И Матвейки нету. Блудяшки![18]
Да куда ж девались дружки? Сейчас в мастерской погляжу, они там любят посиживать.
Друзья пропали. Ни в гончарном сарае, ни в клети, ни в иных дворовых постройках их не обнаружили. Аксинья и Федотовы собрали все дурные слова, поминая парней
Лишь к обеду оба явились домой. Матвейка в изорванной рубахе. Тошка с подбитым глазом и порванной губой. Потупленные головы. Виноватый вид. Так выглядел Нютин щенок, Буян, когда подавил однажды цыплят.
Что натворили эти двое? Сердце Аксиньи сжималось от черных предчувствий. Богородица, отведи беду, помоги грешным.
Снимай рубаху, зашью.
Матвей ополоснул лицо и шею из бадьи, полил ковшом на голову, долго фыркал и кашлял. Рядом крутился пес, тявкал, привлекал внимание.
Брысь. Матвей ногой откинул Буяна, тот возмущенно заскулил.
Нюта тут же выбежала из избы, прижала к себе щенка. До сих пор дивилась Аксинья, что дочь, пострадав от зубов соседской суки, тетешкалась с Буяном, гладила, чмокала в черный влажный нос. Ни следа испуга. Щенок подрос, учился рычать, смешно скалил мелкие зубки.
Ты, Матвейка, дел натворил, а на скотине невинной вымещаешь.
Сыворотка есть?
Возьми в погребе.
Матвей, пошатываясь, спустился в погреб, открыл кувшин и, причмокивая, принялся пить. Беловатая жидкость стекала по безволосой груди, капала на пол.
Садись. Рассказывай, Матвей.
Из словесных обрывков, виноватых взглядов, обмолвок Аксинья соткала холст событий, что произошли в ночь на Ивана Купала.
Высокие костры отражались в Усолке, вздымали доверху свои озорные языки. Перепрыгнуть костер к счастью. Парни, рисковые девки, взявшиеся за руки пары бесстрашно взлетали вверх. Радостно хохоча, кричали: «Несчастья сгорели, счастье пришло!»
Лукьяша, давай вместе. Выпитое Матвейкой пиво обдавало смелостью.
Боюсь я.
Да чего бояться, мы же вместе!
Девка мотала головой, а ее губы-вишни казались еще соблазнительнее.
Невестушка, ну ты чего? Дай поцелую. Он прижался к сладким губам, а девка вырвалась и убежала.
Любит тебя невестушка сговоренная, насмешничал Тошка.
Плывет прям, подхватил Глебка, брат Игната-кузнеца.
Ну вас.
Желание прыгать через костер прошло. Потешки, частушки, хороводы у реки все немило без Лукьяши. Матвей тихонько улизнул с гульбища, задами вернулся в свой двор, с довольным вздохом вытянул ноги на соломенном полу гончарного сарая. Здесь приятно было думать о будущем, о невесте, представлять, что отец жив и учит его гончарному мастерству Остатки пива вливались в пересохшее горло Сон не шел. Ночь-чаровница тревожила, нашептывала какие-то срамные прибаутки. Ночью водяной справлял именины, мавки, русалки да лешие гуляли, дразнили честной народ. Темная сила попрячется лишь с рассветом.
Ууух!
Матвей вздрогнул, с испугу выронил ковш.
Испугался? Хах. Тошка оскалился, в темноте блеснули белые зубы. Спать будем или гулять пойдем?
Спать.
Там братья мои, сыновья дядькины зовут Петька да Ивашка, девки с ними.
Девки? Пойду.
Наш парнишка!
Все остальное слилось у Матвейки в сплошное мельтешение. Все погрузились в телегу, девки пели, парни зубоскалили. В Александровке огромный костер с шестом и лошадиным черепом посередине.
Дым, жар, подпаливающий ноги, крики, смех.
Бутыль с чем-то крепким, бьющим в голову.
Матвейка проснулся под утро продрогшим. Ночная прохлада залазила под рубаху, щекотала бока. Он прижался к чему-то теплому, гладкому, вжался носом, обхватил руками.
Следующее пробуждение ударило обухом.
Матвейка обхватил руками девку.
Голую.
Дебелую.
С валами жира на спине и раскиданными по плечам жидкими лохмами.
Тошнота подошла к горлу и вылилась наружу бурыми ошметками с дурным запахом и кислым послевкусием.
Утро удалось, друже. Тошка сидел, обхватив руками колени. Выглядел он так же паршиво, как и Матвей.
Дааа А где мы?
Окраина Александровки Двор заброшенный, говорят, кикиморы тут живут. И она, видимо, мотнул Тошка головой на бабу.
Та заворочалась, вытянула ноги-бочонки, повернулась, открыв полные груди, мясистый живот, пушистый треугольник внизу. Матвейка ощутил, как в теле его произошла перемена И тут же новая волна тошноты накатила на него. Молодуха долго потягивалась видно было, что баба еще молода, помоложе тетки, зевала. И лишь потом заметила парней, лениво ойкнула, стала шарить по полу, пытаясь прикрыть грудь.
Бесполезно. Ее ладошка прикрыла лишь часть правой груди, левая вырвалась наружу, приковав взгляды парней.
Ишь какая, оттянул порты Тошка. Он нашел желтовато-грязную рубаху, протянул бабе.
Спасибо, орлик.
А в следующий момент налетел вихрь. Крики, визг, угрозы, шлепки мокрой тряпки, битье черепков, тумаки. Через какое-то время осоловелые парни поняли, что вихрь старшая сестра молодухи с мужем, здоровым лысым детиной. Они обвиняли парней в соблазнении вдовы и требовали решить дело по суду или обычаю.
По обычаю эт как? Язык Тошки еле ворочался.
Известно как. Жениться!
Свадьба? Да она ж в матери нам годится!
Ты полегче, курощуп, подступил детина. Таську мяли, а теперь хаете.
Молодешенька она еще. Двадцать годков всего. Самый сок. Сестра, похожая на Таську, только толще в два раза, перешла от угроз к мягкой настойчивости.
По дороге домой Матвей и Тоша спорили: кому платить за нечаянный грех.
Я женюсь зимой. Лукьяша просватана, сговорена. У меня невеста есть, у тебя нет. Значит, тебе ответ держать, возмущался первый.
А кто к ней прижимался ночь? Ты! Не я! И с тебя, значит, спрос весь, отнекивался второй.
Оба не помнили ничего. Ни проблеска. Ни капельки. Густая хмельная мгла.
Аксинья сжала губы. Ее, сострадательную, многотерпеливую, настиг огонь ярости. Оставив Матвейку сокрушаться о своих ночных забавах, она захлопотала по хозяйству. Работа всегда помогала ей в тяжелую минуту.
К вечеру тетка нашла оправдания для Матвейки. Юный, озорной, нахлебался в непростую ночь. Ей ли, бесстыднице, винить парня?
Оставалось одно: решить, что теперь делать с александровской вдовушкой.
Вечером в избе Зайца собрался совет. Марфа нервно перебирала пальцами, крутилась в раздражении, в конце концов села в бабий кут, прижав к себе сына. Нюра устроилась у ее ног. Георгий, Аксинья и два сорванца сели за стол.
Оставалось одно: решить, что теперь делать с александровской вдовушкой.
Вечером в избе Зайца собрался совет. Марфа нервно перебирала пальцами, крутилась в раздражении, в конце концов села в бабий кут, прижав к себе сына. Нюра устроилась у ее ног. Георгий, Аксинья и два сорванца сели за стол.
Георгий прочистил горло, вперил злой взгляд в старшего сына.
Вы о чем думали, негораздки?[19] А?
Парни молчали. Зайчонок лопотал что-то, заглядывал в глаза матери. Марфа ворковала, гладила по голове ненаглядного каганьку.
Георгий, поздно ругаться Аксинья понимала, что криком делу не поможешь.
Да как не ругаться-то? Таисия родня мне дальняя Вернее, сам запутался Не она, а муж ее мой то ли брат в каком-то колене, то ли дядька Тьфу.
Мы знали, что ль, пробурчал Тошка.
Да вы, блудяшки, мало что той ночью знали, пропела Марфа. Блудяшки, повторила, с удовольствием растягивая озорное слово.
Ты еще Тошка покосился на мачеху.
Как с матерью разговариваешь! Георгий заорал в гневе так, что Нюрка пискнула и спряталась под лавку.
Матвей пнул друга, тот хрипнул коротко и в склоку очередную не вступил.
Только возрази мне! В гневе Зайца видели редко, но сейчас он был страшен. Раздвоенная губа чуть тряслась, придавая лицу одновременно забавный и жуткий вид.
Да вы травяного настоя налейте Что на сухое горло говорить, переживала Марфа.
Аксинья разлила из глиняного кувшина с отколотым носиком отвар и едва удержалась, чтобы не посмотреть клеймо на донце: отцовской работы кувшин иль нет?
Я женюсь на этой Решили мы с Тошкой, вступил в разговор Матвей. Шея его напряглась, и тетка сразу поняла будет стоять на своем.
Решили они! Аксинья фыркнула, сама устыдившись несерьезности своего звонкого голоса. А сговор с Лукерьей Репиной?
Расторгнем, значит.
Не по обычаю. И семье Лукашиной мы должны будем. Аксинья не стала продолжать.
Все и так знали, что в случае отказа от сговора семья-виновница обязана уплатить немалые деньги. Для невесты несбывшейся позор на весь белый свет, для родителей ее убытки. Кто захочет свататься к девке, от которой отказался жених, есть в ней червоточина, изъян серьезный. Никто в правде копаться не станет объявят дурным товаром.
Тебе можно было помолвку расторгнуть. Значит, и Матвейке подобает. Тошка открыл рот и издевательски посмотрел на Аксинью. Откуда узнал давнюю историю про сговор с Микиткой Ерофеевым?
Говоришь ты много. Закрой рот, дружок. Георгий встал и навис своей коренастой фигурой над столом. Подите во двор Мочи нет на вас глядеть!
Проводив тяжелым взглядом вышедших парней, Георгий тяжело сел, лавка под ним скрипнула.
Что решать будем? Вот детки окаянные.
Ты прости меня, Георгий, прости, Марфа. Не хочу я Матвейке своему свадьбы такой. Он к Лукерье прикипел сердцем уже Сгубит его женитьба на нелюбой.
К невесте сердцем прикипел, а к Таське другим местом, значит, причинным. Деверь обсказывал все подробности Мда.
Раздался дружный вздох. Даже Зайчонок на материнских коленях пригорюнился, будто понимая, что произошло. Внезапно Георгий ударил ладонью по столу. Аксинья вздрогнула от неожиданности, покосилась тревожно на соседа.
У твоего племяша свадьба уж готовится. Сговор А мой болтается без дела. Пусть на Таське женится, она постарше, но, может, оно и к лучшему. Вот и мы с Марфушей. Заяц улыбнулся жене, а та чуть зарумянилась.
Аксинье стало неловко, будто подглядела она за соседями в какой-то тайный момент. Таким довольством веяло от обоих Да, Марфа старше Гоши Зайца на добрых семь лет, и счастливы, и ровней смотрятся.
А, Аксинья, что молчишь?
Согласна я Твои слова греют мне душу По справедливости решение твое будет? Аксинья осторожничала, обстоятельно разбиралась во всем, а сама ликовала, грело сердце доброе решение соседа.
А справедливо родителей позорить! Меня! В родной деревне! Георгий Федотов сына-распутника вырастил, так говорить все будут.
Одно у нас условие, деловито сказала Марфа, поставив на пол заканючившего сына.
Какое?
Ты со свадебкой поможешь, к столу собрать, накрыть, гостей обиходить.
Соседский долг мой, Тошка как родной, выдохнула Аксинья.