Чудасия да и только! Умный человек этого не сделает.
Это смотря!.. Из какой, значит, мысли человек выходит.
А чубатовцам приказал две рюмки водки пить. Больше, говорит, невозможно.
Две рюмки мужику мало. Плевое дело!
Даже чересчур мало! Например, крестины. Что ж, двумя рюмками разве можно окрестить! Или опять свадьба Нет, невозможно!..
Это было осенью. День стоял пасмурный, собирался дождь. Кирилл в это время был на требе. Марья Гавриловна только что поднялась с постели и едва кое-как оделась. В комнату вошла Фекла и объявила:
Какая-то-сь коляска подъехала! Видно, городская!
У Марьи Гавриловны сердце сильно забилось. Она выбежала на крылечко.
Мамочка!
И через три секунды она была в объятиях Анны Николаевны Фортификантовой.
И это вы решились поехать одна в такую даль?
Во-первых, и не даль, каких-нибудь пятьдесят верст, а во-вторых, и не одна с кучером!
Оказалось, что мать соскучилась по дочери и приехала навестить ее. Мура несказанно обрадовалась ей, начала хохотать, прыгать, каждую секунду подбегала к ней, обнимала ее и кончила тем, что заплакала.
Это, мамочка, от радости!
Анна Николаевна осталась довольна квартирой. Ее несколько оскорбляла Фекла, которая сейчас же вступила с ней в разговор, объявила, что она «бедная удова» и служит всем священникам. Когда же Мура вышла, она подошла ближе к Анне Николаевне и сказала таинственным голосом:
Уж вы, матушка, обратите внимание. Жить не умеют. Другой бы батюшка уже пару коров да десяток овец имел, птица бы своя была, а у них нет. Срам сказать: муку покупаем! Батюшка и вдруг муку покупает! Никогда этого у нас не бывало. Я при трех настоятелях была, и всегда даже продавали муку. Нет, вы их научите уму-разуму!
Как ни обидно это было для Анны Николаевны, тем не менее она приняла к сведению сообщение Феклы. Как это, в самом деле, живя больше двух месяцев в приходе, который считается богатым, ровно ничего не приобрести?
Ну, расскажи же, как тебе живется! сказала Анна Николаевна.
Живется хорошо. Я довольна! ответила Мура.
Нет, ты объясни, как именно. Как время проводишь и прочее
Время провожу больше с книжкой. Кирилл то в церкви, то на требе, то в школе, то так по деревне ходит.
И ты сидишь одна?
Ну, да, а что ж такое?
И знакомых никого? Здесь же есть помещица. Я думаю, он сделал ей визит.
Кто? Кирилл? Да ни за что. Он сказал: «Будет дело пойду; а так я не знаю, что она за птица». С семейством священника я познакомилась. Шесть девиц. Совсем неинтересно.
Выходит, что ты умираешь от скуки.
Кирилл все говорит мне: «Знакомься с мужиками; тут что ни шаг, то интересный тип!»
Анна Николаевна рассмеялась и подумала: «Нет, у него действительно гвоздь в голове!»
Пришел Кирилл и выразил удовольствие по поводу приезда тещи.
Анна Николаевна рассмеялась и подумала: «Нет, у него действительно гвоздь в голове!»
Пришел Кирилл и выразил удовольствие по поводу приезда тещи.
Вот вы и увидите, как здесь хорошо, в деревне, и сами сюда переедете, сказал он.
Ну, уж это извините! Этого никогда не дождетесь! с достоинством ответила Анна Николаевна.
Вопрос о месте жительства в ее глазах отождествлялся с вопросом о повышении и понижении. В столицу повышение с увеличением доходов; в деревню понижение с уменьшением таковых; поэтому предположение Кирилла заключало в себе элементы кровного оскорбления.
В течение дня Анна Николаевна воочию убедилась, что у них действительно все купленное и что Фекла была права. За всякой мелочью, которая нужна была для кухни, масло, лук, картофель, Фекла бегала в лавочку; сливки, поданные к чаю, стоили почти столько же, сколько стоят они в городе!
Послушай, мой дружок, ведь это очень дорого все стоит, ежели каждую мелочь покупать! Разве у вас такие большие доходы?
Кирилл отдает мне все, что получает, до копейки.
Ну, и сколько же примерно в месяц?
Рублей двадцать двадцать пять принесет.
Это весь доход? Хорошенький приход, нечего сказать! Спасибо, наделили Это за Академию, за магистрантство! Ну, проживаете вы сколько?
Рублей пятьдесят!
Откуда вы берете?
Марья Гавриловна смешалась и покраснела.
Все равно, мамочка! Наши доходы потом увеличатся Мы наверстаем!..
Анна Николаевна смотрела на нее сначала с недоумением, а потом вдруг ее осенила мысль.
Я понимаю! гробовым голосом произнесла она. Ты тронула капитал!
Мамочка, так что же из этого? Ведь это начало, потом пойдет лучше, я пополню Только ему, Кириллу, не говорите, мамочка. Он ведь не знает. Он живет как младенец.
Анна Николаевна ничего не возразила, но при этом воинственно сдвинула брови и решила «хорошенько поговорить» с зятем.
На другой день, когда Кирилл отправился на требу, Анна Николаевна приняла несколько визитов. Первой явилась супруга отца Родиона. Это была женщина порядочного роста, широкоплечая и толстая. Несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, она явилась в светло-розовой шелковой накидке и с голубой ленточкой в волосах, в которых, впрочем, не было ни одной седины. Надо, однако, сказать, что кокетство здесь не играло никакой роли. Матушка просто полагала, что ничем так не выразить почтение к приезжей соборной протоиерейше, как радостным костюмом.
Уж вы извините, а я к вам с жалобой на вашего зятя, почти сразу начала матушка. Помилуйте! Новые обычаи завел; с прихожан ничего не спрашивает «сколько, говорит, дашь». Ну, а они, известно, народ прожженный, и дают грош! Поверите ли, мой муж на редкость получал шестьдесят рублей в месяц, а то больше восемьдесят, сто, даже до ста двадцати. А теперь двадцать, двадцать пять. Чем же жить-то? У меня полдюжины дочерей!.. Оно конечно, это от неопытности!.. Молодой человек, известно! Однако ж, отчего бы не прийти к мужу, к отцу Родиону, совета не спросить Он хотя и настоятель, ваш зять, а мой муж опытный!
Вслед за матушкой явились жены дьякона и дьячка. Эти даже не решались занять предложенные им места на стульях. Соборная протоиерейша нагнала на них робость. Тем не менее они в один голос объявили, что при тех скудных доходах, какие пошли с приездом нового настоятеля, жить невозможно.
Я сама это понимаю, сама понимаю! говорила в ответ Анна Николаевна, взволнованная всеми этими сообщениями. Уж поверьте, что это так не останется. Я поговорю с ним. Ради дочери поговорю!
Жены, действовавшие, разумеется, по доверенности от своих смиренных мужей, ушли с надеждой в сердцах.
Мне надо поговорить с тобой, милый зятек! сурово сдвинув брови, сказала Анна Николаевна Кириллу. Наступали сумерки. Мура сидела на крыльце, перед чайным столом, дочитывая главу романа. Анна Николаевна воспользовалась ее отсутствием, чтобы начать и кончить этот, как она была уверена, неприятный разговор.
Я к вашим услугам, дорогая Анна Николавна! сказал Кирилл благодушно. Он почти знал, о чем будет речь и в каком тоне.
Не понимаю твоего образа действий!.. Не понимаю! Только два месяца живешь, а уж кругом тебя все недовольны.
Не все, Анна Николаевна, не все!
Все. Отец Родион крайне недоволен; дьячок и дьякон жалуются, что им жить не на что. Как же не все?
А прихожане? Я думаю, что они вам не жаловались.
Стану я разговаривать с твоими прихожанами! Да это и не важно, довольны они или нет. Помилуй, братец мой, ты распустил их! За требы они дают сколько хотят, доходы причта втрое уменьшились. Я даже и объяснить этого не могу. Это просто сумасшествие какое-то!
Да ведь нам хватает! Слава Богу, и едим и пьем изрядно и одеваемся не в шкуры звериные!
Анна Николаевна вгляделась в него пристально, как бы желая постигнуть, в самом ли деле он младенец, или только прикидывается таким.
Послушай, Кирилл! сказала она, понизив голос. Ежели так жить на свете, не знаючи, что, собственно, у тебя под носом делается, так можно завтра и по миру пойти. Доходов у тебя двадцать пять в месяц, а проживаете вы пятьдесят Понимаешь ты?
Это все Мура виновата Я не знал! проворчал он и, быстро поднявшись, прибавил: Благодарю вас за сообщение, Анна Николаевна! Мы это изменим!
То-то, изменим! Разумеется, изменить надо!.. Я не к тому, Кирилл, говорю, что мне было жалко или что. Только ж это непременно надо, чтобы на черный день оставалось. Я только так советую.
Кирилл смотрел в окно и молчал. Анна Николаевна, убедившись, что произвела сильное впечатление, вышла на крыльцо к чаю.
Что ты так долго? спросила ее Марья Гавриловна.
Нет Так У меня, знаешь, башмак узкий Пока натяну на ногу
Кирилл долго оставался один в комнате. Когда, наконец, он вышел, было уже темно, и Анна Николаевна не могла разглядеть выражение его лица.
На другой день утром теща уехала в город, захватив с собою капитал, чтобы его в банк положить.
Это вернее будет, сказала она Муре. Впрочем, она оставила четыре сотни «на всякий случай». Уезжая, она не сказала Кириллу ни одного наставительного слова, полагая, что и так довольно Муре же она шепнула, отозвав ее в сторону:
Я желаю тебе, Мария, счастья и надеюсь, что так оно и будет. Но в случае, ежели что, сию минуту приезжай ко мне. Все, что у нас есть, тебе принадлежит!..
«Ничего мне не надо. Что бы ни случилось, я останусь с Кириллом!» подумала Мура, и, когда мать отъехала, она подошла к мужу, взяла его под руку и тихонько произнесла:
Ты знаешь, Кирилл я
Она не договорила и покраснела. Кирилл нежно поцеловал ее руку и сказал:
Бедная моя Мурка!..
Мура! Я хотел бы сосчитать, сколько нам стоит жизнь! Это любопытно! сказал однажды Кирилл.
Мура догадалась, что это «мамочкино дело»; но, видя, что она действует не прямым путем, а дипломатическим, решила и с своей стороны пустить в ход хитрость.
Изволь! сказала она, взяла карандаш и бумагу и принялась громко высчитывать. Пользуясь полным неведением Кирилла, она ставила на все цены наполовину меньше. В конце концов вышло, что они проживают около двадцати пяти рублей в месяц, т. е. почти столько же, сколько зарабатывают. Получился даже какой-то остаток в несколько десятков копеек.
«Эге! Значит, Анна Николаевна сказала это так себе, для острастки!» подумал Кирилл и рассказал Муре о своем разговоре с протоиерейшей.
Ты же видишь эти цифры! чрезвычайно правдивым тоном ответила Марья Гавриловна.
Результатом этого разговора было то, что Фекла продолжала возмущаться хозяйственными порядками в доме настоятеля и все осталось по-прежнему.