Эти временные формы самоорганизации оказываются важными пространствами для обучения и получения опыта; в них мы способны преодолевать барьеры, обретенные за годы социализации в либеральной правовой системе, устроенной вокруг частной собственности, заработной платы, конкуренции и представительной демократии, системе, которая удерживала нас от размышления об альтернативах. Включаясь в конфликт, находящийся вне плоскости буржуазного консенсуса и механизмов представительной политики, люди политизируются и меняются даже в тех случаях, когда борьба оборачивается поражением72. Так участники осознают, «что они способны к осмысленному и осознанному производству»73.
Такой способ справляться с ситуацией особенно успешен в пространствах, выключенных из сферы влияния рынка и политики или же неинтересных последним: в заброшенных домах, на оставленных территориях или на закрытых фабриках74. Такие пространства пока что существуют на задворках глобальных мегагородов и позволяют людям создавать собственные экономические формы75, но их следует постоянно создавать в городах Глобального Севера, часто распланированных до мельчайшего штриха.
Джон Холлоуэй говорил, что капитал вновь и вновь захватывает альтернативы, создаваемые людьми (и это касается отнюдь не только совместностей); остановить это можно, лишь находясь в движении. Включенность в движение Холлоуэй описывает как танец, как что-то радостное и счастливое. Именно этим и заняты художники и активисты городских совместностей. Они постоянно появляются в новых местах, постоянно предлагая новые идеи, оспаривая существующий статус-кво, заново определяя публичное пространство и сценарии его использования; они стремятся сделать так, чтобы люди могли самостоятельно проектировать свою жизнь и окружающую среду. Совместности, таким образом, можно понимать как диссидентские практики в эмансипаторных пространствах, ведущие к созданию новых способов производства и новым типам социальных отношений. Это пространства сопротивляющейся креативности, в которых можно прочувствовать и прожить альтернативы капитализму.
За пределами города: концептуализация городских совместностей в перспективе критической теории
Маркус Кип
Последние десять лет интерес к идее общего нарастает в академических и активистских кругах; и совсем недавно фокус сместился на «городские совместности». Историк Питер Лайнбо считает, что урбанизация предполагает усиливающееся огораживание «сельских» общедоступных ресурсов пастбищ, лугов, лесопосадок или прибрежных зон. Огораживание приводит к тому, что «по всему миру создатели и потребители совместностей (commoners) теряют возможность скрыться в лесу или перебраться на возвышенность»76. И пусть значимость борьбы за «сельское общее» стала менее значимой77, битва за городские совместности продолжается и актуальна как никогда. Недавний цикл городских манифестаций, включающий «Арабскую весну», выступления против жесткой экономической политики в Южной Европе, битву за площадь Таксим, а также движение «Захвати Уолл-стрит», определенно усилил интерес к отношениям между городом и совместностями78. Наблюдая за этой борьбой, Лайнбо обретает надежду и восклицает: «город должен стать общим (commonized), насколько бы беспрецедентной в исторической перспективе ни казалась эта задача»79.
Другие авторы подчеркивают, что в представлении о городе и так заключена идея «общего», соответственно, они призывают вспомнить, что такое город. Согласно Лефевру, «город сам по себе является творением (ouevre), и эта характеристика противоречит необратимой тенденции сводить город к деньгам и коммерции, к обмену и продуктам. В самом деле, творение это потребительная стоимость, а продукт меновая»80. «Творение» указывает на город как на неостановимый творческий процесс, произведение искусства, творимое посредством каждодневной рутины, созидаемое всеми, кто находится в городе. Дэвид Харви развивает эту мысль:
Человеческие качества города появляются из наших практик, осуществляемых в различных городских пространствах <>. Индивиды и социальные группы создают социальный мир города посредством своих каждодневных активностей и борьбы, и в этом они создают что-то общее определенные рамки, в которых каждый из нас может обитать 81.
Заявление Хардта и Негри о том, что «мегаполис фабрика по производству совместности»82, отсылает к аналогичному представлению о городе как коллективном произведении:
Конечно, город это не просто выстроенная среда, состоящая из зданий, улиц, подземки, парков, очистных систем, коммуникационных кабелей, это еще и живая динамика культурных практик, интеллектуальных схем, аффективных сетей и социальных институций. Эти элементы совместности, содержащиеся в городе, не только являются предпосылками для биополитического производства, но и представляют собой его результат; город как источник общего и как принимающий его резервуар 83.
Эти описания представляют город как ключевое пространство битвы за совместность, как Землю Обетованную, на которой должна осуществиться политика, основанная на идеях совместности. Потому не так уж удивительно, что мода на совместность наконец захватила город. За последние годы идея «городских совместностей»84 стала настоящим феноменом, которому посвящены публикации исследователей, занятых в юриспруденции85, истории86, географии87, социологии88, антропологии89, экономике90, политических науках91, городском планировании92, архитектуре93 и даже в исполнительских искусствах94. Впрочем, важно отметить, что эти публикации чаще всего сопротивляются дисциплинарной категоризации мои указания скорее основываются на институциональных аффилиациях уважаемых авторов. Куда значимее, что дискуссия создала по-настоящему трансдисциплинарное поле95. За последние три года значительно выросло количество текстов о городских совместностях. Ограничившись известными мне языками, я смог обнаружить 43 текста, детально изучающих городские совместности; из них 40 на английском. 37 из них были опубликованы после 2011 года (из них 32 на английском), и лишь 6 текстов были опубликованы до 2011го. Если мы возьмемся сравнивать эти тексты с исследованиями Остром и Хардина, обсуждающих традиционные ресурсы общего пользования в сельскохозяйственной среде, то обнаружим, что новые тексты сосредотачиваются на таких городских совместностях, как публичные пространства, тротуары, доступ к паркам и зонам отдыха, инфраструктуры вроде транспортной, дорожной, энергетической; на средах, избавленных от загрязнений, в том числе загрязнений воздуха или шума; даже публичная культура описывается как совместность нового рода. Тем не менее большая часть этих текстов принимает понятия «городское» и «город» как данное. «Городские совместности», таким образом, отсылают к совместностям, которые существуют в физических пространствах, размещенных на территории города.
Возникает нелегкий вопрос: что делает эти совместности городскими? Есть ли у них что-то общее кроме нахождения в черте города? Если нет, кажется, «городские совместности» окажутся всего лишь модной этикеткой, ничего концептуального не прибавляющей к идее совместности. Если да нам предстоит описать городские совместности как очень конкретный и специфический тип совместности (commons) и понять, каким образом городское пространство предзадает условия апроприации и управления этими совместностями. И пусть в упомянутых текстах содержатся некоторые подсказки, я все же обращусь к источникам из области критической городской теории, чтобы показать строго обозначенную городскую перспективу на общее/совместности. Я особенно подчеркну «городские вызовы», с которыми сталкиваются доминирующие концепции общего, обозначенные в редакторском введении к сборнику. В частности, я обозначаю два тезиса. Во-первых, городские совместности вынуждают нас серьезнее относиться к переговорам о границах и солидарностях. Мобильность и социальная дифференциация, свойственные урбанизирующемуся миру, постоянно бросают вызов производителям совместностей; они вынуждают заново устанавливать основания коллективной практики, равно как и отношения со средой. Во-вторых, по мере расширения урбанизации и захвата капиталом новых экстерналий городским совместностям также придется расширяться, если, конечно, они хотят выжить.
Моя аргументация состоит из четырех шагов. Вначале я обращусь к дискуссии Паркера и Йоханссона, посвященной вызовам городских совместностей. Изучив существующий корпус текстов, они выявили специфически городские вызовы, бросаемые совместностям. Во второй части я реконструирую дискуссию о городском, имеющую место в критической городской теории. Я обращусь к двум ключевым концептуализациям городского, опирающимся на работы Анри Лефевра. В третьей части предложу синтез двух этих направлений и опишу «городское» как диалектический процесс онтологической открытости и стратегического огораживания. Четвертая часть будет призвана инструментализировать эти идеи и выявить вызовы, определяющие специфический городской характер «городских совместностей».
Пока все (у всех) нормально? Концептуализируя городские совместностиСтатью Иды Сассер и Стефани Тоннелат96 можно считать примером концептуализации городских совместностей, в котором «городское» попросту означает место в (территориально определяемом) городе. «Три городских совместности», обсуждаемые исследовательницами, труд и государственные услуги, публичные пространства, а также искусство интерпретируются столь широко, что их крайне сложно счесть специфичными для города. Тем не менее Сассер и Тоннелат определяют городские характеристики совместностей не качественным, а количественным способом. Попросту говоря, определенные совместности становятся городскими потому, что их «предостаточно в городах»97. На основе этого утверждения исследовательницы вычленяют идеально-типическое качество городской жизни и уточняют лефевровское «право на город», различая в нем три права: «право на городскую повседневную жизнь, право на одновременное пребывание в городском пространстве и столкновения (encounters) с незнакомым, другим, а также право на творческую деятельность»98. Впрочем, так и не определив точно ни «город», ни «городское», этот текст скорее обозначает вопрос: как сравнивать городские совместности с негородскими и есть ли между ними вообще какая-то значительная разница?
Тексты Питера Паркера и Магнуса Йоханссона, в отличие от вышеупомянутой работы, стремятся точно обозначить характерную черту городских совместностей99. Широкий обзор доступной литературы, посвященной совместностям и общим ресурсам в городских условиях, позволяет им выявить три отличительные черты, отделяющие городскую совместность от «традиционных общих ресурсов» (то есть рыболовецких угодий, запруд, сельскохозяйственных земель и лесопосадок), на которых сосредотачивались Элинор Остром, ее коллеги и последователи. Первая отличительная черта городских совместностей большой масштаб и обусловленный им недостаток различимости отдельных индивидов. Совместности в городе способны объединять сотни тысяч участников, если не больше, в отличие от кейсов Остром, вовлекающих несколько сотен человек. И если в случаях, описанных Остром, участники понимают и то, из чего складывается общедоступный ресурс, и свою роль в обслуживании «общего», то в случае города обитатели порой даже не в курсе того, что такие сущности, как экосистема, водо- и энергоснабжение, использование дорог и тишина могут быть «совместностями». Обилие участников сокращает выигрыши, получаемые теми, кто поддерживал совместность. Такая проблематизация позволяет провести сравнение с «трагедией ресурсов общего пользования» («tragedy of commons»), описанной Гарретом Хардином100. Невзирая на то что в некоторых случаях (например, в переработке отходов) нормы могут предупредить трагедию, Паркер и Йоханссон предполагают, что во множестве других случаев управление крупномасштабной совместностью, скорее всего, потребует бóльшей формализации правил и принятия решений.