Только не сегодня. Поезда отменены.
Зараза. Я и забыла про отмену из-за всех этих бесплатных бокалов, мистера Зубы и тошноты О боже, мистер Зубы
Тебе повезло, что я как раз еду на юг, продолжает она.
Она всегда подчеркивает слова «на юг», как будто напоминает о покинутых мною северных корнях. Только я ничего не покидала мы из Лемингтон-Спа.
И это Мелисса. Моя сестра.
Значит, вот как ты пудришь носик, продолжает она, и мне на мгновение кажется, что она говорит в буквальном смысле. Так что же случилось ночью? Напилась одна?
Нет, отвечаю я, слишком поспешно. Со знакомыми.
И кто твой «знакомый»? Текила?
Нет! отрезаю я, а затем добавляю тихо: «Шираз»
Она усмехается, сверкая ямочками.
Что?
Что? передразнивает она меня с невинным взглядом ни дать ни взять херувим Ботичелли и тут же тычет пальцем. Кстати, у тебя блузка надета наизнанку. И кусочки моркови там, где должен быть вырез между грудями.
Она указывает на свое впечатляющее декольте, словно подчеркивая мое несовершенство в этой области.
О, вот черт! я начинаю стряхивать с себя куски неизвестно чего именно. Просто небольшое похмелье, вот и все.
Правда? Потому что мужчина на входе сказал, что я «могу забрать ту сумасшедшую леди из номера 204», а круги у тебя под глазами говорят, что дело тут не в одном безумном вечере. Они говорят, тут ее голос повышается: «О, привет! Меня зовут Элис. Я работаю все дни напролет, и у меня уже едет крыша»
Это мои глаза так говорят?
Да, так и говорят, кивает она, как будто снимая с себя ответственность за то, что мои глаза предают меня и разбалтывают всем правду о моем психическом состоянии.
Если бы я была фотографией, она сейчас пририсовала бы мне усы и монокль
Я щипаю переносицу, не зная, плакать мне или смеяться.
Послушай, продолжает она, как насчет того, чтобы одеться как следует и испытывать экзистенциальный кризис в дороге? Цены на парковку тут космические
Будучи не в состоянии пререкаться, я срываю с себя пропитанную рвотой одежду и надеваю единственную альтернативу десятилетнюю юбку, в которой ходила накануне. Потом стараюсь нанести достаточно макияжа, прежде чем в порыве безумия не спрашиваю Мелиссу, хорошо ли я выгляжу.
Ты выглядишь, как будто вот-вот скажешь: «Вы тоже можете зарабатывать в сфере недвижимости», произносит она тоном из американской рекламы.
Ты выглядишь, как будто вот-вот скажешь: «Вы тоже можете зарабатывать в сфере недвижимости», произносит она тоном из американской рекламы.
Спасибо. Теперь я чувствую себя более уверенной, чтобы спуститься и предстать перед миром, бормочу я.
Просто потому что я еще не начала закупаться в магазинах под маркой «Мне все равно» с эластичными поясами и бесформенными балахонами. Интересно, кто там умер и назначил ее мэром города моды?
Я упаковываю свои туалетные принадлежности со столика, а пропитанную рвотой одежду распихиваю по разным шапочкам для душа, бесплатно предоставленным гостиницей, чтобы они не перепачкались еще больше друг о друга в моей сумке. Затем, завернув их на всякий случай в дополнительный слой салфеток, застегиваю молнию и выхожу.
Я избегаю зрительных контактов, пока не завершаю свой путь позора, и вздыхаю спокойно, когда мы оказываемся в спасительном полумраке подземной парковки. Меня подводят к некогда белому пикапу, который, очевидно, и должен стать моей колесницей, и очищают пассажирское кресло от конфетных оберток, старых газет («Собака любит ездить спереди») и наполовину съеденного пирожка.
Боже, ну и запах, фыркаю я.
Великолепный, хочешь сказать? отзывается она.
Запах диабета второго типа, бормочу я.
Сочту это за похвалу. Ну не пропадать же добру, она засовывает остатки пирожка себе в рот. Что?
Ничего. А ты неплохо выглядишь.
Спасибо. Мое тело это «месть за расставание», бормочет она сквозь комок слоеного теста, слегка покашливая. Жру теперь, как Элвис после Рамадана.
Я киваю, словно это все объясняет. Теперь я стараюсь не расспрашивать ее о личной жизни, предполагая, что если случится что-то важное, то она сама мне расскажет. На самом деле, если случится действительно что-то важное, то она расскажет об этом всем. Наверняка под «расставанием» подразумевается разрыв с каким-то бедолагой, который относился к собакам с недостаточным уважением или у которого обнаружилась аллергия к лошадям. Или к «домашним кроликам». При мысли о кроликах я невольно содрогаюсь. («Ты знаешь, что кролики едят собственное дерьмо?» спросила я ее однажды, прочитав об этом в интернете[7]. «И че?» был ее ответ.)
Мелисса хватается рукой за подголовник пассажирского кресла и оборачивается, пока мы сдаем назад. Когда мы встаем в очередь на выезд из парковки, я ощущаю ее взгляд на себе. И правда глядит.
Что? На что уставилась?
Все в порядке?
Да! восклицаю я, чуть громче, чем хотела. Все в порядке! В полном порядке!
На этом разговор заканчивается, и мы выезжаем из подземной парковки на свет. Я роюсь в своей сумке и нахожу очки огромные «стрекозы», которые, к счастью, скрывают мне пол-лица. Теперь я выгляжу так, как будто меня увозят по-тихому после тайной встречи, чтобы сбежать от папарацци. Более нелепо выглядеть в грязно-белом пикапе я не могла, даже если бы захотела.
Слишком ярко сегодня, да? спрашивает Мелисса. Громко.
Я просто мычу в ответ.
Глухой гул прерывается какой-то трелью. Сначала я подумала, что виной тому древний двигатель, но когда мы оставляем многоэтажную парковку позади, звук усиливается и оказывается ничем иным, как голосом Селин Дион.
Мелисса уверяет меня, что это не ее выбор.
Местное радио, говорит она, указывая кивком на приемник, пока мы останавливаемся и снова дергаемся с места, проезжая по оживленным городским улицам под громкие звуки клаксонов, нисколько не смягчающих мое похмелье. Я достаю свой телефон, понимая, что не проверяла его с тех пор, как протрезвела достаточно, чтобы вспомнить, что он у меня вообще есть.
Он оказывается выключенным. Выключенным! Обычно я никогда не отключаю телефон. Никогда. Я пожимаю плечами, надавливая на кукольных размеров кнопку и ожидая появления черной иконки в виде яблока на белом фоне. Ввожу пароль дрожащими пальцами и чувствую, как с каждым сообщением о пропущенном звонке сердце уходит глубже в пятки.
Динь!
Динь!
Динь-динь-динь-динь-динь!
Целый ураган уведомлений говорит мне о присланных звуковых сообщениях.
«У вас ДВЕНАДЦАТЬ новых сообщений. Первое сообщение отправлено вчера в четыре шестнадцать после полудни»
Не-ееет
Вот каково это становиться человеком, у которого все под контролем, человеком, на которого надеются другие: от тебя начинает зависеть слишком многое. Ты даже становишься незаменимой. Все полагаются на тебя по крайней мере, я так говорю себе. А потом в (очень) редких случаях, когда кое-что идет не совсем по расписанию, или, например, когда я позволяю себе немного загулять, как на конференции стоматологов, люди сразу это замечают. Если бы я вышла замуж за того, кто может найти пылесос и знает, где хранятся пластиковые контейнеры, то сомневаюсь, что этим утром у меня было бы три пропущенных звонка из дома. Если бы я больше делегировала обязанности, то, вне всякого сомнения, девять напоминаний из хирургического кабинета были бы перенаправлены моим коллегам, и они бы решили эти вопросы (хотя и не так идеально). Но сейчас все упирается в меня. Все эти вопросы
Я быстро нажимаю красную кнопку, поскольку пока не в силах справиться с таким шквалом. Обычно мне требуется один-два дня, чтобы отойти от всей этой «говорильни», неизбежной для профессиональной работы в области стоматологии. Около суток почти в полном молчании привожу в порядок дом, игнорируя мужа и общаясь с детьми односложными фразами, словно они уже стали нелюдимыми подростками. Это означает, что к понедельнику мне удается пополнить запасы энергии на очередную неделю коммуникаций. Но сейчас только суббота. Я более чем израсходовала свою «квоту» вчера, так что запасы истощены, если не считать периодически возникающего удушающего беспокойства. Говоря вкратце: я не могу говорить о делах.
«Если они хотят, чтобы я вышла в дополнительную смену, то придется им обойтись, думаю я, потирая голову. Если у Марка снова болит спина, то это его проблемы; ничем помочь не могу. Не могу же я весь день дышать на пациентов Ширазом с близкого расстояния».
Если что-то очень важное, то пусть отправляют мне текстовое сообщение. Или электронное письмо. Или рекламный дирижабль с надписью. Что угодно, только не голосовое общение
Я проверяю электронную почту и стараюсь отправить как можно больше деловых ответов так я делаю вид, что хотя бы немного полезна и контролирую свою жизнь, уподобляясь администратору «на удаленке» во время рабочего простоя. Но от этого в животе у меня снова начинает урчать.
М-мм, морская болезнь вдобавок к похмелью? Как мне повезло
Я опускаю старомодное стекло, чтобы глотнуть немного не такого уж и свежего городского воздуха, пока Селин Дион распевает во все горло Think Twice. На полной громкости.
Не против? указываю я на ручку радио. Что-то мне не очень
Да ты что
То есть нельзя ли послушать что-нибудь не такое визгливое
Из выбора только Селин, UB40 или Ронан Китинг.
Или «ничего»?
Не-а, Мелисса трясет головой и взмахом кисти переводит ручку в другой положение, пока не начинает звучать UB40. Кнопка выключения пропала, и ловятся только местные станции.
Откуда ты знаешь, что они будут ставить?
Она глядит на меня, как на тупицу.
Тут всегда только Селин, UB40 или Ронан Китинг.
Тогда, может, лучше «ничего»?
Ну уж нет, она твердо качает головой и включает древнюю стереосистему тыльной стороной ладони до тех пор, пока не начинают петь UB40. Кнопка выключения отсутствует, можно включить только местные станции.
Откуда ты знаешь, что они будут ставить именно их песни?
Она смотрит на меня, как будто я полная дура.
По-другому быть не может. Это всегда Селин, UB40 или Ронан Китинг, говорит она.
О Не все же такие цифровые
Я отвечаю тем, что неожиданно чихаю из-за животных волосинок в салоне. В глазах у меня слезится, дыхание учащается, и я не знаю, задохнусь ли я сейчас или взорвусь. Или и то и другое? Хорошо, что солнечные очки скрывают мои покрасневшие глаза. Тут у меня снова оживает телефон.
Да отвянь ты, Эльза!
Судя по имени контакта, меня вызывает «Хирургия», поэтому я включаю беззвучный режим.