Паренек еще больше опешил:
Есть немного, а что?
Ты что, совсем тупой? Не видишь, у меня трубы горят?
Вы, конечно, извините, но ваш тон парень нахмурился и решительно продолжил: Вы только что оскорбили сотрудника при исполнении! И вообще, я не обязан вам ничего давать, в смысле никаких денег. А вам дам один совет: если будете так пьянствовать, то долго не протянете! Посмотрите на себя: вы даже на человека не похожи!
Знаешь что! Сопляк! Молод еще, чтобы таким, как я, советы давать! Говорю же: у меня трубы горят! Подкинь деньжат или дай похмелиться, если есть.
Знаешь что! Сопляк! Молод еще, чтобы таким, как я, советы давать! Говорю же: у меня трубы горят! Подкинь деньжат или дай похмелиться, если есть.
Я что, похож на того, кто носит в кармане бутылку?
Что, нет? И там нет? с последней надеждой спросил Захар, указывая на портфель, который парень тут же еще сильнее прижал к груди.
Нет, разумеется!
Ну и черт с тобой! Проваливай!
Парень нахмурился и по-детски надул губы:
Ну хорошо! Но вы за это ответите!
Он развернулся и быстро зашагал со двора. Захар скрипуче рассмеялся и крикнул вдогонку:
Катись отсюдова, хмырь! Не боюсь я тебя, крыса сухопутная.
Зверев оторвался от бумаг, подошел к распахнутому окну и вдохнул полной грудью сладковатый аромат благоухающей сирени. В небесах кружили стрижи, а из расположенного неподалеку парка доносился всеми любимый «Вальс цветов» Чайковского. Паша тут же вспомнил о вчерашнем разговоре с Сонечкой Кравцовой, двадцатидевятилетней вдовушкой с тоненьким голоском и чарующими зелеными глазками.
Накануне Зверев вернулся с работы раньше обычного и, чтобы не изнывать от скуки, решил позвонить одной из своих давних знакомых. Сонечка жила одна и была той из немногих подруг Зверева, которым он мог позвонить в любое время, не рискуя поставить свою собеседницу в неловкое положение. Муж Сонечки, лысоватый толстячок, прибывший в Псков из города Коврова сразу же после войны, два года проработал на хлебозаводе в должности главного снабженца. Потом у него прихватило сердце, а подоспевшая «Скорая» уже ничего не смогла сделать.
Сонечка, схоронив мужа, недолго горевала по усопшему, оставившему ей после себя трехкомнатную квартиру в центре города и, судя по всему, немалый капитал. Когда же мужнины денежки стали быстро таять, Сонечка устроилась работать манекенщицей в местный Дом моды. Там-то они и познакомились. Зверев тогда расследовал дело об убийстве главного бухгалтера того самого Дома моды.
Но на этот раз разговор с Сонечкой пошел совершенно по другому сценарию. Этот вечер сулил необыкновенные перспективы и мог бы стать настоящей сказкой для обоих, но когда Сонечка сняла трубку, Звереву, вместо привычного тоненького «алло»», резануло ухо холодное как гранит: «Да, я вас слушаю! Кто это?»
Пашка поначалу опешил и нарочито громко пробасил:
Раньше ты узнавала меня по голосу.
Ответ не заставил себя ждать:
Нет, я не смогу! Не смогу выйти! Ни сегодня, ни завтра. Извините, Варвара Михайловна, я немного приболела.
В трубке издалека послышался хрипловатый баритон:
Кто там, котенок?
Это с работы! Просят выйти сегодня вечером на юбилейный показ.
Ты же говорила, что у тебя выходной?
Так и есть, не волнуйся, пупсик, никуда я не пойду.
Услышав такое, Зверев рассмеялся и пропищал тоненьким голоском:
Желаю поскорее поправиться, Сонечка. Варвара Михайловна все поняла и обязательно подыщет тебе замену. Можешь не волноваться, юбилейный показ пройдет на высшем уровне!
Приглушив голос рукой, Сонечка тихо прошептала в трубку:
Иди к черту!
Пупсику привет, а котенку скорейшего выздоровления.
Говорю же, иди к черту. Какая же ты все-таки сволочь, Зверев! и Сонечка повесила трубку.
После того как очередная амурная встреча сорвалась, так и не начавшись, Зверев подошел к столу. Там ему на глаза снова попался клочок бумаги, вырванный из Вениного кроссворда. Зверев взял листок, еще раз произнес про себя написанное на нем имя и положил обратно. В эту минуту он убеждал себя, что чертовски вымотался за эти дни. Внушение помогло, и в эту ночь он спал как убитый.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Веня Костин, неся в руках дымящийся самовар.
Ну что, Павел Васильевич, теперь можно и чайку!
Чайку так чайку, Зверев отошел от окна и уселся на прежнее место.
Костин вытащил из ящика баночку с рафинадом и пачку грузинского чая.
Я вот все думаю, почему мы тут с вами бумаги лопатим, а наш Вадик свидетелей ищет! звеня подстаканниками, заявил Веня.
Потому что я так решил! спокойно ответил Зверев.
Это понятно, но все-таки почему? Это ведь он у нас следователь, а мы с вами опера!
Ну как тебе сказать «почему»? философски заметил Зверев. Потому что Вадик у нас еще молодой. Ему опыта набираться надо. Так что пусть «на земле» поработает. А ты чего это? Или чем-то недоволен?
Да, честно говоря, достали меня эти бумаги! Хочется нормальных дел, а не здесь штаны протирать и чернила переводить!
Да, честно говоря, достали меня эти бумаги! Хочется нормальных дел, а не здесь штаны протирать и чернила переводить!
Понимаю! Но дай ты молодому шанс, а вот если не справится Зверев сделал внушительную паузу.
И что тогда?
Тогда я тебя в бой отправлю! Ты не Вадик! Ты у меня настоящий мастер сыска! Мой главный резерв! Моя, так сказать, старая гвардия.
Опять издеваетесь?
Ни капельки.
А чего ж опять меня Венечкой называть стали? Ведь был же на этот счет уговор.
Уговор?.. Какой уговор? Зверев, усевшись за стол, снова уставился в лежавшие перед ним документы. Костин лишь махнул рукой и поинтересовался:
Тебе, как всегда, покрепче, Василич?
Разумеется, и без сахара!
Костин протянул Звереву стакан. В этот момент в кабинет ворвался Богданов.
Это что ж такое делается! Вы только послушайте! Богданов бросил на стол свой портфель, схватил со стола Костина второй стакан и сделал из него пару глотков. Ух ты, горячий какой!
Я вообще-то его не тебе наливал! возмутился Костин.
Прости, запарился совсем. Тебе что, чая жалко?
Не жалко, просто у нас не буфет! Хочешь чая, так заваривай себе сам, самовар только что закипел.
Так! Хватит про чаи! перебил Зверев. Что там у тебя стряслось?
Богданов сел за свой стол, достал из портфеля кипу бумаг и ткнул в верхнюю папку пальцем:
Вот! Я вчера полдня в архивах просидел. Выяснял тех, кто мог знать хоть что-то про пропажу Малашина и генеральского сына. Искал списки сотрудников райотдела, где наши ребята работали! Нашел аж двенадцать человек и вот итог: трое погибли на войне, четверо больше не служат в милиции и уехали из города, еще четверых я все-таки сумел найти и отыскать благо вы мне для этого Горячева дали.
Нехило наша прокуратура живет! Я в свое время по оперативным делам на машинах не ездил! возмутился Костин. Все больше ножками или на трамвайчике.
Веня, заткнись, прихлебывая из стакана, осадил его Зверев.
Вадик продолжил:
Так вот, трое из опрошенных понятия не имеют о том, куда подевались Егор и Василий, а четвертый вообще отказался со мной разговаривать!
Это еще почему?
Да потому что он форменный хам! Я ему представился, удостоверение показал, а он меня хмырем назвал.
И как фамилия этого хама? поинтересовался Зверев.
Веня вскочил, достал из своих бумаг выписку из личного дела.
«Селиванов Захар Демидович, проходил службу в Шабановском райотделе города Пскова в должности помощника дежурного», прочитал Зверев. Этот вполне может знать про наших пропавших архаровцев.
Вот и я про то, но он гад уперся, а еще «крысой сухопутной» назвал, обиженно воскликнул Богданов.
Зверев сдвинул брови к переносице:
Крысой, говоришь? Сухопутной? Так это же хорошо!
Хорошо, что меня крысой обозвали?
Да нет, хорошо другое: раз он не уважает сухопутных крыс, выходит, он на флоте служил.
Да уж явно не в пехоте! Фуражка на нем с «крабом», тельник заношенный. Весь из себя важный такой, а у самого руки трясутся! Пьянь подзаборная! Я его спрашиваю: «Это вы Селиванов?» а он у меня на опохмел требует!
Ну и
Что «и»?
Дал ты ему на опохмел?
Вот еще!
Зверев и Костин переглянулись.
Ну ты, Вадик, даешь! хмыкнул Костин. Трешку для дела пожалел.
Ничего я не пожалел, Богданов надулся еще сильнее. Просто я пьянство не поощряю.
Ладно, хватит цапаться! цыкнул Зверев. Значит, моряк наш Селиванов, ну и хорошо
Да что хорошего-то?
Хорошо, что мы теперь знаем, как с этим мореманом разговаривать.
И как?
Раз он у нас настоящий «морской волк», значит, и крутить его будет тоже моряк. А знаешь ли ты, Вадик, где наш дорогой Венечка служил до того, как к нам в милицию попал?
В Морфлоте! Где же еще? ответил Богданов.
Неужели Веня о своем морском прошлом уже похвастаться успел?
Ничего он не успел! Просто у него якорь на предплечье наколот, а еще походка уж больно вальяжная вразвалочку
Молодец, Вадик, наблюдательность в нашем деле очень важна! похвалил Зверев и посмотрел на Костина. Ну что, Венечка, догадываешься, почему этот Селиванов с нашим дорогим Вадиком общаться не пожелал?
Потому что гусь свинье не товарищ! недовольно бросил Костин.
Это Селиванов, что ли, у нас гусь? Или ты себя имел в виду? Да нет, ты сейчас не на гуся, ты сейчас больше на надутого индюка похож! продолжал подначивать парня Зверев. Смотри, Вадик, как он злится из-за того, что я его Венечкой называю! Ну ничего, теперь у него будет возможность отличиться. Выпытает наш Венечка у этого морского волка все тайны, я его опять Вениамином называть стану. Ну, не постоянно, конечно, а какое-то время!
Потому что гусь свинье не товарищ! недовольно бросил Костин.
Это Селиванов, что ли, у нас гусь? Или ты себя имел в виду? Да нет, ты сейчас не на гуся, ты сейчас больше на надутого индюка похож! продолжал подначивать парня Зверев. Смотри, Вадик, как он злится из-за того, что я его Венечкой называю! Ну ничего, теперь у него будет возможность отличиться. Выпытает наш Венечка у этого морского волка все тайны, я его опять Вениамином называть стану. Ну, не постоянно, конечно, а какое-то время!
Как минимум год! процедил Костин.
Год, это ты, конечно, загнул. Хотя если ты из этого волчары что-нибудь по-настоящему дельное вытянешь, то будет тебе год!
Заметано! Все, что помнит и не помнит, расскажет! Уж ты меня, Василич, знаешь.