- А может верность? продолжал играть он.
- Верность, да, конечно. Для государя верность отчизне, вверенной тебе Господом!
Разговор получился очень сложным и натянутым, мне регулярно приходилось включать ребёнка, но своего я добился. Орловы начали активно искать контакты с Разумовскими и Паниными, маму слегка встряхнули.
После этого я также открылся маме, сказав, что не переношу отца, и его правление может полностью разрушить государство. Я сравнил его правление с правлением Лжедмитрия[vi], которое послужило началом Великой Смуты[vii]. И открыто признал за ней право свергнуть его, спасая страну. В общем, сообщил о своей полной поддержке.
К заговору присоединился накрученный мною Панин, который боялся потерять влияние на престол, а значит и своё положение. Разумовский также пообещал поддержку, отойдя от своего принципа невмешательства, и привлёк к заговору своего брата Кирилла с его Измайловским полком[viii].
Но настоящей душой заговора стали Орловы. Братья были очень популярны в гвардии, которая должна была стать орудием смены власти. Наконец и мама разрешилась от бремени, родив мальчика, названного Алексеем. Всё было почти готово.
Спусковым крючком стал мир, заключённый с Пруссией, а точнее, торжественный ужин, который закатил Пётр по этому случаю в Петергофе. На торжестве папенька потребовал от моей матери встать и выпить за здоровье Фридриха Великого, сопровождая своё требование крайне неприличными словами и жестами. Как мне потом передавали, это было очень мерзко и некрасиво. Мама отказалась, и тогда отец начал грубо оскорблять её и меня заодно.
В мягком изложении его слова были о том, что мама ему никогда не была верна, он с ней не жил, а я, таким образом, вовсе не его сын. Более того, он заявил, что завтра же нас лишат статуса и отправят в крепость.
Ждать больше было опасно и глупо. Началось.
Братья Орловы собрались в своём доме в Петербурге. Они не могли в последнее время встретиться все вместе и обсудить ситуацию, но теперь это было необходимо, и каждый бросил все дела и прибыл на встречу, которую организовал старший брат, Иван.
Все братья заходили, приветливо кланялись старшему брату и садились по его знаку за стол. Сидели молча, пока не приехал последний и Иван не начал беседу.
- Итак, братцы, что делать будем? Алексей?
- Делать нечего, только драться, ещё денёк и сожрут нас. В Берёзово [ix]не хочу!
- Кто по этому поводу ещё что скажет? Иван обвёл взглядом братьев. Никто не высказал намерения противоречить словам Алексея, Что ж, ясно решили! Как будем действовать? Какие карты у нас в игре? Григорий?
- Императрицу я беру на себя! Ей тоже отступать некуда. С нами Панины и Разумовские!
- Прекрасно, а войска что?
- Измайловцы с нами!
- И это всё? руку поднял Алексей, прося слова. Иван кивнул:
- Говори!
- Семёновцы [x]почти наверняка, Преображенцы [xi]почти все, Конная гвардия скорее всего. Никто против нас в Петербурге не пойдёт задавим.
- Голштинцы[xii]?
- За Петра, но одни они вряд ли смогут что сделать.
-Что надо для начала, Алексей?
- Деньги и вино в достатке, офицеров все мы знаем, надо бежать и поднимать людей.
- Всё, начинаем?
- Есть вопрос. Алексей поднялся из-за стола. Получил кивок Ивана, хлебнул из бокала и решительно произнёс:
- Наследник. Он опасен. За него слишком многие. Чуть позже он станет опасным игроком, который нам наверняка будет мешать. Мешать Григорию стать императором так уж точно.
- Что ты предлагаешь? взгляд Ивана стал чёрным и пронизал Алексея насквозь.
- Надо его убрать! В шуме бунта никто не заметит, кто это сделал. Победа всё спишет. Потом его охранять лучше будут и спрятать следы будет сложнее.
- Гриша, что ты думаешь?
- Я Алексея поддерживаю! Мне он только мешает! Катька без него вся моя будет! С рук у меня есть будет!
- Братья? обратился Иван к младшим.
- Мы как ты, братец, скажешь!
- Как ты, Алёша, это сделаешь?
- У меня есть дружок в Преображенцах, мне верен. Он всё сделает. Только тебе, Гриша, нужно будет от своей Катьки письмо получить, что, мол, этим людям Павел может довериться.
- Я не уверен, Алёша! Она, может, не довериться в таком деле любит она его! Пошлёт кого из измайловцев
- Мы с тобой вдвоём её уговорим. По дороге обсудим как. Так можно, Ваня?
- Хорошо, так и поступим. Имена и обстоятельства знать не хочу. Пусть, мы не будем знать подробностей! братья кивнули, принимая решение старшего брата.
- Итак! Алексей и Григорий к императрице, Фёдор к Разумовскому, пусть Измайловцев поднимает, потом к Конной гвардии. Владимир к Семёновцам, я сам к Преображенцам. Сбор к утру у Летнего дворца. Помолимся, братцы за успех! братья повернулись к иконам и начали молитву.
Орловы подняли Преображенцев и Семёновцев, Разумовский своих Измайловцев, вахмистр Потёмкин сагитировал конногвардейцев. Синод и Сенат стараниями Панина, Разумовского и Левшина были за нас. Григорий Орлов вывез маму ночью из Петергофского дворца в Петербург.
Я был в Царском селе. Естественно, что я ничего не знал об этих событиях и преспокойно улёгся спать. Ночью меня разбудили и просветили. За мной примчались Преображенцы во главе с поручиком Чертковым, чтобы доставить меня в Петербург.
Признаться, я был удивлён, что не приехал кто-то из Измайловцев. Если уж не сам младший брат Алексея Григорьевича Разумовского Кирилл, так хоть кто-то из его приближённых, с которыми я был знаком. Но при них было письмо от мамы, так что я быстро оделся, взял с собой пару гайдуков[xiii], которых мне уже с полгода как любезно предоставил Разумовский, и поскакал в Петербург.
Емельян Карпов был доволен своей судьбой. Ну, сейчас уже был доволен. А вот раньше Когда год назад на его брата Михея выпал жребий в рекрутчину[xiv], отец их Кузьма сельский кузнец, человек богатырских статей почти сажень ростом, но тихого нрава. Так вот, отец твёрдо определил, что Михею служить никак не возможно только женился, а жёнка его уже на сносях ходит. Денег на наём замены у них не было откуда такие деньжищи, крестьяне же. Так что идти в рекрутчину выходило Емельке.
А что, тот к кузнечному делу, в отличие от старшего брата, тяги не испытывал, крестьянствовать тоже не стремился, даже невесты у него не было Ходил Емеля то молотобойцем у отца и брата, то в деревенских пастушках. Не то чтобы дурачок, но какой-то неспособный к нормальной крестьянской жизни. За что не возьмётся, ничего не выходит. Только молотом лупить со всей силы и мог, а это в деревне нечасто и требуется.
Так что в рекруты ему судьба была пойти. Он и пошёл. Обнял на дорогу родителей, помахал кулаком пред носом брата: как же, коли вместо тебя иду, так должен ты так жизнь прожить, чтоб все обзавидовались! И оставил своё сельцо Колядино навсегда.
Вот здесь и понял он, что жизнь его до этой поры сказкой была. Ростом в целых два аршина [xv]и десять вершков[xvi], был он истинным великаном. Но характер у Емельки был в отца тихий и робкий, поэтому в начале службы поручик на рекрутской станции попытался продать его обманом на демидовские заводы. Помешало тому только то, что на слух о медведе, забритому в рекруты, прискакал капитан Копорского полка, возжелавший заполучить его в создаваемую гренадерскую [xvii]роту. И приехал он очень вовремя, когда на дежурстве был другой офицер, не состоявший в доле с жуликоватым поручиком всё вскрылось. Емелька отправился в Санкт-Петербург в полк, а поручик на суд губернатора.
В полку он сразу был определён в гренадерскую роту с таким ростом без вариантов. Больше всего его командиры боялись, что его заберут в гвардию без какой-либо оплаты им. Поэтому припрятали его в полковой слободе и не выпускали в город. Там же оказался и его землячок. Ну как земляк, просто оба тверские, но всё-таки.
Захар Пономарёв был отправлен в рекруты как вор. Поймали его на краже у соседей и не в первый раз, вот мир его и отдал[xviii]. Хотел бежать по дороге, но старший попался внимательный, лоб ему забрили сразу и ловили два раза, пороли потом так, что несколько дней в побег пойти не было сил. Когда попал в полк, там уже знали его репутацию и тоже заперли в слободе, где их учили солдатской жизни. Там они и познакомились и даже подружились.
Прошёл год и Емельян оказался хорошим гренадером, а Захар мушкетёром, и вот собрались отправить их уже в постоянные роты. А перед этим, наконец, разрешили выйти из казарм в город. Вот тут и решили дружки гульнуть напоследок. Зашли в кабак, выпили-закусили, пошли дальше гулять по городу, смотреть на людей, на дома, каких раньше не видели. Может и ещё где выпить.
Оба были слегка пьяны от выпитого в кабаке и от ощущения свободы. Они брели по улице, не разбирая дороги, весело переговаривались и не обращали внимания на окружающих, но шум, раздававшийся за углом, был слишком громок и вынудил их остановиться и замолкнуть.
- Что это, Захарушка? непонимающе произнёс Карпов.
- Дык, похоже, убивают кого-то, Емель! удивлённо произнёс приятель.
- Эвона! задумчиво протянул гренадер и тихонечко выглянул из-за угла. Увиденное заставило его отшатнуться и непонимающе уставиться на друга.
- Что там?
- Там, это, какого-то мальчонку с гайдуками убивают. Непорядок, брат, ребёнок же! Карпов глянул на приятеля, и, поймав ответный задорный взгляд Захара, Где наша не пропадала! рывком кинулся к месту схватки
Ехать было далеко, и мы скакали всю короткую летнюю ночь, однако к утру уже на окраине города наш конвой странным делом пропал. Гайдуки заволновались. Старший из них Григорий нервно сказал:
- Знаешь, Ваше Императорское Высочество, странно это. Конвой просто так не пропадёт, если на них напал кто, мы бы увидели, а так оторвались от нас и понимай, как звали. Что-то не так. Ловушка, похоже
- А что же они нас сами не порешили? спорил с ним второй гайдук, Степан.
- Если бы они нас сами убили, глядишь и признался кто из преображенцев, или заметил кто, что это именно они так нас вмешался уже я.
Мы начали нервно оглядываться. Потеряли-то мы свой конвой в мелких улочках. Завёл нас наш конвой туда, а мы уже устали и не поняли, что нас заводят в засаду.
Всё верно, из-за угла вывернула группа оборванцев. Они и были той засадой, которую мы ждали. Оборванцы оказались хорошо вооружены и открыли огонь из пистолетов. Гайдуки были ребятами очень опытными, Алексей Григорьевич дал мне в охрану лучших из лучших, видно, чувствовал что-то. Григорий и Степан подняли своих лошадей на дыбы, прикрывая меня от огня нападавших.