе: располагая всего 27-тысячным отрядом, вдребезги разбил под Кафой 95-тысячное татарско-турецкое войско. Вот вам и «неспособнейший»
После чего русские начали обстреливать из пушек не только укрепления Кафы, но и стоявшую там на якоре турецкую военную эскадру которая очень быстро с якорей снялась и уплыла в Турцию. После недолгого яростного штурма Долгоруков взял Кафу, как тогда выражались, «на шпагу». Турецкий комендант сдался.
Собственно говоря, взятием Кафы военные действия и закончились. Все до единого турецкие солдаты, еще остававшиеся в Керчи, поспешно погрузились на корабли и уплыли домой, справедливо рассудив, что игра окончена с разгромным счетом отнюдь не в их пользу. Города на восточном побережье Крыма Керчь, Еникале, Гезлев (Евпатория), Балаклава сдались без сопротивления. Атак со стороны крымских татар не последовало. Примерно месяц Долгоруков вел оживленную переписку со знатными мурзами-«выборщиками». И как-то там само собой получилось, что новым ханом избрали Саиб-Гирея II, чьи посланцы предложили России в лице Долгорукова «вечную дружбу и неразрывный союз», торжественно объявив, что вассалом Турции Крым себя более не считает, а желает перейти под покровительство императрицы.
Вот это уже была не только военная победа. Долгоруков потребовал немедленно освободить всех рабов не только русских, всех вообще христиан. Татарские мурзы и муллы за собственные денежки выкупили у владельцев 1200 пленников но еще примерно 9 тысяч, прослышав о происходящем, выкупа дожидаться не стали, а попросту бежали в расположение русской армии. Многие российские солдаты (главным образом жившие до призыва на южных рубежах России) отыскали среди них угнанных когда-то в полон жен и детей.
Не ограничиваясь освобождением пленных, Долгоруков велел вновь установить кресты на двенадцати греческих церквах в Кафе и повесить там колокола а потом приказал восстановить православные церкви везде, где они когда-то были (в Крыму жило еще немало христиан, не пленников, а свободных). Недовольством татар он решительно пренебрегал.
В конце концов, Долгоруков большую часть войск из Крыма увел военная сила была необходима на долгой войне с турками. Но для контроля оставил в нескольких крепостях гарнизоны. За этот поход императрица наградила Долгорукова орденом Святого Георгия первой степени, 60 тысячами рублей и золотой табакеркой со своим портретом (что по тем временам считалось тоже высокой наградой). Четыре года спустя Долгоруков получил еще золотую шпагу с алмазами, алмазы к ордену Андрея Первозванного, а также, впервые в русской истории, почетную прибавку к фамилии отныне он во всех документах официально именовался Долгоруков-Крымский. Правда, сам Долгоруков рассчитывал на жезл фельдмаршала и, не получив его, разобиделся и ушел в отставку (потом, впрочем, вернулся на службу).
Ситуация в Крыму изменилась самым решительным образом. Как нетрудно догадаться, Турция по-прежнему считала Крымское ханство своим вассалом но что бы там ни думали в Стамбуле, в Крыму уже не было ни единого турка, зато стояли русские гарнизоны и вовсю действовала хорошо оплаченная золотом пророссийская партия
Ситуация в Крыму изменилась самым решительным образом. Как нетрудно догадаться, Турция по-прежнему считала Крымское ханство своим вассалом но что бы там ни думали в Стамбуле, в Крыму уже не было ни единого турка, зато стояли русские гарнизоны и вовсю действовала хорошо оплаченная золотом пророссийская партия
Немногим позже, когда кончилась очередная русско-турецкая война и был заключен мир, по мирному договору, известному как Кючук-Кайнарджийский трактат (1774), султан уже официально-юридически признавал полную независимость Крыма от Турции. Правда, он остался халифом чисто духовным предводителем крымских мусульман. И формально утверждал на престоле очередного хана а фактически уже не мог на крымские события влиять. В Крыму по-прежнему чеканили монеты со светлым ликом султана (вернее, уже просто халифа) но независимость Крыма вела к тому, что все прочее было лишь вопросом времени
Последним крымским ханом стал Шагин-Гирей. Что интересно, образование он получил в Венеции и всерьез занимался стихосложением. После того как он, будучи еще калгой, посетил в 1771 году Санкт-Петербург, Екатерина не без затаенной иронии писала Вольтеру: «Нежная натура, он пишет арабские стихи» (отсюда следует, что калга знал еще и арабский).
Несмотря на европейское образование и поэтические пристрастия, ставший ханом в 1777 году Шагин-Гирей по характеру оставался крайне жестоким деспотом. Правда, в дипломатии и военном деле он оказался совершеннейшей бездарностью, что крайне чревато для любого правителя (особенно в положении хана) самыми печальными последствиями. На одной тупой жестокости долго не продержишься
Шагин и не продержался. Ханом он стал в апреле 1777 года, а уже в конце года «турецкая партия» подняла в Крыму мятеж. На помощь взбунтовавшимся мурзам приплыла турецкая эскадра и привезла одного из бывших ханов на замену Шагину. Которому припомнили и европейское образование, и многое другое, по мнению мятежников и турок, несовместимое с моральным обликом истинного мусульманина. И Шагина публично объявили «неверным» за то, что он «спит на кровати, сидит на стульях и не молится, как подобает мусульманину».
Шагин бежал из Крыма к русским, самым жалким образом прося помощи. Ее немедленно оказали русские войска быстро подавили «оппозицию» самыми неделикатными методами, турецкая эскадра уплыла домой. Шагин-Гирей зверски расправился с врагами и, по словам князя Потемкина, «вообразил себя крымским Петром Великим». Ну, что поделать особенным умом Шагин никогда и не отличался.
Что ярко продемонстрировали последовавшие вскоре события. Так уж сложилось, что торговля и значительная часть сельского хозяйства ханства держались как раз на «вольных» православных греках, грузинах и армянах. К тому времени русские поселили еще в занятом ими Еникале 1200 греков. Татары, подстрекаемые муллами и польскими сторонниками хана (последних в Крыму было к тому времени немало, даже армией хана, ставшей большей частью наемной, командовал польский шляхтич), взялись всячески притеснять всех православных, совершенно не задумываясь о последствиях. А последствия не заставили себя ждать и оказались для татар самыми печальными: Россия просто-напросто организовала уход из Крыма всех без исключения православных 31 098 человек. После чего Крым в одночасье остался и без торговли, и без сельского хозяйства. Старым исконным ремеслом, набегами на соседей, грабежами и захватом пленных теперь было решительно невозможно заниматься.
Летом 1782 года «турецкая партия» устроила в Крыму новый мятеж, с тем, единственно, отличием, что кандидат! на престол у них был не привозной из Турции, а, так сказать, доморощенный один из родных братьев Шагина, Батыр-Гирей. Каковой, наплевав на родственные узы, согласился стать ханом. В чем не было ничего специфически восточного испокон веков и в Европе, и в России в схватке за престол насмерть воевали то родные братья, то муж с женой, то отец с сыновьями
Шагин-Гирей уже накатанной дорожкой бежал в Новороссию и вновь умолял русских вернуть ему престол, обещая стать невероятно послушным. В нынешнем Бердянске (тогда Петровске) он встретился с Потемкиным, примчавшимся с Балтийского моря всего за 16 дней с такой скоростью тогда носились только курьеры. Шагин был ему, безусловно, не по вкусу, но ничего лучшего просто-напросто в хозяйстве не нашлось
Генерал де Бальмен со своим корпусом вступил в Крым, быстро подавил мятеж, уложив при этом человек четыреста, и Шагин снова занял трон в изрядно обветшавшем втором Бахчисарайском дворце на сей раз под постоянной охраной русских солдат, что делало его уже совершеннейшей марионеткой.
Генерал де Бальмен со своим корпусом вступил в Крым, быстро подавил мятеж, уложив при этом человек четыреста, и Шагин снова занял трон в изрядно обветшавшем втором Бахчисарайском дворце на сей раз под постоянной охраной русских солдат, что делало его уже совершеннейшей марионеткой.