Лошади получили сразу по несколько пуль и с жутким плачущим ржанием завалились на землю, а ребята успели соскочить, да ещё и пистолеты из седельных кобур с собой прихватили. Я воспользовался предоставленной мне паузой и соскочил со своего коня, также вытащив пистолеты.
Гайдуки открыли ответный огонь и не промахнулись в отличие от нападавших, трое рухнули, один из них оказался ранен в живот и огласил округу своим криком. Ребята ударили в сабли, против каждого было по несколько врагов, и, скорее всего, они бы не смогли сдержать нападавших. Григорий кричал мне, чтобы я бежал, называя меня Игнатием, надеясь хоть как-то отвлечь от меня внимание.
Я же словно заледенел. Нет, не впал в ступор, просто мысль бежать за всю схватку у меня в голове даже не промелькнула. Я бросил один пистолет под ноги, поднял второй двумя руками и выстрелил, как учили. Попал. Поднял второй, опять прицелился. За это время Степан получил удар палашом в плечо. Я выстрелил не попал, Степану разрубили голову. Григорий остался один. Всё должно́ было закончиться за считаные секунды. Я вытащил шпагу, но чтобы я сделал один против шестерых?
Но всё резко изменилось, из-за угла с диким рёвом вырвались две фигуры в солдатских мундирах один как медведь, второй как росомаха. Они были вооружены только тесаками, но большой просто, как спичку, сломал ближайшего к нему убийцу, схватил его палаш и тут же разрубил пополам следующего. В это время тот, что поменьше своим ножом почти одним движением зарезал ещё двоих.
Григорий почувствовал изменение обстановки и так ловко закрутил саблей, что его противники невольно отступили. Я, просто, молча, подошёл к нему сбоку и ткнул остриём шпаги в бок одному из его противников. Тот схватился за рану, и тут же Григорий срубил ему голову. Всё это произошло буквально за мгновения. Вся схватка перевернулась, последний нападавший это почувствовал и побежал.
Но недалеко. Тот, что поменьше, метнул свой тесак и попал ему точно под левую лопатку.
Картина поля боя была кошмарной. Площадка была залита кровью, человеческой и лошадиной и усыпана мертвецами и частями тел. Одна лошадь ещё была жива, билась в муках и жалобно ржала.
Горячка схлынула, я почувствовал дурноту, но пытался сдерживаться, сохраняя лицо. Всё испортил медведеподобный солдат его начало рвать с такой силой и звуковыми эффектами, что сдерживаться дальше было невозможно меня стошнило прямо в кровавые лужи под ногами. К нам присоединился и второй нежданный помощник, и только Григорий сдержался.
Он, сначала, пошатываясь, обошёл всех упавших, тихо сообщил, что живых нет. Подошёл к умирающей лошади и спокойно перерезал ей горло. Потом присел на туловище другой уже мёртвой нашей лошадки и, опустив голову, ждал, когда нам полегчает.
К своей гордости я был первым, пришедшим в себя. Утерев рот, я подошёл к своему телохранителю и, наконец, увидел то, что не замечал раньше: он был ранен и балансировал на грани потери сознания. Видимо, первый залп банды не прошёл совсем даром на боку его обильно выступала кровь. Я начал говорить с ним, подбадривая его, а сам рылся в вещах убитых.
Разодрал какую-то более или менее чистую рубаху, смочил импровизированный бинт тут же найденной водкой из фляги и подступил к Григорию.
Разодрал какую-то более или менее чистую рубаху, смочил импровизированный бинт тут же найденной водкой из фляги и подступил к Григорию.
Здесь мне на помощь пришли и солдаты. Большой отодвинул меня, разорвал мундир гайдука, будто тот был из бумаги, открыв разодранный, обильно кровоточащий бок пуля прошла по касательной, повредив кожу и мышцы. Григорий потерял порядочно крови.
Солдат, сосредоточившись на процессе, сквозь зубы прошипел:
- Захарка, а что это тебя стошнило-то? Ты ж рассказывал, что народу перерезал, что комаров прибил?
- Дык, брат Емеля, ловко соврать половину невзгод от себя отвести! Коли бы не врал так красиво, били бы раза в три чаще! тот смущённо улыбнулся.
- Ничё! прошипел из последних сил Гришка. Зато как хорошо он ножиком махал!
Емельян ловко прижал тряпку к боку гайдука и обмотал его вокруг туловища лентами, на который распустил свой камзол. Захар поймал моего коня, который убежал недалеко и подвёл к нам.
- Сам-то не дойдёт, поди! проговорил солдат, помогая Грише сесть в седло. Гайдук прохрипел:
- Кто такие будете?
- Гренадер Копорского полка Емельян Карпов! пробасил крупный.
- Мушкетёр Захар Пономарёв! представился второй.
- Где летний дворец знаете? здесь уже вмешался я, не желая раскрывать даже им своего имени до поры.
- Знаем, барчук! Пономарёв уже хитро косился на меня.
- Проводите нас озолочу!
- Стойте! остановил нас Григорий Тебе, гренадер, надо одеть что, страшно выглядишь. Тот с удивлением осмотрел себя. Картина действительно была пугающая: под ночным небом стоял огромный окровавленный мужик в порванной рубахе.
- А нам с мальчонкой надо как-то одёжку поменять на нас засада была, надо как-то по-другому выглядеть. Григорий понял мою идею и сохранял наше инкогнито.
Пришлось нам обыскать трупы, забрать драный плащ, в который кое-как завернулся Емельян. Я облачился в засаленную епанчу[i], а моего охранника обмотали обносками, и оттого он стал похож на мумию.
Как выяснилось, ловкач брал на себя слишком большую ответственность как попасть к дворцу они не знали. Пришлось гренадеру вынести дверь в один дом, в котором после нашего побоища открывать на стук нам не спешили, и получить эту информацию от перепуганных хозяев.
Через час мы окровавленные и грязные прибыли к воротам Летнего дворца. На часах стояли двое семёновцев. Наша кавалькада сильно их напрягла: какие-то оборванцы, причём первым идёт человек огромного роста, а на коне замотанная в тряпки фигура.
- Кто такие, что надо? из караулки сразу вышли ещё двое солдат. Григорий с коня злобно каркнул:
Кто-кто! Разумовский во дворце?
Один из подошедших солдат, видимо, старший, поинтересовался с некоторой издёвкой:
- А какой тебе Разумовский нужен?
- Любой! Хоть Кирилл Григорьевич, хоть Алексей Григорьевич.
- Хм, а что хотел от них? уже более заинтересовано.
- Передай, что Гришка Белошапко тут.
Вот теперь они зашевелились, видимо, указания какие-то были даны. Старший жестом отправил одного из солдат к дворцу, тот рванул резво, как лошадь-четырёхлетка. Буквально через десяток секунд с того момента, как он скрылся за дверями дворца, те снова распахнулись, и на крыльцо выскочила мама. За ней тут же выскочил Кирилл Григорьевич, потом Панин, потом Разумовский-старший, Орловы, ещё какие-то гвардейские офицеры, солдаты, и все посы́пали к нам.
Уже по дороге Орловы пытались прорваться в первый ряд, но Кирилл Разумовский и Панин своё первенство не отдали, а маму подхватил под руку Алексей Григорьевич, который забыл о своей степенности.
Кирилл подбежал к воротам первым, с ходу нервно крикнул:
Гришка, ты?
- Я, Кирилл Алексич, я! устало ответил мой гайдук.
- Где царевич?
Екатерина и остальные уже были рядом, я вышел из-за спин своих защитников и громко крикнул:
Мамочка, я здесь!
Она оттолкнула всех, бросилась ко мне, обняла меня, я почувствовал мамино тепло. Судя по всему, до этого я был в диком напряжении, а сейчас оно меня отпустило, и я повис на её руках, шепча: «Мамочка-мамочка!» Все запрыгали вокруг, изображая кур-наседок, громко кудахча и чуть ли не подпрыгивая, так я всё это воспринимал.
По пути до дверей дворца я успел поймать взгляд Разумовского-старшего и благодарно ему улыбнуться. А потом я категорически отказался следовать в покои матери до тех пор, пока Гришке не окажут медицинскую помощь, а двух моих спасителей не опросят и не переоденут.
По пути до дверей дворца я успел поймать взгляд Разумовского-старшего и благодарно ему улыбнуться. А потом я категорически отказался следовать в покои матери до тех пор, пока Гришке не окажут медицинскую помощь, а двух моих спасителей не опросят и не переоденут.
Гришку посадили на стул в кордегардии, и к нему прибежал один и лейб-медиков. С раненого срезали лохмотья, которыми мы его обмотали. Бок выглядел страшно, но кровотечение было уже небольшим. Врач вытащил из сундучка нить и собрался шить.
Меня что-то беспокоило, я поднял руку, привлекая к себе внимание, и задумался. Вот оно!
- А почему Вы не держите нить в алкоголе? просил я у врача. В больницах в прошлой жизни я бывал не раз, в травмпунктах тоже по разным причинам, но помнил, что нитки врачи всегда вытаскивали из баночки с антисептиком.
- А зачем, Ваше Императорское Высочество? вот озадачил, так озадачил. Я раньше не обращал внимания на врачей, после оспы я и не болел толком, а вот теперь обратил и был искренне удивлён. Так, о микробах здесь что-то знают Ломоносов мне рассказывал.
- Так. Известно ли Вам, милостивый государь, о маленьких зверьках, открытых голландцем Антонием Левенгуком?
- Ваше Высочество! Я не понимаю, какое отношение этот дурацкий факт имеет к медицине? слова медика прозвучала столь напыщенно, его тон был столь возмущённым, что мне стало очевидна невозможность ему что-то доказать прямо сейчас. Поэтому я просто приказал:
Принесите Spiritus vini[ii]! доктору велел обмыть им руки, вымочить в нём иглы и нить, а бинты прокипятить, пока идёт операция.
Да, я заработал репутацию глупого малолетнего самодура, мешающего и вредящего профессионалам, но вот только тот, кто спас меня, не пострадает от этого коновала. А вот медициной сто́ит заняться пусть в ней ничего толком не понимаю, но уж в гигиене-то разбираюсь
Я настоял, чтобы Григория разместили во дворце. Емельяна с Захаром я попросил сделать моими охранниками. Захара сразу отправили с десятком измайловцев на место схватки, но там было уже всё вычищено следов не нашли. Чертков и его люди тоже будто канули в Лету. Концы в воду, за заговором стоял кто-то могущественный...
Поспать ночью больше не удалось, буквально перед рассветом к нам нагрянули новые гости Воронцовы. Тётя Анна вошла впереди каравана родственников. Мы с мамой встретили их вместе.
- Анна Карловна! Какой неожиданный визит! мама взяла инициативу в свои руки.
- Ваше Императорское Величество, мы прибыли выразить Вам нашу преданность! Воронцова взяла с места в карьер, явно отрезая себе и свои родственникам пути отступления.
- Что и Елизавета Романовна с вами? Екатерина настоящая женщина, которая не пропустит момент пнуть соперницу.