Дядя Прохор! Ну расскажи, у меня вот картинка есть, Захар сунул мужику свою вырезку из газеты. Ты на каких кораблях плавал? Я вот на таком хочу.
Плавает дерьмо в канаве, а моряки хо́дют, дурья твоя башка! Чего пристал как банный лист? Видишь, не до тебя мне сейчас. Ты хоть и сопляк еще, но все же мужик, потому сам понимать должен. Не видишь, голова у меня трещит, точно в ней канонада вражеская грохочет?
Дядь, а дядь, значит, не хочешь рассказывать?
Нет! И даже не проси
А если я тебе первача отборного принесу, расскажешь?
Услышав о перваче, Журин тут же стал как вкопанный, вытянулся гусем и расправил сухие плечи.
А откель у тебя самогон?
От мамки! Она его от бати за сундуком прячет. Знаешь, какой у моей мамки самогон справный!
Неси! махнул рукой Прохор и свернул в придорожные кусты.
Когда спустя примерно полчаса Захар притащил под рубахой полуштоф первача, отставной вояка все еще сидел на пеньке и сжимал руками гудящую голову.
Но, отхлебнув самогона, бывалый канонир тут же ожил и враз разговорился. Много чего услышал тогда Захар: и про бронированные пароходы с тепловой турбиной, и про корабельные орудия палубно-башенного типа; не забыл дядька Прохор рассказать и про девиц, которые в каждом порту морячков поджидают. Услыхал все это Захар и еще больше по морю затосковал. А когда рассказчик уже еле ворочал языком, подвел краткий итог:
Коль и впрямь у тебя такая блажь в голове завелась, ступай-ка ты, паря, в Кронштадт. Потому как именно там лучшие корабли да самые заправские матросы!
За украденный самогон Захару тогда крепко влетело. Мать орала до дури, а отец отвел парня за сарай и так отодрал плеткой, что Захар потом неделю спал на животе.
Но Захар ни капельки не жалел о сделанном. Когда раны на спине немного зажили, он собрал свои нехитрые пожитки и, ни с кем не попрощавшись, ушел из отчего дома навсегда: сначала в Питер, а потом и до Кронштадта добрался. Отыскал там военную канцелярию и стал проситься на морскую службу. Парень он был рослый и крепкий, да настырный и скоро добился своего. Зачислили его на корабль. Так сбылась мечта простого деревенского паренька.
Службу свою Захар Селиванов начинал юнгой на канонерке «Сивуч» на Балтике, потом уже матросом попал на линейный корабль. Там-то в Русско-японскую войну дослужился он от простого матроса аж до унтер-офицера. Потом вернулся в Кронштадт, а когда смута в России началась, сблизился с революционно настроенными матросами.
Проникшись идеями Маркса и Ленина, в семнадцатом году Захар Демидович поучаствовал в Петроградском восстании, а позже, уже при Советах, получил должность младшего боцмана на легендарном линкоре «Андрей Первозванный».
В девятнадцатом при атаке Кронштадта английскими катерами, когда торпеда угодила в носовую часть корабля, Захар Селиванов получил сильнейшую контузию, был списан на берег и отправлен в лазарет. Почти полгода провалялся в госпитале, мечтая вернуться на флот, на свой родной корабль, но его мечтам не суждено было сбыться.
Линкор «Андрей Первозванный» так и не был восстановлен. Захар уехал в Псков, где поселился у своей престарелой тетки по матери. Вот тут-то Захару нежданно-негаданно и привалило кое-какое наследство. Вскоре тетка умерла, а так как других родственников у старушки не нашлось, ее квартира и прочее имущество отошло Захару.
Пенсии по ранению, разумеется, не хватало, и Захар принялся искать работу. Однако привыкший к дисциплине и порядку бывший младший боцман идти на обычную работу не хотел, а в армию его после контузии уже не брали.
Но выход нашелся. Захар как-то встретил одного из своих старых сослуживцев-моряков, Борьку Репина. Тот всегда считался на их корабле идейным большевиком-ленинцем и после службы во флоте попал служить в НКВД, где сумел дослужиться до руководящей должности. Лейтенант госбезопасности Репин подключил все свои связи и похлопотал за бывшего товарища, в результате Захар Селиванов был принят в районный отдел Псковской милиции служить в дежурную часть. Это был, конечно, не флот, но хоть что-то похожее на воинскую службу.
После оккупации Пскова немцами Захар Селиванов сумел покинуть город и укрыться в одной из близлежащих деревень, где его приютила молодая бабенка Дарья, муж которой был призван на фронт в первые дни войны и пропал без вести.
Живя в деревне под немцами, Захар в полицаи идти наотрез отказался. Немецкий офицер, который призывал всех послужить великому рейху, обещал выдать обмундирование, оружие, зарплату пятнадцать оккупационных рейсхмарок в месяц и мешок картошки, но Захар сослался на старую контузию и сумел всеми правдами и неправдами уклониться от дальнейшей вербовки.
Все то время, пока они были под немцами, Захар Селиванов почти не выходил со двора. Хоть в деревне он и был чужой, но все же сильно опасался, что кто-нибудь прознает про его революционное прошлое.
Работать в поле он тоже не особо рвался, лишь изредка помогал Дарье по хозяйству. Захар считал себя заправским моряком и не особо утруждался колкой дров и сенокосом. Большую часть времени он сидел дома и не заметил, как пристрастился к алкоголю. Сожительница его терпела. Но однажды случилось так, что Захару снова пришлось менять место своего обитания.
В июне сорок пятого, уже после победы, освободился из немецкого плена законный муж Дарьи, Иван. Когда он приехал в родную деревню и увидел в своей хате незнакомого мужика, тут же бросился на него с кулаками. Захар, хоть и было ему в ту пору уже за пятьдесят, оставался физически крепким. В результате потасовки вернувшийся солдат угодил в районную больницу, а Селиванов поспешил покинуть деревню, сказав своей любушке на прощание:
Прощай, не держи на меня зла. Он тебе как-никак муж, а я кто
Иди с богом, отвечала Дарья. Ваньку своего я угомоню, он у меня горячий, но все же помягче тебя будет.
Ясное дело помягче, вон я ему как бока-то намял!
Дарья замахала руками:
Да иди уж! Экий пострел: нашел чем гордиться.
Скучать-то хоть по мне будешь, когда уйду? процедил озадаченный Захар. Он-то считал, что Дарья так легко его не отпустит, но бабу словно прорвало:
А не стану я по тебе скучать! Ты же мне, ирод, за эти годы всю душу вымотал. Проку от тебя с наперсток, а забот выше крыши. Просидел сиднем на моей шее, только бубнил да огрызался, самогонку жрал да трубкой своей пыхтел. Злыдень ты, да и поговорить с тобой не о чем, кроме как о море твоем.
Я-то думал, у нас с тобой любовь
Да какая любовь! Тебе лет-то уж сколько? А мой Ванька еще молодой. Он и в койке почище твоего будет
Я-то думал, у нас с тобой любовь
Да какая любовь! Тебе лет-то уж сколько? А мой Ванька еще молодой. Он и в койке почище твоего будет
Захар насупился и сжал кулаки:
Молчи, дура! Надо бы тебе за такие слова в рожу дать, да настоящие моряки баб не трогают.
Закинул Захар за спину свой старенький сидор с ковригой хлеба и шматом сала и отправился восвояси. Что потом случилось с Дарьей и ее мужем, Захар так и не узнал, а просто постарался выбросить их поскорее из головы.
Вернувшись в Псков, Захар нашел свою квартиру нетронутой, добился восстановления пенсии по ранению и вскоре женился на немолодой вдове. Прошел год, за все это время Захар так и не смог найти себе подходящую работу. Он сидел дома и с горечью вспоминал службу на флоте, берег свою старую форму и фотографии тех далеких лет. Он так очерствел душой, что превратился в настоящего домашнего тирана. Жена спустя пару лет ушла от него, не выдержав тяжелого характера мужа, который обращался с ней как с палубным матросом.
Оставшись один, Захар крепко запил. Вот только отчего больше грустил Захар, трудно было понять. Все думали, что тоскует бывший младший боцман по ушедшей жене, но на самом деле все эти годы Захар по-настоящему скучал лишь по морю.
Глава 2
В форменной фуражке и поношенном пиджаке, под которой красовалась заштопанная в нескольких местах и вытянутая на шее тельняшка, Захар Селиванов вышел из дома и направился к пивному ларьку. До ларька нужно было топать не меньше двух кварталов, но Захар преодолел это расстояние за пять минут. Увидев на месте закрытые ставни с прикрепленной к ним табличкой «Пива нет», Захар грязно выругался и обреченно побрел обратно к дому.
Придя во двор, он сел на лавку в тени развесистой молодой березки и в очередной раз пересчитал свою наличность. Получалась лишь пара помятых рублей и какая-то мелочь. Рюмочные были еще закрыты, а бутылку самой дешевой водки под названием «Сучок» можно было купить только за двадцать один рубль двадцать копеек. До положенной Захару Селиванову пенсии оставалось еще не меньше недели, и Захар загрустил.
Он вполголоса обматерил свою соседку тетю Фиму, жившую снизу, у которой он регулярно покупал дешевый самогон и которая частенько наливала ему в долг. Надо же было этой старой карге три дня назад помереть посреди белого дня. Одно хорошо не придется возвращать червонец, который Захар ей намедни задолжал. На душе скребли кошки.
В этот миг он вдруг вспомнил свою юность и того самого дядьку Прохора. Он вспоминал удивительные рассказы отставного канонира, вспоминал ту самую вырезку из газеты и свою истерзанную отцовским кнутом спину, ну и, конечно, тот самый украденный им полуштоф первача. Вот бы сейчас, так же как тогда, нашелся бы какой-нибудь ловкий паренек, который бы принес ему хоть что-нибудь на опохмел. За это он бы рассказал ему про море, про то, как он шел на штурм Зимнего, про то, как служил младшим боцманом и воевал с англичанами на легендарном линкоре; он рассказал бы сейчас кому угодно и что угодно, лишь бы унять эту жуткую тряску и боль в висках.
Добрый день! Я ищу Захара Демидовича Селиванова. Я заходил в дом, там одна женщина мне сказала, что видела его под окном на лавке. Это не вы?
Захар медленно поднял голову, прищурился не то от боли, не то от яркого солнечного света и увидел тощенького паренька в пиджаке и кепке с огромным козырьком. Правой рукой молодой человек прижимал к груди кожаный портфель. Поморщившись, Захар сухо прохрипел:
А ты кто?
Парень достал из кармана красную «корочку» и звучно представился:
Богданов. Следователь областной прокуратуры.
Ух ты важный какой, а с виду и не скажешь. Значит, ты у нас тоже мент!
Паренек был явно ошарашен:
Я вам никакой не мент! Говорю же: областная прокуратура
У тебя деньги есть? Захар вытер трясущейся ладонью пересохшие губы.