В этом отношении представляется неверным подход, отрицающий правовую природу полномочий как разновидности субъективного права. Эта позиция связана с тем, что в гражданском обороте категория «полномочие» рассматривается как элемент представительства, создающий возможность осуществлять субъективные права и обязанности другого лица, действовать с правовым результатом как для представляемого, так и для третьего лица[27]. Полномочие рассматривается в доктрине как «власть представителя непосредственно управомочивать или обязывать самого принципала своими сделками»[28], но при этом ей отказывается в возможности быть расцененным в качестве какого-либо права в субъективном смысле.
Следует согласиться с имеющейся критикой мнения О.А. Красавчикова, согласно которому полномочие является субъективным правом, которому противостоит обязанность представляемого принять на себя все юридические последствия действий представителя[29]. В.А. Рясенцев справедливо указывал, что полномочие не является субъективным правом, так как полномочию не соответствует чья-либо обязанность, полномочие нельзя нарушить как субъективное право и полномочие не порождает права на иск[30]. Наиболее близко к разрешению вопросов соотношения категорий «правомочие» и «полномочие» подошел К.И. Скловский, который сделал акцент на непосредственной связи категории «полномочие» с правосубъектностью лиц в представительском отношении. Он, в частности, указал, что полномочие в отличие от субъективного права не может быть передано ни в порядке цессии, ни в порядке традиции, что подтверждается правилами о передоверии, в соответствии с которыми передоверие полномочий не прекращает полномочий у представителя; субъективное право является мерой возможного поведения, а границы полномочия в отдельных случаях установить практически невозможно (полномочия законного представителя практически совпадают в объеме с правоспособностью представляемого)[31].
Представляется, что «полномочие» при представительстве действительно представляет собой специфическую модель делегации элемента правосубъектности представляемого представителю в виде передачи ему части личной дееспособности с целью представления своих интересов в гражданском обороте через третье лицо. В этом смысле в отношениях представительства (например, в случае выдачи доверенности) говорить о наличии гражданско-правового отношения представительства (то есть наличия прав у представителя и обязанностей, соответствующих этим правам, у представляемого) не верно. Именно поэтому такое «полномочие» не может быть расценено как субъективное право.
Однако в управленческом отношении, основу которого составляет частноправовая власть, категория «полномочие» приобретает совершенно иное содержание. В данном случае полномочие должно расцениваться в качестве элемента субъективного права, аналогичного правомочию требования в обязательственном правоотношении. «Полномочие» может быть реализовано не только в рамках обязательства, но также и в рамках корпоративного правоотношения. В этом случае оно приобретает черты правомочия управления, являющегося конституирующим элементом всякого корпоративного отношения (см. абз. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ).
1.3. Координация экономической деятельности как особый вид управленческого отношения организационного содержания
1. Координация экономической деятельности становится возможной только в силу наличия действительных властных правомочий у координатора. Но не эти правомочия лежат в основе процесса координации как разновидности частноправового управления. Координация как способ управления «горизонтальна», поскольку она может существовать только между равными субъектами и опираться на принцип учета баланса интересов каждой из сторон координационного отношения. При этом совершенно не существен правовой статус субъектов координации: ими могут быть не только частноправовые, но также и публично-правовые субъекты (например, прямая координация деятельности между министерствами в рамках работы Правительства РФ).
Субординация как способ правового воздействия должна базироваться на властном подчинении, так как ее основным «движущим» элементом является властное правомочие. Наличие властной вертикали определяет субординацию как «вертикальный» способ правового воздействия.
Субординация как способ правового воздействия должна базироваться на властном подчинении, так как ее основным «движущим» элементом является властное правомочие. Наличие властной вертикали определяет субординацию как «вертикальный» способ правового воздействия.
Связь субординации и управления является прямой. Поскольку управление как способ организационного воздействия пронизывает собой любые социальные отношения вне зависимости от их объекта и отраслевой принадлежности, постольку и субординация как способ правового воздействия может использоваться не только отраслями публичного права, но в равной мере также и частноправовыми отраслями права. В этом отношении представляется не вполне верным мнение, согласно которому «координатор обладает над участниками координируемой им группы хозяйственной властью, добровольно признаваемой этими участниками в силу экономического интереса»1. Представляется, что властные правомочия координатора имеют лишь организационный характер, обеспечивающий согласование хозяйственной деятельности, а собственно хозяйственная власть не является содержанием управленческого отношения при координации экономической деятельности[32].
Субординация как способ правового воздействия (независимо от отраслевой принадлежности отношения) обладает рядом общих специфических признаков, присущих каждому способу правового воздействия, которые состоят в следующем: 1) основанием субординации являются властные компетенции, регламентированные нормативным или индивидуальным актом правового регулирования (нормами права, договором, корпоративным актом и т. д.); 2) субординация предполагает обязательность подчинения обязанного субъекта властным распоряжениям уполномоченного лица; 3) субординация предполагает наличие определенной системы распределения и использования властных правомочий в отношениях между управляющим лицом и подчиненным; 4) исполнение властных распоряжений подчиненным лицом обеспечено специальной системой принуждения, содержание которой непосредственно зависит от основания субординации и состава властных компетенций (от мер государственного принуждения до мер организационной или дисциплинарной ответственности).
Согласно словарю иностранных слов субординация (от лат. sub под + ordinatio приведение в порядок) есть система служебного подчинения младших старшим, основанная на правилах служебной дисциплины[33]. Однако признак «служебного подчинения» не является основным критерием субординации. Она основывается на реализации властных правомочий различной природы (публичных или частноправовых), определяющих зависимость деятельности «младшего» (обязанного) субъекта от волеизъявления «старшего» (управомоченного). Квинтэссенцию субординации составляет подчинение зависимого лица воле властного субъекта, так как она сочетает в себе одновременно всю программу субординационной модели управления от формирования цели управленческого решения и выдачи властных распоряжений уполномоченным лицом до обязанности исполнения данных поручений подчиненным субъектом и применением к нему мер ответственности за неисполнение данных поручений.
Субординация выступает в качестве способа правового регулирования, включающего в себя различные стадии механизма правового регулирования: 1) нормы права (либо условия соглашений или решения собраний); 2) правосубъектность лиц, составляющих субъектный состав системы отношения субординации; 3) юридические факты, включая сделки как правовые средства-установления, служащие предпосылкой возникновения правоотношения между субъектами в субординационной системе; 4) собственно правоотношение между уполномоченным лицом и подчиненными субъектами (управленческое правоотношение); 5) акты реализации прав по осуществлению управляющего воздействия уполномоченным лицом и исполнения обязанностей подчиненным ему субъектом; 6) в данный способ правового регулирования в качестве факультативного элемента могут включаться меры принудительного воздействия на подчиненное лицо в случае, если оно не исполняет властные распоряжения уполномоченного субъекта, предусмотренные нормативными или индивидуальными правовыми средствами-установлениями.
Нетрудно заметить, что при таком подходе к содержанию категории «субординация» совершенно точно выстраивается система ее соотношения с категорией «управление», которое в этом случае должно расцениваться в качестве процесса (совершения действия в качестве акта реализации властных правомочий) в виде реализации уполномоченным лицом властных правомочий по осуществлению управляющего воздействия в отношении подчиненного субъекта. Таким образом, субординация должна квалифицироваться как способ управляющего воздействия, в виде осуществления процесса управления лицом, которое на основании нормативных или индивидуальных средств-установлений обладает правом выдачи властных распоряжений в отношении подчиненного субъекта в рамках управленческого правоотношения.
Интересно, что именно так, в большинстве случаев, в литературе и квалифицируется управление. Одними авторами оно расценивается как процесс, опосредующий «деятельность руководителя, состоящую в реализации определенных функций управления с целью обеспечения максимальной или требуемой эффективности управляемого процесса»[34]. Другие акцентируют внимание на том, что управление представляет собой «процесс реализации норм (в широком понимании), в соответствии с которыми распределены властные полномочия в определенной системе управления; осуществлении полномочий (действий) конкретными носителями власти (субъектами управления) в виде основных функций управления (прогнозирования, планирования, организации, мотивации, анализа, контроля) и связующих процессов (коммуникации и принятия решений)»[35].
Таким образом, основу любой субординации составляет властное правомочие. Отличие же публичной субординации от частноправовой заключается не в специфической природе управления и не в субъектном составе субординационного отношения (публичные субъекты права или частноправовые субъекты), а в основаниях установления властных правомочий. Если властные полномочия следуют из императивных норм позитивного права, то субординация, базирующаяся на основе таких правомочий, опосредует публичную модель управленческого отношения, реализующуюся в рамках административного правоотношения между субъектами, стоящими на различных уровнях иерархии системы публичной власти. Но если основанием установления властных правомочий являются диспозитивно согласованные условия содержания договоров или корпоративных актов (например, корпоративный договор, устав корпорации), то формируется частноправовая модель субординации, управленческое воздействие в которой осуществляется в рамках специального организационного правоотношения между равными (горизонтальными) субъектами права. Ярким примером такой модели и является координация экономической деятельности хозяйствующих субъектов третьим лицом.