Ная, сказал Аза, сбегай к слепцу Ходже, отнеси ему осетра. У нас сегодня много, а у него нет.
Ная схватила из корзины тяжёлую рыбу и вихрем помчалась к Ходже.
Все кончили есть, стали расходиться.
Дед завалился спать тут же, недалеко от костра, а Тэкту и Уоми, накинув одежду, вышли из дома, с наслаждением вдыхая свежий озёрный воздух.
Челнок
Карась сидел на дубовой колодке и долбил её долотом. Карасём его звали за то, что спина его выгибалась горбом, и этот горб с каждым годом становился всё круче.
Несмотря на горб и на свои годы, Карась был замечательно крепок и упорен в работе. Особенной силой отличались его руки. Ремесло оружейника и постоянные упражнения сделали их такими.
С детства Карась был искусным отбивальщиком камня. Никто во всем посёлке не умел придать такой гладкой, правильной и красивой формы своим изделиям, как Карась.
В мастерской его всё было налажено так, чтобы работать было удобно. Посередине лежал большой гладкий валун, который служил ему сиденьем. Перед ним помещался другой валун, немного поменьше, служивший наковальней. На нём Карась разбивал кремнёвые желваки и обтёсывал камни других пород. Справа находился огромный точильный камень, на котором мастер обтачивал и полировал кремни. Тут же было несколько точильных брусков из крепкого песчаника и два из слюдистого гнейса, для обтачивания и полировки самых острых наконечников. Слева был вкопан в землю большой глиняный горшок, украшенный рядами точек.
Горшок имел не плоское, а круглое дно и потому мог стоять только в вырытой для него ямке. В нём всегда была вода. Она нужна была и для смачивания точильного камня, и для утоления жажды мастеров, проливавших немало пота на этой тяжёлой работе. Тут же, у горшка, были насыпаны две кучки песку: в одной более крупный песок для грубой полировки, в другой песок самый тонкий. Он был нужен для окончательного наведения глянца на каменное изделие.
Хо-хо, Уоми! крикнул Карась, увидев Уоми, задумчиво шагавшего мимо него к берегу. Иди помогать старому Карасю.
Что делаешь? спросил Уоми.
У тебя есть глаза? Пусть они тебе скажут.
Ого! Лодка уже совсем готова?
Нет.
Уоми будет помогать! Уоми умеет долбить дерево.
Карась дал ему каменное долото и деревянный молот, и оба они дружно принялись за работу. Они ставили наискось кремнёвое долото и отрывистым ударом отбивали крошечный кусочек дерева.
Давно стал делать? спросил Уоми.
С той луны, как Мандру спихнул тебя в воду.
И между ударами камня, в минуту отдыха, не спеша старый Карась передал ему удивительную историю новой лодки.
То самое половодье, которое четыре года назад унесло из посёлка челнок Уоми, сделало посёлку Ку-Пио-Су ценный подарок. Вода принесла к островку большой дуб. Он обрушился где-то в реку вместе с подмытой глыбой берега.
Карась пришёл к старикам и сказал:
Отдайте дуб Карасю.
Почему? сердито спросил Пижму.
Пижму знает: когда старики пустили по реке Уоми, они приготовили для него лучшую лодку. Они взяли её у Карася. Теперь у него остался только плохой челнок. На нём нельзя выходить в озеро в ветер. Отдайте Карасю дуб. Он сделает из него челнок.
Пусть возьмёт, сказал Мандру, и старики присудили дуб Карасю.
С той поры Карась вместе с сыновьями начал мастерить долблёнку. Это была трудная работа. Дуб крепкое дерево, и долбить его нелегко.
Прежде всего нужно было отделить для челна прямую и толстую часть ствола.
Как сделать это без металлического топора или пилы?
Люди Ку-Пио-Су умели взяться за дело. Они облупили со ствола ещё сырую кору, отмерили длину в двенадцать шагов. Карась задумал сделать ладью длиннее всех самых больших челноков посёлка.
У самых корней в начале ствола под лежащим деревом разложили костёр из сухих веток. Тут будет корма лодки.
Другой костёр разложили под тем местом, где будет её передний конец.
Огонь развели умеренный, чтобы не сжечь всё дерево. Он понемногу делал своё дело. Ствол постепенно обугливался и начинал медленно тлеть. Искусство состояло в том, чтобы дерево тлело только в указанных местах. Когда огонь слишком разгорался, дерево обливали водой, чтобы пламя не могло охватить его целиком. Залив огонь, оббивали мотыгами обугленные части и на следующий день принимались снова за ту же работу. Нужна была большая опытность, чтобы пережечь дерево поперёк и не спалить его.
Карась хорошо знал своё ремесло.
Не торопясь, но и не теряя времени даром, он принялся делать каменные бойла. Это были тяжёлые и прочные орудия, похожие по форме на кирку.
Бойло выбивалось из крепкого и длинного камня. Оно было широкое посередине и заостренное по концам. В средней, толстой части нужно было высверлить отверстие для рукоятки.
Кроме бойл, в мастерской Карася оттачивались прочные каменные долота и тяжёлые топоры словом, всё, что было нужно для постройки долблёнки.
Прошло всё лето и первая половина осени, пока дубовый ствол был наконец окончательно пережжён в двух местах и громадная колода отделилась от корней и верхней части дерева.
Остаток сухого осеннего времени был потрачен на то, чтобы откатить колоду подальше от воды.
Тут начались холодные осенние дожди. Их сменили ранние морозы. Снега завалили колоду, и зимой Карась сделал для лодки только вёсла.
Весной опять началась упорная работа. Сначала нужно было корявой и толстой колоде придать форму стройного челнока. На это ушло всё лето и теплое время осени. На третий год началось самое долбление лодки. Каждый день после рыбной ловли приходили Карась и его сыновья выколупывать по крошкам каменным долотом и киркой древесину колоды. В третье лето она стала похожа на неуклюжее корыто. Борта были ещё очень толсты. Это всё ещё была не лодка, а долблёная тяжёлая колода. Её нужно было сделать лёгкой и ёмкой. В четвёртое лето началась окончательная отделка. Шаг за шагом стенки становились тоньше. Снимался один слой дерева за другим.
Работай со мной, сказал Карась Уоми. Рука Уоми рука Дабу! Помогай Карасю. Понадобится Уоми большая лодка, Уоми возьмёт и поедет куда захочет.
Так был заключён договор между самым искусным лодочником Ку-Пио-Су и молодым Уоми, сыном Гунды и Великого Дабу.
Пижму и Мандру
Посёлок Ку-Пио-Су зажил обычной жизнью.
Всех деловитее были женщины и дети. С раннего утра они спешили к озеру и набирали воду в глиняные горшки или берестяную посуду. Другие перебирались по мосткам на лесной берег, чтобы наломать и взвалить на спину вязанки сучьев.
На всех очагах старшие матери раздували огонь, и из дымовых дыр над крышами поднимались серые струйки дыма.
Мужчины разъехались на челноках, забрав с собой сети, рыболовные крючки, гарпуны и другие снасти. Перед каждым домом можно было видеть стариков, греющихся на солнце.
Некоторые из них работали: вязали сети, мастерили разные поделки из бересты и лыка. Иные просто сидели так, задумавшись, сгибая сутулые спины. И как им было не думать!
Вернулся Уоми, тот самый, которого четыре года назад на общем совете они присудили к изгнанию из родного посёлка. Вернулся в расцвете сил, крепкий, счастливый и красивый. У него за пазухой волшебное перо филина, подарок самого Дабу. У него волшебный кинжал, который делает его непобедимым.
Что, если он не забыл зло, которое ему причинили? Что, если он замышляет жестокую месть и она вдруг обрушится на седые головы стариков, виновных в его изгнании?
Мрачные мысли приходили старому Пижму. Ведь это он тогда на совете требовал смерти Уоми.
Как защитить себя от будущей мести? Как бороться с человеком, которому помогает сама Река и душа Священного Дуба?
Пижму сердито посматривал в ту сторону, откуда доносилось постукивание кремней. Там Уоми и Карась долбили дубовую колоду.
У-у, горбатый! Погоди, покажет он тебе ворчал Пижму.
Ему не нравилось, что Карась сдружился с молодым Уоми. Пижму видел, как Уоми поманил кого-то рукой и к лодке подошёл его брат Тэкту с тремя старшими сыновьями толстой Дамму.
Скоро вся четвёрка молодых людей присоединилась к работающим, и дружное постукивание кремней стало перемежаться с громкими возгласами и взрывами весёлого смеха.
Пижму сердито отвернулся. Наконец он не выдержал и, кряхтя, поплёлся узнать, что думает об этом Мандру.
В просторной хижине было сумрачно и тихо.
Постоянные жители её, особенно молодёжь, старались вообще поменьше попадаться на глаза старику. Его всё раздражало. Он не выносил громких разговоров. Игры и возня ребят возбуждали его гнев. После встречи с Уоми старик почти не разговаривал. Утром манил старшую дочь, седую Онду, и произносил только одно слово: «Пить!..»
Есть Мандру почти перестал.
Каждую ночь старухи просыпались от глухого и жалобного крика, который раздавался в хижине. При тусклом свете тлеющих углей было видно, как старик с усилием поднимается и спускает ноги с меховой подстилки, растирает рукою шею и голую грудь и дышит тяжело и часто. Онда подавала ему воды. Старик делал глоток и шептал:
Душит! Совсем хочет задушить
Он показывал пальцем на голову, а старуха, зачерпнув ладонью из глиняного горшка, мочила шапку его седых волос.
Когда Пижму, покряхтывая, вошёл в хижину, Мандру сидел, поджав ноги, на постели.
Пижму тихо уселся у очага и уставился глазами в пол.
Проходили минуты за минутами в полном безмолвии. Наконец старуха отошла и сказала:
Не ест ничего! Спит плохо. Всё стонет. Потом прибавила, махнув рукой на старика: Боится Уоми.
Пижму взглянул на сгорбившегося старика.
Душит меня. Каждую ночь душит. Берёт вот так, Мандру показал на горло, и душит
Приходит к тебе? с тревогой спросил Пижму.
Каждую ночь! И раньше приходил. Когда далеко был и то приходил. Только редко. А теперь каждую ночь.
Пижму молчал.
Убить хочет! Зол на меня. И глаза как у волка.
Что же делать с ним?
Мандру только махнул рукой. И долго сидели они, придавленные бременем лет и жуткой темнотой рождённых больными снами суеверий. Наконец Пижму поднялся, сел на оленью подстилку к Мандру и, загородив сбоку губы ладонью, зашептал в самое ухо:
Убить надо
Мандру сморщился, как от зубной боли:
Нельзя убить: нож у него заговорённый.
Пижму опять хрипло зашептал на ухо:
Убить надо
Мандру сморщился, как от зубной боли:
Нельзя убить: нож у него заговорённый.
Пижму опять хрипло зашептал на ухо:
Сонного! Сонный не услышит.
А перо? Услышит Дабу всё слышит
Старики опять замолчали. Тихо потрескивали дрова в очаге. Догорали на нём последние сучья. Серым пеплом покрывались угасшие угли.