Тризна
Огромный костёр перед могилой пылал знойными снопами огня. Жители Ку-Пио-Су справляли прощальную тризну.
Она продолжалась уже третий день. Всё население островка окружало могилу.
То и дело кучки людей отправлялись по мосткам за новыми вязанками. Они тащили их на спине или волокли на длинных и коротких полозьях, загнутых впереди, как лыжи, и скреплённых между собой наподобие саней.
Мужчины по временам садились на свои челноки, чтобы закинуть сети и наловить рыбы.
Только что пойманную рыбу тут же пекли на горячих углях, а когда ели, половину бросали обратно в огонь или в сторону могилы:
Возьми, Мандру! Ешь на здоровье. Ешь и ты, Онда. Вам далеко идти. Надо набраться сил.
Иногда съедали всю рыбу, а в огонь кидали голову и говорили:
Ты был у нас голова. Возьми себе голову, Мандру! Ешь, она сладкая. Потом бросали хвост и приговаривали: Ты была его хвостом, Онда. Куда голова, туда и хвост!
Могилу к этому времени уже прикрыли сучьями и засыпали сверху песком. Но один угол оставался неприкрытым. В это отверстие ставили пищу покойникам. Его оставили также для того, чтобы души умерших могли вылетать по ночам и вновь возвращаться в свой подземный дом. Ребята подползали к могиле и с любопытством заглядывали внутрь.
На третий день из отдушины стал выходить сладковатый и терпкий запах тления. Это означало, что души покойников окончательно отделились от тела.
Тогда дыру в могиле заткнули травой, переплетённой с колючими ветками шиповника. Дыхание покойника, пожалуй, может выходить из могилы. Но, если попробует вылезти сам покойник, он наткнётся на колючки и не пойдёт. Незачем мертвецам шататься и пугать живых.
Каждый поминальный день начинался пением Ходжи.
С восходом солнца раздавалось глухое бормотание бубна. На подостланной шкуре против могилы слепец заводил свою монотонную музыку. Бубен звучал сначала громко, потом всё тише и тише и вдруг начинал греметь, как будто от нового прилива энергии. После третьего затихания раздавались размеренные звуки песни. Мелодия состояла всего из одной или двух музыкальных фраз. Они без конца повторялись одна после другой, хотя и с разными словами.
Мелодичной речью рассказывал певец про долгую жизнь, приключения и подвиги вождя охотников. Всё, что когда-нибудь рассказывалось в посёлке о славных подвигах Мандру, хранилось в удивительной памяти слепца. Незаметно для него самого живое воображение Ходжи вплетало сюда новые подробности. Действительные подвиги борьба с диким вепрем, поединок с бурым медведем, которого Мандру запорол насмерть дубовой рогатиной, победа над бешеным лосем переплетались с легендами о снах Мандру, которые он рассказывал близким. Их было много, и песен о них хватило на все трое суток погребального пиршества.
Когда усталому певцу приносили поесть и попить, песня смолкала. После обеденного отдыха сказания о снах Мандру возобновлялись и продолжались до вечера. Звёзды загорались на небе, ночные тени выползали из-за кустов и деревьев, над водой поднимался туман. Певец поникал усталой головой и засыпал над своим бубном.
Так было на первый и на второй день пира. Так продолжалось и на третий. Солнце уже было низко, а Ходжа всё ещё пел о подвигах Мандру.
Вдруг Тэкту закричал, показывая на озеро:
Уоми едет! Уоми!..
Сидящие вокруг костра вскочили и стали вглядываться, куда показывал Тэкту.
Из-под высокого берега поворачивал к острову узкий челнок. На корме с жердью в руках виднелась стройная фигура Уоми
Вместе с матерью
В тот вечер, когда Кунья и Ная принесли известие о коварных замыслах Пижму, Уоми улёгся позже всех в доме. Сон бежал от его глаз, веки не смыкались. Мысль, что ему снова грозит опасность, не давала покоя.
Он ворочался с боку на бок и задумчиво следил за светлыми точками звёзд сквозь открытую дымовую дыру.
Вдруг чья-то мягкая рука тронула его лоб. Возле него стояла Гунда.
Мать, прошептал он, почему не спишь?
Уоми не спит, и Гунде сна нету, ответила мать. Она тихо гладила его по голове. Ная мне всё рассказала.
Уоми взял её маленькую руку.
Уйдём, сказала Гунда. Уйдём далеко! Чтобы они не нашли нас.
Уоми спустил ноги на пол.
Уйдём, шептала Гунда. Пойдём к самому Дабу. Он защитит. Он научит. От него узнаем, что делать.
Пойдём! сказал Уоми. И пусть никто не знает куда.
Он ещё раз огляделся: все домашние спали крепко.
Выходи, мать, наружу! Я за тобой
Ощупью он собрал своё оружие и походные вещи и, крадучись, вышел из хижины.
Мать взяла его за руку.
Край неба уже начинал светлеть. Уоми заметил, как сияли глаза матери.
Скорее, скорее! шептала Гунда.
И оба они торопливо двинулись к лодкам. Мостки, соединявшие островок с берегом, были разобраны, чтобы никто из чужих не мог проникнуть в посёлок.
Глаза и Гунды и Уоми уже различали на прибрежном песке тёмные силуэты челноков. В это время что-то белое подкатилось под ноги. Это была лайка; она догнала их по следам.
Молчи! сказала Гунда и погрозила пальцем.
Уоми выбрал лёгкий челнок, усадил в него мать, сложил на дно оружие и другие пожитки.
Лайка, виляя хвостом, просилась взять её с собой.
Возьми и её, сказала Гунда. Завоет перебудит всех.
Она позвала собаку, и та, свернувшись, улеглась у её ног.
Уоми спустил челнок в воду, взобрался на корму и оттолкнулся шестом от берега. Лодка беззвучно скользнула в мутный туман, окутавший остров Ку-Пио-Су.
Уоми переправился через пролив и пристал к высокому берегу. Он направил лодку в устье реки, сбегавшей к озеру по дну лесного оврага. Тут он отыскал удобное место и спрятал челнок в густых кустах. Он сделал это так искусно, что заметить его было очень трудно.
Покончив с этим, он двинулся вверх по течению и повел мать прямо по воде. Ведь в текучей воде следов не остаётся.
Пройдя несколько десятков шагов, они поднялись на высокий берег оврага и двинулись по знакомой тропинке.
Это была та самая тропа, которая вела к оврагу Дабу.
К вечеру они вышли из лесу в том месте, где была спрятана старая лодка Уоми. Цел ли его челнок? На месте ли багор и весло?
Он отыскал на берегу пепел и угольки костра, под защитой которого провёл памятную для него ночь.
Когда раздвигал кусты, сердце его забилось: а что, если он увидит ту самую Каплю, которая являлась ему во сне?
Челнок оказался на месте, а вместо девушки на нём сидела лягушка. Она испугалась и прыгнула в воду.
Когда раздвигал кусты, сердце его забилось: а что, если он увидит ту самую Каплю, которая являлась ему во сне?
Челнок оказался на месте, а вместо девушки на нём сидела лягушка. Она испугалась и прыгнула в воду.
Ага! сказал он вслух. Капля посылает её сторожить мой челнок.
Идти сейчас же к Священному Дубу Гунда не захотела: дорога утомила её. Она достала из мешка небольшой запас печёной рыбы, чтобы поужинать.
Уоми высек кремнёвым огнивом искру на сухой трут, раздул его и развел огонёк. Гунда стала жарить тетёрку, которую Уоми подстрелил по дороге. После ужина решили идти.
Уоми привязал лайку ремнём к лодке и взял с собой половину щуки, чтобы накормить Дабу. К Священному Дубу надо было попасть до темноты. Полночь это время, когда летают ночные тени и Невидимые открывают людям свою волю.
Как только мать и сын вступили в овраг, они почувствовали, что лесная темень настигает их гораздо скорее, чем они ждали.
Здесь, под густым пологом раскинувшихся вверху дубовых вершин, быстро угасали последние отсветы вечерней зари. Гунда торопливо шептала слова древних заклинаний против злых лесовиков и ночных страхов.
Уоми почувствовал, как дрожали похолодевшие пальцы матери в его крепкой руке:
Не бойся, мать! Дабу близко. Он защитит нас.
Сыну хотелось ободрить мать, но, против воли, её страх отчасти передавался и ему. С каждым шагом сгущались лесные сумерки. С каждой минутой, казалось, оживают тени леса. Ветви кустов и деревьев тянулись к ним, словно руки, просящие пищи.
Гунда отламывала маленькие кусочки печёной рыбы, кидала их кустам и деревьям и приговаривала приветливые слова:
Ешьте, милые! Ешьте! Защитите Гунду и Уоми.
Так добрались они до Священного Дуба. С бьющимся сердцем Гунда сделала несколько шагов по сумрачной поляне и остановилась.
Дабу стоял перед ней. Здесь, под его ветвями, Гунда чувствовала себя такой маленькой и слабой.
Уоми и Гунда опустились на землю и прижались лицами к корням Священного Дуба. А он стоял над ними, растопырив корявые руки-сучья и разинув чёрную пасть дупла.
Наконец Уоми поднялся.
Отец, сказал он, к тебе пришёл сын твой, Уоми! Защити его от врагов!
Пижму хочет убить Уоми, сказала Гунда. Дабу! Ты дал Гунде Уоми. Сохрани его! Уоми твоя кровь. Защити его
Она кинула голову щуки и остаток мяса в зияющее над ней дупло.
Мать и сын стояли протянув руки и ждали ответа. Пылкое воображение их работало помимо воли, а глаза, ясные, как у детей, были устремлены на предмет обожания.
Их слух и все чувства обострились до невероятной тонкости. Они слышали чуть заметное журчание ручья, треск отломившейся ветки, шуршание мыши в сухой листве.
Они старались истолковать по-своему значение этих звуков. Они искали в них ответа на свои просьбы.
Вдруг серая тень мелькнула между ветвями. Уоми показалось, что она вылетела из дупла и беззвучно исчезла между стволами. Через минуту громкое улюлюканье филина послышалось где-то рядом. Небо озарилось вспышкой далёкой зарницы, которая здесь, среди чёрных деревьев, казалась особенно яркой.
Это был несомненный ответ. Дабу откликался на их просьбы. Но как нужно было его понять?
Это его душа! прошептал Уоми.
Гунда дрожала, прижавшись к сыну.
Ты видела?
Видела прошептала Гунда.
Останемся здесь до утра. Узнаем, что скажет Дабу.
Заговорённый посох
Уснули они поздно. Гунда забылась первая, прижавшись к руке сына. Потом уснул и он.
Яркие сны вознаградили их за терпение. Гунде пригрезилось, будто она, ещё молодая, сидит одна в пустом доме. Перед ней ярко пылает огонь. В хижину входит красивый и румяный старик с ласковыми глазами. Он садится у входа и вынимает из-за пазухи длинный нож. И она ясно видит: нож этот тот самый, который привёз Уоми из далёкой страны.
«Отдай его Уоми, говорит старик. Скажи ему, пусть ничего не боится. У кого этот нож, тот всех сильнее».
Гунда знает: этот старик не кто иной, как сам Дабу.
«Пусть едет искать невесту! Придёт весна. Полетят журавли. Тогда пусть гребёт далеко! Скажи Уоми: Дабу ему поможет».