Шум воды прекратился. Рейчел положила магнитную карту обратно в карман и повесила плащ на спинку стула. Однако чек из магазина она сунула в задний карман своих джинсов. Зачем она и сама не знала. Инстинкт.
17
Эндрю Гэттис
Каждую годовщину своей встречи Брайан и Рейчел отмечали в баре «РР» и танцевали под мелодию «Since I Fell for You». Музыкальные автоматы, еще игравшие эту песню, выдавали ее, как правило, в исполнении Джонни Мэтиса, но автомат бара «РР» хранил оригинальную версию, послужившую основой для всех остальных, чудо-хит Ленни Уэлча.
Это была песня не столько о любви, сколько о ее потере, жалоба человека, охваченного безнадежной страстью к бессердечной возлюбленной (или возлюбленному, в зависимости от исполнителя), которая/который, конечно же, погубит его или ее. После первого танца под эту музыку они прослушали множество версий Нины Симон, Дины Вашингтон, Чарли Рича, Джорджа Бенсона, Глэдис Найт, Аарона Невилла и Мэвис Стейплс, если называть только самых именитых. Рейчел однажды отыскала песню в iTunes и обнаружила там двести шестьдесят четыре варианта в исполнении чуть ли не всех певцов, начиная с Луи Армстронга и кончая дуэтом Captain & Tennille.
В этом году Брайан снял весь зал в глубине бара и пригласил друзей. Пришла Мелисса. Явился Дэнни Маротта, бывший оператор Рейчел на Шестом канале. Дэнни привел жену Сандру, а та прихватила Лиз, свою коллегу по работе. Были также Анни, Дарла и Родни, которые выкупили вместе с другими «Глоб» уже после ухода Рейчел из газеты. Калеб привел Хайю в облегающем хлопчатобумажном платье умопомрачительно простом, черного цвета и в туфлях без каблуков; черные волосы были зачесаны назад и кверху, обнажая изящную шею. Ребенок, пристегнутый к бедру, придавал Хайе более земной вид и делал ее еще сексуальнее. Девочка, кстати, выглядела идеально, унаследовав яркую, но разную красоту обоих родителей-брюнетов; лицо ее было строго симметричным, глаза как теплая черная нефть, кожа цвета песка в пустыне сразу после захода солнца. Рейчел заметила, что глаза Брайана, обычно придирчивого в этом отношении, вспыхивали, когда Хайя и А-Бэ проходили мимо него, словно два фантастических прачеловека из мифа о сотворении мира. Хайя ловила на себе взгляды молодых подчиненных Брайана и Калеба, чьи имена даже не пыталась запомнить. Те с трудом отрывали от нее взгляд, хотя все девушки, которых они привели, были ослепительны и в свои двадцать с небольшим могли похвастаться безупречным телом.
В другой вечер Рейчел, возможно, ощутила бы укол ревности к Хайе или, по крайней мере, неявное приглашение к соперничеству: женщина только что родила, а ее фото можно было хоть сейчас поместить на главную страницу каталога женского белья. Но на этот раз Рейчел знала, что и сама выглядит прекрасно. Не модель, рекламирующая какой-то товар, а сдержанно-элегантная красавица, объявляющая всем присутствующим, что она не испытывает необходимости выставлять напоказ подаренное ей Господом и не утраченное благодаря генам и пилатесу.
В какой-то момент они с Хайей оказались вдвоем около бара. А-Бэ спала в детском автомобильном кресле, у ног матери. Из-за языкового барьера Рейчел и Хайя, по сути, никогда не разговаривали друг с другом, обмениваясь лишь фразами вроде «здравствуйте» и «до свидания», к тому же обе не виделись почти год. Однако Калеб уверял, что его жена теперь владеет английским гораздо лучше. Рейчел решила рискнуть и убедилась, что он не преувеличивал: Хайя действительно говорила хорошо, хотя медленно подбирала слова.
Как поживаете?
Я вполне счастлива А вы?
Замечательно. А Аннабель как?
Она довольно капризна.
Рейчел посмотрела на девочку. Та мирно спала в своем креслице посреди всеобщего разгула, а перед этим, на коленях у матери, ни разу не пискнула и не дернулась.
Хайя молча смотрела на Рейчел: непроницаемое лицо, плотно сжатые губы.
Большое спасибо, что пришли на наш праздник, вежливо произнесла Рейчел.
Ну он ведь мой муж.
Так вы пришли только поэтому? спросила Рейчел с легкой улыбкой.
Да. Хайя смущенно опустила глаза. Рейчел почувствовала укол совести, словно она изводила бедную женщину, заставляя ее натыкаться на барьеры, языковой и культурный. Вы выглядите очень красивой, Рейчел.
Спасибо. Вы тоже.
Хайя взглянула на дочку:
Она просыпается.
Рейчел не представляла, как Хайя почувствовала это заранее, но секунд через пять глаза девочки действительно раскрылись.
Рейчел присела около нее. Она всегда терялась, когда приходилось разговаривать с грудными детьми. Обычно люди делали это, на ее взгляд, очень неестественно бормотали что-нибудь писклявым тоном, употребляемым исключительно в общении с маленькими детьми, животными, а также престарелыми и больными людьми.
Привет, обратилась она к Аннабель.
Девочка воззрилась на нее мамиными глазами, такими ясными, не замутненными ни скептицизмом, ни иронией, что Рейчел почувствовала, как ее взвешивают и оценивают.
Она приставила палец к груди девочки. Та обхватила его рукой и потянула на себя.
Какая ты сильная! сказала Рейчел.
Аннабель отпустила палец и посмотрела на купол своего кресла с некоторой досадой, словно не могла понять, зачем он тут нужен. Лицо ее сморщилось, и едва Рейчел успела сказать «Ну-ну!», как девочка завопила.
Хайя схватила кресло, задев Рейчел плечом, подняла его на барную стойку и стала покачивать. Аннабель мгновенно замолкла. Смущенная Рейчел ощутила себя неумелой нянькой.
Как ловко вы с ней справляетесь, заметила она.
Ну, я же ее мать, ответила Хайя, тоже немного смущенно. Она устала и проголодалась.
Конечно-конечно, откликнулась Рейчел, не зная, что еще сказать.
Нам пора идти. Спасибо за то, что пригласили нас.
Хайя подняла дочку на плечо, щека девочки прижалась к ее шее. Вместе они выглядели как единое существо, дышащее одними легкими, видящее одной парой глаз. По сравнению с ними Рейчел и ее вечеринка выглядели легкомысленными. И зрелище это было слегка печальным.
Калеб взял кресло, розовую сумочку с детскими вещами и белое шелковое одеяльце, проводил жену с дочкой до машины и поцеловал их, пожелав доброй ночи. Рейчел глядела на них из окна и понимала, что ей не хочется такого счастья. Но одновременно ей все-таки хотелось его.
Кто-то Рейчел подозревала, что Мелисса, опустил доллар в музыкальный автомат и нажал кнопку «В17». Снова грянула «Since I Fell for You», и им пришлось танцевать под нее второй раз за вечер.
Посмотри на себя, сказал Брайан, кивнув на их отражение в зеркале, занимавшем всю заднюю стену.
Рейчел увидела себя в полный рост. Как всегда при взгляде в зеркало, она в первую миллисекунду удивилась тому, что ей уже не двадцать три. Кто-то однажды сказал ей, что каждый мысленно видит себя всегда в одном и том же возрасте. Для одних он соответствовал пятнадцати годам, для других пятидесяти, но всегда был одним и тем же. Рейчел представляла себя двадцатитрехлетней. За прошедшие четырнадцать лет в ней, конечно, произошли изменения: лицо чуть вытянулось, появились морщины; глаза оставались зеленовато-серыми, но во взгляде стало меньше возбуждения и уверенности. Волосы с легким вишневым оттенком были такими темными, что чаще всего выглядели черными. Рейчел стригла их коротко, не считая челки, зачесанной на одну сторону, и это смягчало довольно жесткие черты сердцевидного лица.
Кто-то Рейчел подозревала, что Мелисса, опустил доллар в музыкальный автомат и нажал кнопку «В17». Снова грянула «Since I Fell for You», и им пришлось танцевать под нее второй раз за вечер.
Посмотри на себя, сказал Брайан, кивнув на их отражение в зеркале, занимавшем всю заднюю стену.
Рейчел увидела себя в полный рост. Как всегда при взгляде в зеркало, она в первую миллисекунду удивилась тому, что ей уже не двадцать три. Кто-то однажды сказал ей, что каждый мысленно видит себя всегда в одном и том же возрасте. Для одних он соответствовал пятнадцати годам, для других пятидесяти, но всегда был одним и тем же. Рейчел представляла себя двадцатитрехлетней. За прошедшие четырнадцать лет в ней, конечно, произошли изменения: лицо чуть вытянулось, появились морщины; глаза оставались зеленовато-серыми, но во взгляде стало меньше возбуждения и уверенности. Волосы с легким вишневым оттенком были такими темными, что чаще всего выглядели черными. Рейчел стригла их коротко, не считая челки, зачесанной на одну сторону, и это смягчало довольно жесткие черты сердцевидного лица.
По крайней мере, так считал один продюсер, убедивший ее не только обрезать спутанную гриву, ниспадавшую на плечи, но и выпрямить волосы. Предварив свой совет словами «Не в обиду будет сказано», за которыми всегда следует что-нибудь обидное, продюсер сказал:
Вам не хватает совсем немногого, чтобы быть красавицей, но камера не знает этого, вы ей нравитесь. И поэтому нашим боссам вы тоже нравитесь.
Продюсером, разумеется, был Себастьян. А Рейчел была такого высокого мнения о себе, что вышла за него.
Качаясь вместе с Брайаном в танце, она думала о том, насколько он превосходит Себастьяна: Брайан красивее, добрее, интереснее как собеседник, у него лучше развито чувство юмора, он более ловок и находчив, хотя и старается не выставлять напоказ это свое качество, тогда как Себастьян неизменно выпячивал его.
Но можно ли ему доверять? Себастьян был, конечно, скотиной, но скотиной искренней, настолько, что и не думал скрывать свою сущность. Себастьян не скрывал ничего.
А с Брайаном в последнее время все стало непонятно. После его возвращения они вели себя друг с другом до невозможности вежливо. Рейчел ничем не могла обосновать возникшее у нее недоверие и не говорила на эту тему. Брайана, похоже, это вполне устраивало. Внутри квартиры каждый старался обойти другого, словно мину замедленного действия. В разговорах они тщательно выбирали слова и избегали вопросов, которые могли привести к конфликту, привычку Брайана оставлять одежду на спинке кровати, нежелание Рейчел менять туалетную бумагу, если оставался хоть крохотный клочок, прилипший к картонному валику. Дело шло к отказу от обсуждения любых возможных разногласий, что могло привести лишь к накоплению обид. Они сдержанно улыбались друг другу по утрам и так же по вечерам, стали посвящать больше времени своим ноутбукам и телефонным разговорам. За последнюю неделю они всего один раз занимались любовью, и это было не более чем плотской разновидностью сдержанной улыбки такой же обязательной процедурой, как умывание, таким же сокровенным делом, как папка «Спам».