Вслед за Тимошенко и Жуковым в кремлевский кабинет Сталин был вызван нарком НКВД Лаврентий Берия. В его докладе также содержались данные, указывающие на приближающуюся войну. Один из наиболее ценных агентов советской разведки «ХВЦ» сотрудник германского посольства в Москве Г. Кегель сообщал:
«во внутреннем дворе, в Леонтьевском переулке в спешном порядке уничтожаются документы».
Их было такое количество, что столб дыма поднялся над крышами домов. До этого, ранним утром 21 июня 1941 года он проинформировал своего куратора полковника Леонтьева из 5-го управления (военная разведка) Генштаба Красной армии о том, что посол Шуленбург «получил телеграмму из министерства иностранных дел в Берлине из которой следовало, что война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов».
Сталин принял информацию к сведению и после ухода Берии, оставшись один, некоторое время работал над документами. О чем он думал в те роковые для страны и советского народа часы, так и останется тайной. Около 1:00 Вождь покинул Кремль, выехал на Ближнюю дачу в Кунцеве и лег спать.
В ту ночь в Берлине Гитлер и его ближайшее окружение не сомкнули глаз. В имперской канцелярии царила напряжено-возбужденная атмосфера. Все, кто в ней находился, бросали нетерпеливые взгляды на часы. Стрелки неумолимо приближались к роковым цифрам 22 июня, 3:30. Не выдержав напряжения, Гитлер покинул кабинет и совершил короткую автомобильную поездку по городу. Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Й. Геббельс, находившийся при нем, позже записал в своем дневнике:
«Итак, наступление начинается в 3:30. 160 укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью в 3 тысячи километров. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того, как приближается час решения, фюрер всё более освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает
Сталин должен пасть
Сделано всё, что вообще можно было сделать. А теперь решить всё должно военное счастье»
Да начала войны оставалось меньше двух часов.
Стрелки показывали 0:30. В эти самые минуты комендант Сокальского участка капитан Бершадский на грузовой машине доставил перебежчика, им оказался ефрейтор Лисков Альфред, военнослужащий 221-го саперного полка 15-й дивизии вермахта, в город Владимир Волынский, в штаб 90-го погранотряда. В ходе допроса, проводившегося начальником отряда майором Бычковским, Лисков сообщил:
«перед вечером командир роты лейтенант Шульц заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки часть начнет переход Буга на плотах, лодках и пантонах».
Бычковский немедленно доложил результаты допроса Лискова дежурному штаба погранвойск бригадному комиссару Масловскому, вслед за этим сообщил командующему 5-й армией генерал-майору Потапову. Потапов оперативно передал информацию Бычковского в Генштаб в Москву. На весах войны она уже ничего не весила.
Нам сообщили: севастополь бомбили
Нам сообщили: севастополь бомбили
Время неумолимо отсчитывало последние минуты в жизни сотен тысяч советских и германских солдат и офицеров. Военная машина вермахта пришла в движение. Предрассветную тишину взорвал гул мощных авиационных моторов. С аэродромов в Восточной Германии, Польше, Венгрии и Румынии самолеты дальней авиации поднялись в воздух и взяли курс на восток. Первые бомбы упали на Севастополь в 3:15. Спустя пятнадцать минут, рев десятков тысяч артиллерийских орудий, казалось, обрушил небеса на землю. Ночь превратилась в день. Огненный, смертоносный вал, сметая на своем пути пограничные заставы, военные гарнизоны, покатился на восток. После завершения артподготовки ударные части вермахта поднялись в атаку, в их числе 134-й пехотный полк под командованием полковника Бойе. Пройдет несколько часов, и он запишет в своем дневнике «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов»:
«22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Еще только одна ночь!
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотен стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!..»
Подспудный страх перед мощью Красной армии и вождем «азиатских орд» Сталиным, точивший души Бойе, Гота и других гитлеровских военачальников и командиров, быстро улетучился. Фюрер был прав, Россия действительно оказалась «колосом на глиняных ногах». Его гений и воля вели вермахт к величайшей победе, которую, когда-либо знал мир. К ногам «тысячелетнего рейха» должна была пасть огромная, с неисчерпаемыми ресурсами советская империя.
Танковые клинья генералов Гота и Гудериана прошли через передовые рубежи обороны советских войск, как нож через масло и, сокрушая всё на своем пути, устремились вглубь СССР. На земле хозяевами положения были моторизованные части вермахта, в воздухе господствовали асы люфтваффе. В первые часы они уничтожили на земле почти всю фронтовую авиацию Западного и Киевского Особых военных округов, склады с оружием и боеприпасами.
Прошло несколько часов с начала войны, а командующему авиацией Западного Особого военного округа, прославленному Герою Советского Союза генерал-майору авиации Ивану Копецу некого и нечего было поднимать в воздух. Его авиация сгорела на земле. От безысходности и отчаяния он застрелился. Копец был далеко не единственным, кто покончил с собой. В тот роковой для Красной армии день десятки советских командиров, расстреляв весь боезапас, направляли свои машины: самолеты и танки на таран с врагом. Но ни бесстрашные «сталинские соколы» и «экипажи машины боевой», ни мужественные защитники Брестской крепости, ни отдельные смелые и инициативные командиры, которые, не дожидаясь приказов сверху, на свой страх и риск, приняли бой с гитлеровцами, были не в силах противостоять вероломному, превосходящему в силе и организованности противнику.
Это была не их вина, а беда командования западных военных округов, Генштаба Красной армии и политического руководства СССР. Они не только недооценили потенциал вермахта, подлость правителей Германии, а и, к сожалению, в час испытаний не смогли обеспечить эффективное управление войсками.
Существенную роль в том первом успехе вермахта сыграли разведывательно-диверсионные подразделения абвера, прежде всего полк специального назначения «Брандербург 800», насчитывавший в своем составе несколько тысяч отборных головорезов. Наряду с ним, при основных военных группировках: «Север», «Центр» и «Юг», действовали Оперативные команды численностью 600700 человек. Они были оснащены передвижными средствами связи, легковыми, грузовыми, специальными автомобилями, мотоциклами, в том числе и советского производства.
Помимо этих спецподразделений широко использовались многочисленные диверсионные отряды, сформированные из числа украинских, белорусских, прибалтийских националистов и белоэмигрантов. Большинство их участников прошло «обкатку» в составе «боёвок», действовавших в предвоенный период в западных областях Украины, Белоруссии и республиках Прибалтики.
Мобильные, хорошо организованные и четко координировавшие свои действия с наступающими частями вермахта, они вовремя оказывались в нужном месте и в нужный час. Пользуясь неразберихой и растерянностью, диверсанты действовали дерзко и решительно: взрывали и разрушали транспортные коммуникации, безжалостно уничтожали командный состав Красной армии и сеяли панику в ее рядах. В первый день войны им и авиации удалось вывести из строя основные каналы и пункты связи советских войск. В результате был парализован основной нерв любой армии система боевого управления войсками.
В Кремле и Генштабе не представляли того чудовищного масштаба катастрофы, что постиг Красную армию. Все попытки Тимошенко и Жукова добиться от командующих западными военными округами внятного доклада о положении в подчиненных им войскам, не дали результата. Из тех скудных сведений, что поступали в Генштаб, им стало ясно: происходящее на западной границе это не очередная крупная провокация немецких генералов, «вышедших из-под контроля» Гитлера, а настоящая война. Дальнейшее промедление было смерти подобно. Решение такого уровня объявление войны в СССР мог принять только один человек Сталин. Тимошенко, поручив Жукову доложить Вождю о начале масштабных боевых действий с Германией, снова попытался прояснить обстановку у командующих военными округами.
Георгий Константинович поднял трубку телефона правительственной связи. На звонок долго никто не отвечал. Наконец он услышал сонный голос начальника личной охраны Сталина генерала Николая Власика.
Кто говорит?
Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
Что? Сейчас? изумился начальник охраны. Товарищ Сталин спит.
Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.
Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:
Подождите.
Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.
Вы меня поняли?
Опять молчание.
Будут ли указания? настаиваю я. Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:
Где нарком?
Говорит по ВЧ с Киевским округом.
Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскрёбышеву, чтобы он вызывал всех членов Политбюро, позже вспоминал об одном из самых тяжелых разговоров в своей жизни Георгий Константинович.
Через несколько минут после разговора с Жуковым кортеж с Вождем на бешеной скорости мчался по еще мирным улицам Москвы. В столь ранний час москвичи и большинство советских граждан еще нежились в утренней свежести и не подозревали о страшной беде, что пришла в их дом.
Стрелки часов показывали 5:41. Сталин вышел из машины и, тяжело ступая, поднялся к себе в кремлевский кабинет. В 5:45 к нему робкими тенями проскользнули Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков и начальник Главного политического управления Красной армии Лев Мехлис. Их недоуменные взгляды были обращены к нему непогрешимому, великому товарищу Сталину и вопрошали: «Как такое могло произойти? Что делать?» и не получали ответа. Он не произнес ни слова. Трагизм произошедшей катастрофы давил на него гигантским прессом.