Лили зачем ты это сделала?
Мне просто захотелось. Она, как обычно, пожала плечами. Ты такая хорошенькая, Бланш. И очень грустная. Я подумала, что, может, подбодрю тебя.
Но, Лили, я я не такая Конечно, Бланш знала, что есть женщины, которые любят женщин. Она ведь снималась в кино, хоть и недолго. Черт возьми, она жила в Париже! Там были специальные клубы Ходили слухи, что иногда, под настроение, Шанель была «такой», и Джозефина Бейкер тоже. Не говоря уже о Коуле Портере, который был «таким» мужчиной, несмотря на брак с Линдой. Бланш не была ханжой, но сейчас она растерялась.
Какая?
Ну Я замужем, Лили.
И что? У меня тоже есть мужчина, я же тебе говорила. Роберт. Я тебя с ним познакомлю.
А я я никогда
Бланш, Бланш Лили тихо рассмеялась, но Бланш чувствовала, что смеются не над ней, и была за это благодарна. Бланш, не волнуйся. Мне просто так захотелось. Я тоже люблю мужчин. Но ты мне нравишься. Мне нравятся многие вещи, многие люди. Поцелуй что в нем такого? Нормальное поведение для людей, которые нравятся друг другу.
Настала очередь Бланш рассмеяться; сейчас Лили очень напоминала Клода, когда он описывал свой обычный вечер четверга.
Тогда ладно. Ты мне тоже нравишься, Лили. Очень хоть и не «так».
Лили кивнула. Через мгновение, в течение которого она, кажется, что-то обдумывала, Лили вложила свою маленькую ручку в руку Бланш, затаив дыхание, как будто боялась, что та оттолкнет ее. Этот неуверенный, робкий жест превратил свирепое, сексуальное существо, которое Бланш совсем недавно представляла с автоматом в руках, в беспризорника. В ребенка, который нуждается в защите.
Ты мой друг, Бланш.
Бланш не знала, что сказать; она вообще не знала, как реагировать. За последние тридцать секунд Лили вызвала у нее столько неприятных эмоций, что Бланш просто потеряла дар речи. Клода это бы точно позабавило.
Спасибо, прошептала Бланш; она не знала, услышит ли ее Лили за шумом воды, разговорами и смехом. Ты тоже мой друг.
Лили снова сжала ее руку, и Бланш поняла, что та все слышала.
Я нужна тебе, Бланш, сказала Лили со своим мелодичным восточноевропейским акцентом. Нужно, чтобы я рассказала тебе о мире, в котором мы живем. О мире за пределами «Ритца». Ты как воздушный шарик.
Что?
Воздушный шарик. Там, в небе. Ты можешь улететь вот так! Лили дико замахала руками и стала танцевать; ее крошечные ножки в нелепых туфлях топали по скользкой палубе. Она покачивала бедрами, смеясь и подпрыгивая.
Я держу тебя здесь, на земле, бросила она через плечо, а ты удерживаешь меня от всяких безумных поступков. Мы помогаем друг другу!
Бланш рассмеялась, хотя эти слова пригвоздили ее к палубе своей пронзительной правдивостью. Черт возьми, в последнее время она действительно напоминает воздушный шарик, который мечется туда-сюда в небе. Она позволяет гневу, праздности, сплетням, красивой одежде, дорогой еде и крепким коктейлям, детскому раздражению, не говоря уже о разочаровании из-за того, что жизнь не превратилась в грандиозную героическую драму, управлять собой.
Бланш была не настолько эгоистична, чтобы свалить всю вину на Клода и его развлечения по четвергам. Или объяснить происходящее тем, что у нее нет детей (которых она, может, и не хотела). Но она не могла найти выход из этой ситуации, не видела цели, не умела действовать, а не просто эмоционально откликаться на происходящее.
Возможно, до сегодняшнего дня.
Приезжай ко мне в «Ритц». Послезавтра, пригласила Бланш Лили, которая хватала за руки незнакомцев, вовлекая их в свой танец; вскоре по палубе струилась людская река. Лили поймала Бланш и втащила ее в этот поток. Мы выпьем чаю. Я хочу познакомить тебя с Клодом. Я хочу, чтобы ты познакомилась со всеми моими друзьями.
Конечно, сказала Лили, как будто с самого начала ждала именно этого. Держу пари, у тебя богатые друзья! Они тоже могут мне помочь. Но пока забудь о них и танцуй, Бланш. Танцуй, пока можешь! Это не продлится долго!
Она сказала это весело, хихикая над неизбежностью последнего трубного гласа, последнего аккорда вальса. Бланш тоже расхохоталась и позволила людскому водовороту поглотить себя. Десятки незнакомцев самозабвенно танцевали под гул моря, по которому, не обращая внимания на другие лодки, скользил их корабль.
Глава 10
Клод
1938 год
На протяжении своей славной истории «Ритц» не раз становился прибежищем для сомнительных личностей. Этого, впрочем, не удалось избежать ни одному отелю. К несчастью для Клода, в «Ритце» люди позволяли себе то, чего никогда не сделали бы дома. Матрона, квартира которой славилась на всю округу идеальной чистотой, без зазрения совести оставляла полотенца и грязное белье на полу отеля. Приверженцы строгих диет отбрасывали осторожность и заказывали все пирожные, какие только можно было достать на кухне. Ранние пташки спали до полудня в мягкой постели, застеленной свежим бельем.
В отелях порой случались нелицеприятные вещи. Даже в «Ритце». Барон умер от сердечного приступа в постели своей любовницы, в то время как его жена спала, ничего не подозревая, в апартаментах по соседству. Совершались самоубийства: их было несколько, но самым громким стало самоубийство Олив Томас, звезды немого кино и жены Джека Пикфорда, брата знаменитой Мэри Пикфорд. Это случилось в 1920 году, еще до того, как Клод поступил на работу в «Ритц», но он, конечно же, был в курсе всего. Несчастная Олив выпила большую дозу хлорида ртути, так как, по слухам, муж заразил ее сифилисом. Месье Рею пришлось быстро избавиться от бедняжки, чтобы ее не заметил никто из гостей; тело вынесли через кухню, завернув в одеяло.
В «Ритце» бывало всякое Но ничто не подготовило Клода к поразительным переменам в клиентуре, которые происходили во второй половине 1937-го 1938 году.
Их причиной стала Гражданская война в Испании. В баре не говорили ни о чем другом; многие его завсегдатаи отправились в Испанию, некоторые в военной форме, другие в качестве корреспондентов. Хемингуэй долго и громко кричал о том, что это уникальная возможность, которая предоставляется раз в жизни. Ходили слухи, что в итоге он завербовался в лоялисты, но Клод подозревал, что Хэм так и остался пьяным сторонним наблюдателем. Поговаривали, что этот человек умеет писать. Клод не вникал; у него было более чем достаточно французской литературы, чтобы занять себя в редкие минуты досуга.
Пока бушевала война, во Францию стекались самые разные люди. Районы, граничащие с Испанией, были наводнены беженцами, в основном крестьянами. А в «Ритце» появились агенты, пытающиеся раздобыть больше денег и оружия для обеих сторон.
Пока бушевала война и немецкие ВВС демонстрировали свою свирепую мощь, бомбя не только солдат, но и мирных граждан, в «Ритце» появились и другие персонажи с ненавистным немецким акцентом, с черной нарукавной повязкой нацистской партии, в черных ботинках, всегда непристойно блестевших, с медалями, начищенными до неземного блеска.
Когда приехали немцы, американцы уехали. Исчезли, как крысы, спасающиеся с тонущего корабля. В одночасье пропали друзья Бланш писатели, художники, музыканты. «Дилетанты в жизни!» с раздражением думал Клод. Их место заняли другие, не менее инфантильные постояльцы европейцы, устроившие в Париже пир во время чумы, танцевавшие дикий танец, не обращая внимания на то, что происходит вокруг: на голодающих беженцев из Испании, которые были вынуждены ютиться в лагерях у границы; на регулярные бомбардировки жилых районов. На фотографии улыбающихся Гитлера и Муссолини, которые пожимали друг другу руки. На толпы людей в коричневых рубашках, поднимающих руки в ужасном приветствии.
Клод был измотан распутными европейцами, решившими провести в «Ритце» самые фантастические дни своей жизни. За годы работы управляющим он организовал (разумеется, очень профессионально) немало диких оргий: популярные в 1920-е годы кубистические вечеринки, где все гости были одеты в нелепые угловатые костюмы. Мероприятия, мода на которые пришла после триумфа русского балета: танцовщиц, одетых нимфами, нанимали для работы официантками. И все же праздники, проходившие в «Ритце» в конце 1930-х годов, шокировали и изводили Клода.
Граф устроил званый обед, на котором гостям должны были подавать слоновьи ноги, Клод чудом нашел их, обзвонив все зоопарки Франции, Австрии и Бельгии. Эльза Максвелл (американка по происхождению, она проводила большую часть времени в Европе в обществе самых богатых и знаменитых) в последний момент решила устроить бал-маскарад: она влетела в кабинет Клода в два часа дня, чтобы предупредить, что двести ее ближайших друзей прибудут в «Ритц» в восемь. У Клода и его сотрудников было шесть часов, чтобы раздобыть композиции из свежих цветов, закупить безделушки для подарков и найти акробата, готового выступить на шаткой, наспех сооруженной позолоченной трапеции, которую Клод выпросил в «Мулен Руж». Британские светские львы и члены королевской семьи, отправлявшиеся воевать в Испанию, решили громко отметить это событие. Происходящее, видимо, казалось им праздником; они покупали корзины с лучшими паштетами и фуа-гра, сырами, винами, шампанским и шоколадом, чтобы взять с собой. Как будто война это пикник.
Клод знал, что это не так, но чтение лекций не входило в его обязанности. Его работа состояла в том, чтобы выполнить любую просьбу, какой бы абсурдной она ни была. Именно это он и делал. Очень успешно.
И тем не менее Однажды Клод сорвался и не смог сдержать гнев, увидев очередное блестящее, жирное немецкое лицо, которое заглядывало в каждый закоулок, каждый кабинет и каждый номер отеля «Ритц».
Самым представительным из нацистов, которые сновали по отелю, да и по всему городу, как тараканы, был барон Ганс Гюнтер фон Динклаге, атташе немецкого посольства. Он был молод, красив, с блестящими светлыми волосами и ясными голубыми глазами; недавно развелся и кокетничал со всеми женщинами, включая Бланшетту. Последнее обстоятельство создавало проблемы с Коко Шанель, которая считала фон Динклаге (по прозвищу Спатзи по-немецки «воробей»), регулярно подсаживавшегося к ее столику в ресторане и баре, своей собственностью.
Как-то вечером Шанель встретила Бланш и Клода, когда они поднимались по парадной лестнице в крыле, выходившем на Вандомскую площадь; личные апартаменты Шанель были в этой части отеля. Поскольку ее модный дом располагался всего в нескольких кварталах отсюда, на улице Камбон, Шанель было удобно жить в «Ритце», а отелю это обеспечивало хороший стабильный доход.
Но эта женщина нравилась немногим в «Ритце». Она часто отправляла еду обратно на кухню, утверждая, что блюда не соответствуют ее высоким стандартам (кажется, Шанель вообще ничего не ела, только пила). Она настояла на том, чтобы ее апартаменты отделали заново: замысловатые узоры на обоях, гобелены и позолота, которые якобы делали «Ритц» самым роскошным отелем в мире, не для нее. Шанель оформила свои комнаты в современном стиле, который, по мнению Клода, был просто отвратителен. Так много стекла, так много прямых линий. Очень неуютно, если не сказать больше.