Севастополь в июле 2008 года
В Севастополе мы спали под пододеяльником, сшитом из двух детских в те времена, когда со взрослыми пододеяльниками были проблемы. Смотрели с балкона на белые многоэтажные дома, угадывая в пепельной дымке горизонта серое море.
Самое интересное в этом городе люди те, что устраивают митинги у памятника Екатерине Второй, плещут на место мемориальной таблички синюю краску, пишут на своём «Опеле» объявление «Оторву от сердца», называют магазин «Приветливым», а агентства недвижимости «Компромисс» и «Золотые россыпи», придумывают рекламы «Бар «Обжора» изысканный вкус» и «Камо»: любимый город может есть спокойно» и озаглавливают автовокзальный туалет «Санитарно-гигиеническим комплексом». Собакам здесь говорят: «Бэличка, ты меня напрягаешь», а знакомых приветствуют: «Сколько лет, зимой ни разу!»
Севастополь в июле 2008 года
В Севастополе мы спали под пододеяльником, сшитом из двух детских в те времена, когда со взрослыми пододеяльниками были проблемы. Смотрели с балкона на белые многоэтажные дома, угадывая в пепельной дымке горизонта серое море.
Самое интересное в этом городе люди те, что устраивают митинги у памятника Екатерине Второй, плещут на место мемориальной таблички синюю краску, пишут на своём «Опеле» объявление «Оторву от сердца», называют магазин «Приветливым», а агентства недвижимости «Компромисс» и «Золотые россыпи», придумывают рекламы «Бар «Обжора» изысканный вкус» и «Камо»: любимый город может есть спокойно» и озаглавливают автовокзальный туалет «Санитарно-гигиеническим комплексом». Собакам здесь говорят: «Бэличка, ты меня напрягаешь», а знакомых приветствуют: «Сколько лет, зимой ни разу!»
Ещё вот какие были случаи.
Великобёдрая женщина в панаме, свисающей с её головы, как сама женщина свисает со складного табурета, громко зазывает на Графской пристани на морские прогулки: «Божественная морская прохлада!» а заинтересованных подзывает: «Подойдите ближе, у меня ноги болят».
Между сосен по иссушенным дорожкам проспекта Генерала Острякова, где руккола растёт сорняком, так что лучше называть её гусеничником, навстречу женщине шли бабушка и внучка. Женщина и девочка задели друг друга, и на землю упало мороженое в вафельном стаканчике, так что у ошеломлённой девочки осталась в руках только плёночная упаковка. Женщина остановилась и сказала: «Ребёнку тоже надо смотреть. Сейчас я тебе денежку дам», и дала из кошелька несколько денег.
Маршрутное такси, называемое здесь «топиком», подъезжает к остановке (а останавливается оно только «в оборудованных местах»: «остановок «Автостоянка», «Проём», «Конец забора», «У знака «Севастополь» НЕТ»). Водитель, молодой загорелый парень в больших чёрных очках, будит гудком спящую на скамейке старушку. Та с трудом встаёт, передвигается в носках, кидает впереди себя тапки и палку. Одна тапка падает под автобус, и она её долго достаёт. «Бабушка, за мной сейчас все встанут, давайте быстрее», говорит водитель ласково и терпеливо.
«Знаете, зачем на дорожку присаживаются? говорят нам на прощание. Потому что за путешествие в организме отвечает попа». «Я такую пахоту не принимаю!» отзывается телевизор из гостиной.
Бахчисарай в июле 2008 года
Сверившись с расписанием, мы решили, что добраться до Бахчисарая на утренней электричке получится быстрее и дешевле, чем на рейсовом автобусе. Мы едва на неё успели: купили билеты, проскочили через турникеты, подгоняемые перронными контролёрами, вскочили в последний вагон. Доехав до Инкермана, поезд встал и встал. По соседнему пути, устанавливая собственное, длинное, как рельсы, которые он нёс, время, перемещался по сантиметрам туда и сюда ремонтный состав. Мелкий туманный дождь разошёлся, вырос в тяжёлый ливень. За пустынным вокзалом слышался шум автомобилей, мелькали красные пятна «Икарусов». Платформы с рельсами расстилались, выдвигались, вытягивались, протяжённые, осуществлялись. Через полтора часа, когда поезд должен был быть за Бахчисараем, он тронулся и слева раскрылось удивительно близкое море. Мы осторожно объехали узкую бухту под пещерным монастырём, пробрались наконец на быстро сохнувший простор.
Маршрутка за маршруткой отходили от бахсчисарайского вокзала набитые. Мы уместились в пятой или шестой, выгрузились наугад и очутились в перенаселённом, как маршрутка, дворце. Дворец был светел и ярок, как плодоносящий сад в ясный день. От него мы шли мимо щедрых садов по пыльной сужавшейся дороге к лесу, а потом по лесу к Чуфут-Кале, мимо православного изобилия, можжевеловых массажных приспособлений, эфирных масел, пучков лаванды. Поднявшись к городской калитке, встретили у кассы бородатого молодого иностранца с рюкзаком, которого видели на дороге перед собой. Он спорил с кассиром, которая утверждала, что в самом начале пути было предупреждение о плате. Он не стал платить и тем же бодрым шагом, каким поднимался, стал спускаться без внешнего сожаления.
Город захватили вооружённые фотоаппаратами людьми. У края обрыва смеялся босой мужчина в кимоно. Он по очереди держал за кимоно над высотой босых мальчиков и девочек. По каменным колеям бегала собака; пахло сухими растениями. «Дальше есть ещё сооружения?» спросили нас у ворот. Дальше сооружений не было. Я почувствовал себя незаконным гостем на этой плоской вершине. Не для меня строился этот город, не мне оставили его ушедшие в другие города люди.
На обратном пути я купил посреди леса тёмно-зелёную тюбетейку с золотисто-красным узором. Она казалась красивой, но только казалось потому, что татары не носят таких тюбетеек, это сувенир, а не головной убор. «Сваночки из овчиночки, приговаривала торговка. Это льняная, берите, тюбетеечка. Если душа запела, то берите. От зелёной душа запела?»
Южная Африка в августе 2008 года
***
Озеро было видно издалека: вокруг были белые облака, но над ним облаков не было. Пустота между ними обрисовывала его продолговатую изогнутую форму как на карте. Самолёт приблизился, внизу стали видны далёкие берега и тёмно-синяя твёрдая вода. За окном расстилалось невероятное бесконечное пространство, где не было места названиям и именам. Я мог назвать это озеро, как мне захочется, но этого мне совсем не хотелось. Потом оно стало называться Ньяса.
***
Кейптаун из самолёта лучший вид, что я встречал в своей жизни. Мы сделали круг над океаном, который сначала был похож на смятую, но разглаженную тёмно-зелёную бумагу для пастели, потом на шёлк, а несколько секунд на бархатный щавелевый суп. Волны шли к дуге пляжа тонкими длинными стержнями. Это был Фолс-Бей, Ложная бухта, залив, прозванный так потому, что шедшие из Индии мореплаватели часто принимали его за Столовую бухту (чтобы добраться до неё, им надо было ещё обогнуть мыс Доброй Надежды). Но больше всего меня поразило то, что всё это Африка, океан, горы, чаша долины, наполненная садами и разноцветными домами существует не только как плоские пятна на карте, а на самом деле.
В населении Кейптаун гораздо уступает Йоханнесбургу, но в полтора раза превосходит его по площади. В высоких домах здесь люди не живут, таких домов и немного. Мы ехали мимо лачуг бедных (негров) и особняков небедных (негров и белых). Кроме качества жилищ разница в социальном положении обозначена заборами с наклейками охранных агентств, предупреждающих о том, что охрана вооружена. По верху заборов идёт проволока, и если она не колючая, значит она под током.
Августовское утро в Кейптауне это конец зимы может разразиться проливным дождём, а может наполнить город мягким, полным воды туманом, полностью спрятав горы и океан. Потом проясняется ярко-синее небо и нарядно освещается набережная Виктории и Альберта с магазинами. Возле них поют, покачиваясь, женщины в цветастых костюмах или танцуют и бьют в перевернутые вёдра чернокожие парни в высоких резиновых сапогах. Тем временем из синей, как небо, гавани выбираются на бетонные лежанки котики.
***
К масштабному Кейптауну, разлегшемуся в широкой долине между серо-зелеными горами, прицепляются серьги небольших городков с рыбацкими пристанями. Таков Колк-Бей на берегу Ложной бухты. Туда мы поехали по набережным дорогам и под горами невозможной красоты. Там мы сидели в рыбном ресторане «Harbour House» рядом с причалом с баркасами рыбаков, прямо возле рыбного рынка, где по утрам торгуют уловом. Из окон был виден океан, в нём ныряли тюлени, колыхались огромные коричневые головы водорослей. Недалеко от Колк-Бея есть колония пингвинов, и мне предложили на час съездить туда. Но я был всего второй раз за границей, и мне очень было интересно, как устроена тут человеческая жизнь, так что я остался.
Я стоял и фотографировал двор кубинского ресторанчика с Лениным в зарослях, фотографировал дома, горы, пригородные поезда, пустые улицы, магазины, автомобиль. Боялся потратить впустую отпущенное мне короткое время, и поэтому тратил его впустую, вмещая в кадры всё, что видел. Я знал, что надо было поступить иначе, что надо было стоять и просто смотреть или ходить и смотреть и слушать, но я фотографировал. Ко мне подошёл человек в рыжей куртке, которая была на сером свитере, который был на тёмной клетчатой рубахе, видно было, что спит этот человек во всём сразу. На голове его, седобородой, с красным носом и жёлтыми курительными усами, была бейсболка с потрёпанным козырьком. «Фотографируешь?» ехидно спросил он. «Да», сказал я. «Ну вот меня сфотографируй, сказал он. Я вот человек. Живу здесь». Я сделал два горизонтальных снимка и один вертикальный. «Да ты теперь звезда», сказала ему девушка из магазина женской одежды, вышедшая на улицу поболтаться.
Я перешёл через дорогу и зашёл в букинистический магазин перебирал колониальные открытки, пожелтевшие карты, старые книги с фотографиями пароходов и парусных судов и купил одну небольшой справочник «All Аbout Ships and Shipping». «Любите корабли?» спросила старушка, сидевшая посреди карт и ящиков с книгами. И я вдруг почувствовал, насколько разнообразен мир, и почувствовал, как многие следствия получают другие причины. Это был, можно сказать, почти самый край земли, но я не чувствовал никакого разочарования от того, что он обитаем и благоустроен.
Я перешёл через дорогу и зашёл в букинистический магазин перебирал колониальные открытки, пожелтевшие карты, старые книги с фотографиями пароходов и парусных судов и купил одну небольшой справочник «All Аbout Ships and Shipping». «Любите корабли?» спросила старушка, сидевшая посреди карт и ящиков с книгами. И я вдруг почувствовал, насколько разнообразен мир, и почувствовал, как многие следствия получают другие причины. Это был, можно сказать, почти самый край земли, но я не чувствовал никакого разочарования от того, что он обитаем и благоустроен.