Я встретилась с вами не ради Пулицеровской премии.
Он прищурился:
А ради чего?
Вы сказали, что у вас есть сведения о моей матери.
Он кивнул:
Это потом.
Когда «потом»?
После того, как вы напишете эту историю.
Я на таких условиях не работаю, сказала Рейчел. Если вы что-то знаете о моей матери, сообщите мне, и тогда посмотрим
Не о матери. Об отце. Глаза его блеснули. Как вы сами сказали, народу у нас мало. Люди болтают о том о сем. Что касается вас, дорогая моя, то известно, что Элизабет не хотела говорить вам, кто ваш отец. Мы, добропорядочные жители города, жалели вас и хотели бы рассказать о нем, но не могли. А я мог бы. Я знал вашего отца очень хорошо. Но врачебная тайна превыше всего. Я не мог сказать, кто он такой, без разрешения вашей матери. Теперь она умерла, а мне запретили заниматься врачебной практикой. Он глотнул кофе. Ну что, Рейчел, хотите знать, кто ваш папочка?
В первый момент она ничего не могла сказать. Затем выдавила:
Да.
Как-как?
Да.
В ответ доктор резко опустил веки:
Тогда напишите эту долбаную статью, сокровище мое.
3
Джи-Джи
Чем глубже Рейчел зарывалась в протоколы судебных заседаний и материалы, переданные Браунером, тем хуже все это пахло. Если доктор Феликс Браунер не был самым отъявленным серийным насильником из всех, кого знала Рейчел, то кто же им был? Он находился на свободе только потому, что единственная женщина, чье обвинение укладывалось в срок исковой давности, Рунния Фенниган, слегла от передозировки оксиконтина как раз накануне суда над Браунером. Рунния выжила, но в тот день, когда должна была давать показания, находилась в реабилитационном отделении. Окружной прокурор согласился с решением суда: аннулировать лицензию врача, дать ему шестилетний испытательный срок, приговорить к шести месяцам заключения (которые он уже отсидел) и издать распоряжение о неразглашении информации о судебном процессе, но реального тюремного заключения не назначать.
Рейчел написала статью, принесла ее в кафе в Милбери и, сев за столик напротив доктора Браунера, достала листы из сумки. Тот молча посмотрел на небольшую стопку.
Рейчел написала статью, принесла ее в кафе в Милбери и, сев за столик напротив доктора Браунера, достала листы из сумки. Тот молча посмотрел на небольшую стопку.
Вы что, не признаете флэшек? спросил он.
Она скупо улыбнулась его шутке.
Судя по вашему виду, у вас все хорошо, заметила она.
Бывший поклонник Джимми Баффетта облачился в темно-коричневый костюм и свеженакрахмаленную рубашку. Волосы были зачесаны назад и густо смазаны гелем. Брови, напоминавшие мохнатые гусеницы, были подстрижены. На щеках играл румянец, глаза светились верой в будущее.
Я действительно доволен, Рейчел. А вы выглядите просто изумительно.
Благодарю вас.
Эта блузка идет к вашим глазам и придает вам солидный вид.
Благодарю.
У вас всегда такие шелковистые волосы?
Я только что подсушила их феном.
Блестяще.
Рейчел одарила доктора ясной улыбкой. Глаза его вспыхнули, он тихо рассмеялся.
О боже, произнес он.
Ничего не сказав, она понимающе кивнула, глядя ему в глаза.
Вы, наверное, уже ощущаете запах Пулицеровской премии.
Давайте не будем слишком спешить.
Рейчел передала доктору статью. Тот поудобнее устроился на стуле.
Надо заказать напитки, произнес он рассеянно и начал читать.
Перевернув первую страницу, он взглянул на Рейчел, которая поощрительно кивнула. Затем брови его постепенно стали сдвигаться, а на лице отразилась тревога, перешедшая сначала в испуг, затем в отчаяние и, наконец, в возмущение.
Но тут же написано, что я насильник! воскликнул он, отмахиваясь от подошедшей официантки.
В общем, да.
Тут говорится, что это я привил женщинам наркотическую зависимость, злоупотребление алкоголем и половую разнузданность.
Так и есть.
И вы пишете, что я пытался путем вымогательства заставить вас окончательно погубить этих женщин.
Но вы же пытались, приветливо кивнула она. И наговаривали на них в моем присутствии. Готова спорить, что, порыскав по барам в вашей округе, я найду свидетельства того, что вы наговаривали на них половине всех мужчин в западном Массачусетсе. А значит, Феликс, вы нарушили условия испытательного срока. Когда «Глоб» напечатает эту статью, вы отправитесь прямиком за решетку.
Она откинулась на спинку стула, наблюдая за Браунером. Тот потерял дар речи. Наконец он вскинул голову, в глазах его читались мука и недоумение.
Эти руки, возопил он, подняв их, дали вам жизнь!
К чертям собачьим ваши руки. Предлагаю новую сделку. Я не публикую эту статью.
Да благословит вас Господь! Он выпрямился. Я всегда знал
Скажите, как звали моего отца.
С удовольствием, но давайте сначала закажем выпивку и обсудим это дело.
Вы немедленно скажете его имя, или я отошлю статью в редакцию, надиктовав ее прямо с этого телефона.
И Рейчел кивнула в сторону бара. Браунер сгорбился и задумчиво посмотрел на потолочный вентилятор, крутившийся у него над головой со ржавым скрипом.
Она называла его Джи-Джи.
Рейчел сунула листы в сумку, чтобы скрыть дрожь в руках.
Почему Джи-Джи?
Он повернул руки ладонями кверху, повинуясь своей судьбе.
Что мне теперь делать? Как жить?
Почему она называла его Джи-Джи? повторила Рейчел, поняв, что непроизвольно сжимает зубы.
Все вы одинаковы, прошептал он. Высасываете из мужчин кровь, до последней капли. Из достойных мужчин. Вы хуже бубонной чумы.
Рейчел встала.
Сядьте, произнес он громко. Двое, сидевшие за столиком неподалеку, повернулись в их сторону. Пожалуйста, сядьте. Не бойтесь, я буду вести себя хорошо.
Она села.
Доктор Феликс Браунер достал из кармана пиджака старый, сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и протянул через стол. Рейчел взяла его. Дрожь в руке усилилась, но ей было наплевать.
Это был больничный бланк с шапкой «Женская клиника Браунера». Ниже стоял заголовок «Анамнез отца».
Он приходил ко мне в клинику всего два раза. Мне показалось, что они часто ссорились. У некоторых мужчин возникает страх перед беременностью их женщины. Им представляется, что они попали в ловушку.
В графе «Фамилия» было аккуратно написано синими чернилами: «ДЖЕЙМС».
Вот почему они не могли его найти. Его фамилия была Джеймс, а имя Джереми.
4
Третья группа крови
Джереми Джеймс с сентября 1982 года преподавал с полной нагрузкой в Коннектикутском колледже, небольшом учебном заведении гуманитарного профиля в Нью-Лондоне. В том же году он купил дом в городишке Дарем с семитысячным населением, расположенном на 91-й автомагистрали, в шестидесяти милях от того места в Саут-Хэдли, где выросла Рейчел, и в десяти минутах езды от дома в Мидлтауне, снятого ее матерью в тот год, когда Рейчел заболела мононуклеозом.
4
Третья группа крови
Джереми Джеймс с сентября 1982 года преподавал с полной нагрузкой в Коннектикутском колледже, небольшом учебном заведении гуманитарного профиля в Нью-Лондоне. В том же году он купил дом в городишке Дарем с семитысячным населением, расположенном на 91-й автомагистрали, в шестидесяти милях от того места в Саут-Хэдли, где выросла Рейчел, и в десяти минутах езды от дома в Мидлтауне, снятого ее матерью в тот год, когда Рейчел заболела мононуклеозом.
В июле 1983 года он женился на Морин Уайдермен, а в сентябре 1984-го у них родился сын Тео. Второй ребенок, Шарлотта, стала подарком на Рождество 1986 года. «Значит, у меня есть единокровные брат и сестра», подумала Рейчел и впервые после смерти матери почувствовала хоть какую-то связь с миром.
Зная фамилию и имя, Рейчел уже через час получила всю информацию о жизни Джереми Джеймса по крайней мере, ту, которая попала в официальные источники. Он стал адъюнкт-профессором истории искусства в 1990 году и профессором в 1995-м. В 2007 году, когда Рейчел разыскала его, он работал в колледже уже четверть века и возглавлял кафедру. Его жена, Морин Уайдермен-Джеймс, работала хранителем отдела европейского искусства в хартфордском музее «Уодсворт Атенеум». В Сети отыскалось несколько фотографий Морин, Рейчел понравились ее глаза, и она решила, что с ней можно будет поладить. Нашелся и Джереми Джеймс, теперь уже лысый и с большой бородой. На всех снимках он выглядел солидным, многознающим профессором.
Рейчел позвонила Морин Уайдермен-Джеймс и представилась. Последовала крошечная пауза, а за ней ответ:
Я уже двадцать пять лет жду твоего звонка. Ты даже не представляешь, Рейчел, какое это облегчение услышать твой голос.
Закончив разговор, Рейчел уставилась в окно, стараясь не заплакать, с губой, закушенной до крови.
Она отправилась в Дарем в начале октября, в субботу. На протяжении почти всей своей истории Дарем был центром сельскохозяйственного района, и, проезжая по узким проселочным дорогам, Рейчел видела огромные вековые деревья, полинявшие красные конюшни и коровники, а иногда коз. В воздухе стоял запах горящей древесины и яблок из близлежащих садов.
Наконец она подъехала к скромному домику на Горэм-лейн, и Морин открыла ей дверь. Это была красивая женщина в больших круглых очках, подчеркивавших спокойное, но проницательно-любопытное выражение светло-карих глаз. Каштановые волосы, небрежно завязанные в конский хвост, были темными у корней, а на висках и надо лбом виднелась седина. На Морин была красно-черная рабочая рубаха, которую она носила поверх черных рейтуз, и никакой обуви. Когда она улыбалась, озарялось все ее лицо.
Рейчел, произнесла она тем же голосом, которым вела телефонный разговор: смесь облегчения и дружеской непосредственности. Похоже, ей не раз доводилось произносить это имя за прошедшие годы, и это вызывало легкое беспокойство. Входи.
Она отступила в сторону, и Рейчел вошла в обитель двух интеллектуалов книги начинались в прихожей, занимали все стены в гостиной и часть стены под окном в кухне. Сами стены были выкрашены в яркие цвета; краска местами облупилась, но никто не обращал на это внимания; везде на свободных местах помещались статуэтки и маски из стран третьего мира, а на стенах висели предметы гаитянского искусства. При жизни матери Рейчел часто бывала в подобных жилищах и знала, какие пластинки будут на встроенной полке в гостиной и какие журналы внутри корзины в ванной, на какую станцию настроен приемник в кухне: Национальное общественное радио. Она сразу почувствовала себя как дома.