Одни, но не одиноки
Мы постоянно окружены людьми. Нас учат думать, что сами мы не способны сделать себя счастливыми, что для этого нам обязательно нужен кто-то еще.
«В состояние одиночества нужно погрузиться, осознать его, прочувствовать. Поначалу оно может вызывать дискомфорт и даже страдание, но, прислушавшись к себе, вы обнаружите, что на самом деле так намного приятнее, чем находиться рядом с неподходящим человеком».
Соня, 35 лет, писательницаМногие из тех, кто когда-либо жили в одиночестве, подтвердят: нет состояния более естественного и гармоничного, если принимать его сознательно, не обращая внимания на общественное мнение или навязчивую социальную политику государства.
«Я единственный ребенок в семье. У меня всегда была своя комната, я привыкла с детства быть одна. Это состояние для меня естественно. Был период, когда я снимала квартиры с другими людьми, интересный опыт и в целом фан. Но, когда у меня снова появилось свое жилье, я вздохнула с облегчением».
Наталья, 37 лет, режиссерСпокойное отношение к одиночеству позволяет нам адекватнее оценить наши социальные связи и сделать выбор в пользу тех людей, находиться с которыми нам так же комфортно, как с самими собой.
Если же общение происходит по инерции, если нами движут социальные установки или нерациональные страхи может, стоить дать себе время подумать? В одиночестве.
Ольга Тараканова
Родство не по крови: что такое семейный аболиционизм и как массовое суррогатное материнство может изменить мир
Идея упразднения семьи не нова. Что семейные связи не только поддерживают, но и закрепощают, были уверены феминистки середины века и раннесоветские идеологи, а до них ополчились на институт семьи Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Однако в конце 2010-х появились новые проекты так называемого семейного аболиционизма: они связаны с новейшими антропологическими идеями, биотехнологическими инновациями и утопической политикой постработы.
Мечта абьюзера
«В совместном ведении Российской Федерации и субъектов Российской Федерации находятся: защита семьи, материнства, отцовства и детства; защита института брака как союза мужчины и женщины» таким стал текст Конституции после принятия поправок-2020.
Забавно, что голосование 22 апреля пришлось перенести именно из-за коронавируса, ведь в центре пандемии тоже семья. Это совсем не так очевидно, как в Конституции, но ведь действительно: главной стратегией борьбы почти везде стала самоизоляция, а значит, больше всего времени мы проводим дома, соблюдая социальную дистанцию. Но «дистанцию от кого точнее, ото всех, кроме кого? спрашивает философ Софи Льюис в колонке, посвященной коронавирусу, и продолжает, комментируя данные о скачках в статистике домашнего насилия: Карантин это, по сути, мечта абьюзера: ситуация, которая наделяет почти безграничной властью тех, кто стоит во главе семьи»[116].
«Вынашивательницы» и белоснежки
В прошлом году Софи Льюис написала книгу с названием «Даешь суррогатные отношения!» (Full Surrogacy Now) и подзаголовком «Феминизм против семей»[117]. Колонку о коронавирусе и бытовом насилии она тоже завершила призывом уничтожить семьи: «Это шантаж. Нас заставляют поверить, что нет других источников любви и заботы, кроме семьи А мы заслуживаем большего».
Но разве суррогатное материнство может увеличить количество любви и заботы в нашем мире? Да, но не в той их форме, которая распространена сегодня. Сейчас в основе контракта между заказчиками и суррогатной матерью обещание, что та никогда не придет к ним «под дверь». Часто у «вынашивательниц» (gestators, такой термин Софи Льюис часто использует вместо слов «суррогатная мать», чтобы напомнить, что сейчас существует и мужская беременность беременность трансгендерных мужчин, сохранивших матку) нет такой возможности вовсе. Со многими заказчиками их разделяет расстояние будь то черные рынки в Камбодже или высокотехнологичные клиники в Индии. Но даже если исполнительница живет поблизости от заказчиков, а может, и поддерживает контакт с ними как, например, героиня резонансного интервью на Wonderzine[118], все равно: главное условие в большинстве контрактов не заявлять свои права на ребенка.
«Белоснежная! Даже если яйцеклетка индийская, всегда видно британцев европейцев», Софи Льюис цитирует доктора Найну Патель, главу крупнейшей в Индии сурроклиники Akanksha. Так Патель восхищается «верным» цветом кожи новорожденного в одном из репортажей, снятом прямо во время родов индийской суррогатной матери для заказчиков-европейцев.
Суррогатное материнство создает новую для западного мира «онтологию рождения», которая не стирает, конечно, но пересматривает значение биологических факторов.
Как устроен процесс технологически? Смешивают яйцеклетку и сперму, затем оплодотворяют «вынашивательницу»; яйцеклетка может быть заказчицы, а может быть донорской, так же как и сперма. Таким образом, биологическое родство стирается дважды. Во-первых, ДНК донорской клетки как бы игнорируют, акцент ставят на клетку заказчика или заказчицы. А во-вторых, игнорируют те процессы, что происходят между плодом и телом «вынашивательницы». Фрагменты ДНК плода могут оставаться в теле навсегда (это называется микрохимеризм)[119], плод в целом синхронизируется с телом гормонально и эпигенетически (эпигенетика изучает воздействия внешних факторов на генотип). Все это еще толком не описано, но уже замечено.
В этом котле из биологии и технологии, где переплавляется идея «природного, естественного», Льюис и находит первое освободительное следствие суррогатного материнства. Оно разрушает западные идеи о биологическом родстве, которые мы редко ставим под вопрос.
Братья по каноэ
Биологическое родство как таковое вообще недавняя и крайне специфическая идея. Первым ее описал американский антрополог Дэвид Шнайдер в двух работах 1968 и 1984 годов[120]. В «Американском родстве» он указал, что в основе представлений о родстве в США лежит идея полового размножения, а практически родство реализуется в двух формах: деторождения (порядок природы) и брака (порядок закона). Не будучи кровными родственниками, люди могут породниться только за счет вступления в брак.
Во второй работе, «Критике исследований родства», Шнайдер указал, как эти западные идеи определяли изучение форм родства в других культурах.
Много где родственными считаются не только отношения, основанные на акте рождения, но всякий раз антропологи рассматривали их только как аналогию с «настоящим» родством.
Между тем переживание родства в незападных культурах бывает крайне интенсивным. Так, многие африканские и азиатские народы говорят, что у родственников «общие кости». Из этого следует, что границы их тел не заданы кожей и воздухом вокруг них и что они телесно чувствуют, что происходит с теми, кого на западе назвали бы «отдельными индивидами». Некоторые исследователи называют такое восприятие мира «мистической взаимозависимостью», но другие предлагают вполне понятные объяснения.
«Состояние тела "отражает успехи тех, кто о нем заботится. Тело это ответственность микросообщества, которое кормит его и ухаживает за ним; следовательно, его форма прерогатива сообщества, а не индивида"», антрополог Маршалл Салинс цитирует исследовательницу фиджийских народов Анну Бекер. Салинс в 2013 году написал полуакадемическое эссе «Что есть родство и чем оно не является» это масштабный кросс-культурный анализ представлений о родстве[121]. Вот цитата-выжимка о том, что может служить основанием для родства: «совместные приемы пищи, реинкарнации, совместное проживание, общие воспоминания, совместная работа, кровное родство, удочерение и усыновление, дружба, пережитые страдания».
«Состояние тела "отражает успехи тех, кто о нем заботится. Тело это ответственность микросообщества, которое кормит его и ухаживает за ним; следовательно, его форма прерогатива сообщества, а не индивида"», антрополог Маршалл Салинс цитирует исследовательницу фиджийских народов Анну Бекер. Салинс в 2013 году написал полуакадемическое эссе «Что есть родство и чем оно не является» это масштабный кросс-культурный анализ представлений о родстве[121]. Вот цитата-выжимка о том, что может служить основанием для родства: «совместные приемы пищи, реинкарнации, совместное проживание, общие воспоминания, совместная работа, кровное родство, удочерение и усыновление, дружба, пережитые страдания».
Вот два развернутых примера, которые описывают конкретные ситуации:
в трукском языке есть слово со значением «брат по каноэ» так говорят друг о друге те, кто пережили угрожавший жизни шторм в море, а затем дали обязательную в таком случае клятву «заботиться друг о друге», «поддерживать друг друга», «разделять взгляды» и по возможности «делить землю и другие ресурсы»;
для инуитов с островов Белчер одна из самых значимых форм родства быть тезками: одинаковые имена позволяют даже незнакомцам почувствовать связь с первой минуты; также существует практика сознательного наделения именем получающий тогда называет родственников наделяющего теми же словами, что и тот, и оба должны следовать правилам в отношениях друг с другом в первую очередь помогать материально.
Единственный общий знаменатель всех этих оснований для родства, который находит Салинс, «общность бытия», «бытие-вместе» (mutuality of being).
А главное, что поняли антропологи, которые развивали и критиковали идеи Шнайдера: родство производится, а не дается. Акт рождения такой же способ производства связи на практике, как жизнь на одной земле.
Труд любви
На самом деле западное родство тоже не так гомогенно, как это представил Шнайдер. Он описал скорее идеальную модель, к которой действительно принято стремиться и на которую, что еще важнее, ориентированы многие законы. Более того, хотя Салинс в эссе опирается в основном на незападные культуры, можно вспомнить, например, названых родственников в русскоязычных обществах людей, которые добровольно соглашаются практиковать отношения, по умолчанию предполагаемые только кровным родством.
«Но что еще важнее, на практике все большее число людей существуют в многопоколенческих семьях, семьях, во главе которых стоят женщины, семьях, которые разбросаны по миру, но связаны экономически (результат глобальных паттернов трудовой миграции и переселений)», отмечают антрополог Кейт Гриффитс и историк Жюль Глисон[122].
Особенно далеки от идеала нуклеарной семьи разные маргинализованные группы, которые, объединяясь, фактически решают вопрос выживания: этнические сообщества, квир-сообщества. Часто такие группы возникают в революционных условиях или во время протеста Софи Льюис, например, вспоминает аргентинское движение «Матери площади Мая», участницы которого в период военной диктатуры стали встречаться на центральной площади Буэнос-Айреса, чтобы обмениваться информацией о пропавших без вести детях и выдвигать общие требования правительству, таким образом практикуя «коллективное материнство».