А теперь с Лерой.
Внезапно. И Лера поначалу вроде бы растерялась, посмотрела снизу-вверх неуверенно, вопросительно. Марат на волне ещё не отступившего драйва дёрнул бровью ну а что? подставил руку. Но Лера по-прежнему сомневалась, решалась несколько секунд, а потом всё-таки протянула свою.
Тоненькие пальцы легли Марату в ладонь, Лера, поднялась, аккуратно опираясь, шагнула следом, и другая рука точно так же почти невесомо коснулась его плеча. Но он даже сквозь ткань рубашки почувствовал нежное тепло, обхватил девушку за талию и сразу, поймав ритм, повёл. И опять получилось естественно, непринуждённо, только совсем по-другому.
Лерка худенькая, изящная, и почему-то представлялось, что настолько же невесомая, как и её прикосновения можно подхватить на руки, приподнять без труда, заглянуть в глаза. Сейчас они прятались от Марата. Голова чуть опущена, лица почти не видно, только часть бледного лба между густыми тёмными прядями. Волосы, блестящие, шёлково-гладкие. От них пахло свежо и сладко, но не приторно, а приятно, очень по-летнему.
Наверное, с Лерой отжигать как с Алинкой не получилось бы. А и не надо. Так тоже хорошо будто покачиваясь на волнах, плавно, медленно, осторожно. Но под конец, на последних аккордах, Марат, чуть отступив, всё-таки крутанул её, и Лера повернулась, грациозно, легко, но не удержала равновесия, видимо, от неожиданности, пошатнулась, привалилась к нему. Марат ухватил её покрепче, зафиксировал:
Стой!
Улыбнулся.
Она выпрямилась, отстранилась, произнесла:
Спасибо. И сразу устремилась куда-то, а он, наоборот, некоторое время не двигался с места.
Ощущение было, будто не всё случилось, или промелькнуло незамеченным что-то важное. Может, потому что с Лерой они танцевали совсем недолго. Много ли там оставалось от песни после их с Алинкой выступления?
Одна мелодия и два танца, совершенно противоположные. А в горле почему-то жутко пересохло.
Марат подошёл к столу, налил в бокал минералки, опрокинул в себя.
Ух! Пузырьки газа ударили в нос, коварно защекотали, выдавили слезы. Марат сморгнул их, стараясь сделать это незаметно для посторонних, стёр мокрый след на щеке тыльной стороной ладони. Но совсем уж незаметно не получилось. Вездесущая Алина, словно чёртик из табакерки, неожиданно возникла рядом, уставилась поражённо.
Пап! Ты чего? Так расчувствовался?
Ага, Марат ухватил за горлышко пластиковую бутылку, развернул нужной стороной с надписью «Сильногазированная». Минералка сразила наповал.
А-а, с пониманием протянула Алина, но ещё несколько мгновений внимательно вглядывалась в глаза, потом попросила: А мне налей.
Марат опять открутил крышку, плеснул в другой бокал. Минералка торжественно застреляла крошечными брызгами. Алина, в отличие от него, осторожно поднесла бокал ко рту, прижала к губам, наклонила, отпила. И тут же дёрнула кончиком носа, поморщилась, фыркая, часто заморгала.
Теперь поверила? хмыкнул Марат.
Да я и не сомневалась, оправдалась она. Просто пить захотелось. А ты плакал хоть когда-нибудь?
Когда маленьким был наверняка.
Маленькими все плачут. А потом?
Нет, уверенно заключил Марат. Я слишком бесчувственный и суровый.
Алина решительно замотала головой, проговорила тихонько:
Совсем неправда.
Ох, чёрт! А в глазах опять слегка защипало, и абсолютно точно не из-за минералки.
Так, Агишев, так. А как же заявленные бесчувственность и суровость? Что вообще происходит? Побочный эффект того, когда один воспитываешь дочь? С годами вдруг начинаешь размякать и таять без весомой причины?
32
В июне дни длинные, и всё равно медленно подкрадывались сумерки, наполняя воздух фиолетовой дымкой, приглушавшей цвета и звуки. Яркие краски перетекали с земли на небо, расцвечивая его оранжевым, красным, розовым, лиловым. Лёгкий ветерок потянул с реки, забирался под ворот рубашки, ерошил волосы, ласково трогал лицо. Марат перевёл взгляд с уходящей в перспективу широкой ленты реки на ближайший берег.
Лерка. Одиноко сидела у кромки воды на высоком валуне, чуть подавшись вперёд, сложив на коленях руки и тоже смотрела вдаль, задумчивая, немного печальная. Марат, не осознавая, зачем, для чего, как-то само получилось, стронулся с места, прошёл по мосткам, приблизился. Лера, заметив его появление, развернулась, вскинула голову, посмотрела с ожиданием, но ничего не сказала, тогда он спросил:
Переживаешь?
Она не стала отказываться, убеждать, что нисколечко, даже не произнесла своё обычное «Всё нормально», опустила глаза, закивала, сжав губы.
Понимаю. Марат уселся рядом, на ближайший подходящий валун, почти коснулся плечом её руки. А как я переживал, когда понял, что Алинку придётся к себе забрать и дальше с ней одному. И ведь без вариантов. Думал, всё, жизнь кончена. Он тоже кивнул, глядя прямо перед собой, и улыбнулся. А оказалось, вполне ничего. Теперь вроде даже доволен, что так случилось. Не с Галей, конечно, со мной. Что Алинка у меня появилась. Он посмотрел на Леру. И вообще все вы.
Та тоже улыбнулась.
Я же говорила.
Про что? Марат озадаченно свёл брови.
Что у тебя получится. С Алиной.
Ну да, точно же. В самый первый вечер, когда девчонки перебрались в его дом, когда они с Леркой сидели у камина и разговаривали, почти на равных. Он ещё удивлялся, что может вот так по-взрослому беседовать с двенадцатилетней.
А ведь правда. Вспомнил. Марат прищурился иронично. А, может, именно из-за этого и получилось, а? Тогда и я скажу. Что у вас всё будет хорошо. Обязательно. И у тебя, и у Жени. Лёва же неплохой мужик. А сейчас как раз его Алинка подбивает спеть для твоей мамы. Хотела и меня втянуть, видимо, на подпевку. Или подтанцовку. Но я сбежал, пока она подходящую песню искала. И, по-моему, про Женю песен нет. По крайней мере никаких приличных.
Лера, подумав несколько секунд, подтвердила:
Я тоже ни одной не знаю.
Но, похоже, любители романтичных сюрпризов и не стремились найти песню под имя. Микрофон визгливо зафонил, потом раздался голос Алины:
А сейчас, специально для невесты особый подарок от жениха!
И зазвучала музыка, точнее, простые гитарные переборы, вроде бы что-то из шансона, а через несколько аккордов к ней присоединился голос. Сначала он подрагивал слегка неуверенно, запинался, а после окреп и разошёлся. И так душевно у Лёвы стало получаться, начиная с первого коротенького припева-рефрена:
Любимая Любимая моя.
Любимая Любимая моя.
И вроде куда уж проще, и текст незамысловатый, и мелодия, но ведь не это в песне главное, особенно когда вкладывается в неё искреннее неподдельное чувство.
Про разлуку ни слова, чур
Это давняя наша боль.
Я с тобой говорить хочу
Про любовь. Про любовь.[1]
А, возможно, вовсе и не Алинка эту песню выбрала, а Лёва её и раньше знал, и она ждала подходящего случая, чтобы прозвучать наконец-то, и, слушая её, Женя наверняка таяла. Как давным-давно таяли девчонки, когда они с Виталиком вдвоём пели под гитару, но под живую, не в записи. Играл на ней Виталик, а Марат выстукивал ритм на том, что оказывалось под рукой: на столешнице, на лавочке или на собственной коленке.
Девчонки уверяли, что получается у него даже лучше, чем у приятеля в смысле, петь хотя, возможно, просто подмазывались, добивались внимания, и говорили, что он тоже непременно должен научиться играть. И он действительно пытался, даже запомнил что-то самое элементарное, но на большее терпения не хватило. А вот подпевать это запросто. И никогда не возникало ни смущения, ни мыслей, что выходит недостаточно хорошо.
Они и на публику пошире пели, на концертах в школе, с однозначно оглушительным успехом. Марат и сейчас поймал себя на том, что неосознанно выбивает ритм пальцами по ноге, а, когда начался припев, не удержавшись, тихонько подтянул:
Любимая Любимая моя.
Любимая Любимая моя.
И посмотрел на Леру, видимо, почувствовав, что она посмотрела на него. Взгляд такой странный, вроде бы растерянный или изумлённый. Марат развёл руками, оправдался:
Ну-у, проникся. Не ожидал, что у Лёвы так зайдёт. Видишь, значит, всё по-настоящему. И точно, всё хорошо будет.
Лера промолчала, не согласилась, но и не возразила, опять воззрилась на шатёр, уже подсвеченный электрическими огнями, дослушивая последний куплет. А Марат на этот раз не стал подпевать, хотя рефрен прозвучал всё тот же, настолько незатейливый, что даже не требовалось запоминать, но, наверное, слишком значимый, чтобы повторять его за кем-то просто так. И Лера слушала, с чуть опущенной головой, напряжённая, неподвижная, и смотрела на по-прежнему лежащие на коленях собственные ладони.
Они почти детские, маленькие, узкие, трогательные. Такие всегда хочется защитить, спрятать между своими, аккуратно сжать, чтобы не повредить ни в коем случае, потому что они кажутся невероятно хрупкими. Запястья тоненькие с остро выступающей косточкой. А платье такое, что хоть и с рукавами, но плечи открыты, контрастируют с тёмными волосами белизной кожи.
Тебе не холодно?
Она ответила не сразу, будто решала, как ей на самом деле, потом мотнула головой:
Не холодно.
А то у меня в машине свитер есть, предложил Марат, и опять она несколько мгновений молчала, прежде чем произнести:
Не надо.
Точно?
Точно.
А потом неожиданно прилетело со спины:
Лера!
Они обернулись одновременно.
Позади стоял парень. Самый обычный, лет под двадцать, не слишком высокий, слегка дрыщавый, с густой чуть кучерявящейся шевелюрой. Торопливо скользнул по Марату оценивающим взглядом и почти сразу переключился на Леру, выдохнул, довольно лыбясь:
Привет. Протянул ей руку. Я приехал. Как обещал.
Она, ни секунды не раздумывая, ухватилась за неё, поднялась, заглядывая парню в глаза, потом посмотрела на Марата, пробормотала, немного смущаясь:
Я недолго. Если будут спрашивать.
И тоже довольно улыбалась.
Ясно, произнёс Марат.
Верхняя губа нервно дёрнулась, и получилось вроде бы недовольно и резко, но просто потому что парнишка этот, ну, какой-то не очень. Одухотворённо-смазливый, совсем как Гоша. Неужели Лерка не замечала?
Похоже, действительно не замечала. Вместе с ним неторопливо побрела вдоль берега, прочь от мостков, и через несколько шагов он уже её облапал, обхватил рукой, положил ладонь на открытое плечо.