Когда Этель включает музыку, она не прислушивается к словам. Приучила себя к этому, в результате не обратила внимание на полицейское сообщение. Она не пыталась никого убить. У нее не было подобных намерений. И не могло быть. Если бы что-нибудь случилось, это был бы несчастный случай. Вам это прекрасно известно. Розмари обожгла художника взглядом. Поэтому не говорите гадостей.
Розмари Голос Этель сорвался. Я в самом деле ничего не понимаю. Говорю правду: никому не хотела причинить вреда.
Конечно, нет. Розмари погладила ее, словно испуганного ребенка. Не обращай внимания на эти подковырки. Я верю, ты никому не желала зла.
У Гибсона путались мысли.
«Мы с Розмари должны помочь бедняжке Этель отважной, невезучей, вероломной, обделенной любовью». Пару раз он как будто отключался. Все что-то выговаривали Этель, он не мог этого вынести. Он пришел в себя и увидел, что по-прежнему сидит на стуле, крепко сжимая миску с отравленной пастой. И глядит перед собой.
Теперь Этель сидела одна.
Миссис Уолтер Ботрайт соединилась с полицией и учила их, как следует поступить. «А ведь послушаются», у Гибсона не было сомнений.
Медсестричка не нашла никого, кто хотел бы коньяку, и, сев на пол подле Этель, потягивала сама.
Медсестричка не нашла никого, кто хотел бы коньяку, и, сев на пол подле Этель, потягивала сама.
Художник и водитель автобуса хватали друг друга за руки, Тео при этом подпрыгивал в интеллектуальном восторге и без передышки бормотал:
Ловушка! Ловушка!
Попался, который кусался, вторил ему Ли Коффи.
Пару минут назад Джини подхватилась и побежала к двери, крича: «Надо рассказать бабушке». А Пол, который только что радостно обнимал дочь, полез с объятиями к Розмари. Гибсон рассудил: ему все равно что обнимать попалось бы тело помягче.
Он сам обнимал миску и думал: «Кто бы мог предсказать такую сцену?» И его обуревал восторг.
Но размышлял над этим недолго. Вцепившись в миску, он радовался в душе и праздновал сам с собой завершение этой истории. В это время на подъездной аллее остановилась полицейская машина, и из нее вышел коп.
Он был молод и не очень понимал, зачем его послали. Подошел к двери коттеджа, но не успел постучать, как она перед ним открылась ее приглашающим жестом распахнул маленький человечек с пляшущими от смеха глазами. Под руку его держала тоненькая женщина с каштановыми волосами. Она улыбалась и помогала поддерживать деревянную миску со спагетти, которую они вместе несли. Пара, подобно слаженным танцорам, одновременно отступила на шаг и, кивнув головами, пригласила войти.
В маленькой прихожей высокий красавчик мурлыкал в телефон:
Все хорошо, дорогая. Все правда хорошо. Скоро я буду дома. Коп понятия не имел, что тот говорит с тещей.
В гостиной немелодично насвистывал сквозь зубы жилистый пожилой мужчина в красной рубашке и, подергивая худыми ногами, вел в вальсе легко ступающую величавую матрону, одетую в бело-бежевый наряд.
Еще один мужчина в кожаной куртке склонился, чтобы поцеловать в губы нисколько не сопротивляющуюся, сидящую на полу миленькую блондинку нордической наружности. Она держала в руке стаканчик, из которого что-то вытекало ему на шею. Он нисколько не возражал.
Полицейский оценил открывшуюся перед ним сцену. Он понимал, что его послали задать вопросы. «И что я могу поделать?» спросил он себя, глядя на женщину среднего возраста с простоватым лицом, которая молча сидела посреди всеобщего веселья, глядя на ковер. «Видимо, от сильного потрясения, решил коп. Вот она-то, наверное, и потеряла по неосторожности яд».
Но мужчина у двери, немного поколебавшись, сказал:
Нет, это я. Но, слава богу, теперь со мной все в порядке.
Хью Пентикост
Бескрайнее зло
Часть I
1
Это был понедельник.
День рождения Великого человека выпал на грядущую субботу. Праздник предстоял пышный, но без теплоты и сердечной приветливости. Управляющий отелем «Бомонт» Пьер Шамбрен почувствовал напряженную атмосферу, которую испытал всего раз в жизни, когда ждал в приморском городке в Британии команды президента Эйзенхауэра «Вперед!». Господину Шамбрену уже приходилось участвовать в подготовке торжеств в честь Великого человека, но тогда он взялся за дело с младенческим неведением. Среди гостиничных управляющих Шамбрен считался знатоком своего дела и полагал, что праздник, каким бы изощренным и дорогостоящим ни планировался, не может поколебать спокойствие его мирка. Но ошибся. Великий человек обладал непревзойденной способностью превратить даже невинное крещение ребенка в настоящий ад. Его отличали особенно изощренные формы садизма, поэтому в предстоящие шесть дней не только ни один служащий отеля, но даже ни один постоялец не мог рассчитывать остаться в стороне.
Сатанинская сила Великого человека начнет действовать ровно в десять в этот понедельник и будет длиться до утра следующего воскресенья, когда измотанная команда официантов, их помощников и портье приступит к разборке завалов, оставшихся в бальном зале отеля после двухсот пятидесяти гостей.
Господин Пьер Шамбрен испытывал напряжение, не нервничал и ни в коем случае не трусил. Он был на войне отличным солдатом, потому что не числился среди геройствующих болванов, не принимавших в расчет риск и бездумно бросавшихся навстречу опасности. Благодаря живому воображению он мог предвидеть опасность, и, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, требовалось истинное, а не показное мужество. А работая управляющим отелем, оказывался в различных ситуациях, требовавших такта и железной выдержки. Несмотря на репутацию шикарного отеля высшего класса в Нью-Йорке, «Бомонт» сталкивался с теми же проблемами, что гостиницы более низкого уровня. Пьяницы, отказывающиеся платить, девицы по вызову самые дорогие в городе, но тем не менее проститутки. Бесконечные вздорные, необоснованные жалобы, самоубийства, сердечные приступы пожилых господ и капризы престарелых вдовствующих аристократок, таких богатых, что они сами не знают, сколько у них денег. Придурки вроде грека на двадцать четвертом этаже, который исхлестал плеткой двух привязанных к спинке кровати девиц, и это сошло бы ему с рук, если бы не захотел присоединить к своим садомазохистским трофеям еще и ни в чем не повинную горничную. Шамбрен справлялся с такими и многими другими проблемами с безупречной деловитостью. Но праздник Великого человека это совершенно иное дело!
В отеле «Бомонт» клиентам уделяют особенное внимание не для того, чтобы заслужить благодарность, а чтобы выудить у них долларовые купюры. Великий человек выложил за свои восьмикомнатные апартаменты 194 000 долларов, а ежегодный счет за обслуживание составлял 32 000. Поэтому отель и его персонал сносили его изощренные ходки и величали «сэром», даже если в уме не испытывали никакого уважения.
Шамбрен, ясно представлявший, что готовит ему и его людям грядущая неделя, закурил египетскую сигарету и посмотрел в широкое окно своего кабинета на Центральный парк. Он был смугл, невысок и крепко сбит. Под глазами темные круги, взгляд то жесткий, как у часто выносящего смертный приговор судьи, то с неожиданными искорками юмора. Француз по рождению, он приехал в Штаты маленьким мальчиком и мыслил как американец. Учеба гостиничному делу привела его обратно в Европу. Он свободно говорил на нескольких языках, мог при случае козырнуть европейским лоском, но думал на американский манер.
Шваль! бросил он зеленым акрам Центрального парка.
Существовали две чувствительные области, которые заслуживали беспокойства. Шамбрен повернулся на вращающемся кресле и поднял трубку с одного из нескольких телефонов на столе.
Слушаю.
Это мистер Шамбрен, Джейн. Могу я поговорить с миссис Уич?
Соединяю, сэр.
Шамбрен слегка улыбнулся. В прежние времена телефонистки коммутатора отвечали клиентам фразой: «Чем могу служить?» Результат иногда обескураживал. Постояльцы требовали: «Лети-ка ты, крошка, в номер 2404. Но только если блондинка и с хорошей фигуркой». Отвечать «слушаю» оказалось безопаснее.
Старшая телефонистка миссис Уич была крупной, грудастой, по-матерински заботливой женщиной. Она гордилась деловитостью, тактом и приземленной искушенностью своих девушек. Притом что примерно восемьдесят процентов проживавших в отеле мужчин изменяли здесь своим женам, прием звонков и сообщений требовал неприличной осведомленности о многих закоулках личных жизней.
Доброе утро, мистер Шамбрен, произнесла миссис Уич.
Приятное утро.
Согласна, мистер Шамбрен.
Как бы нам его не испортили.
Насколько мне известно, жалоб не поступало. По моим сведениям, вчера мы обработали тысячу сто звонков и не допустили ни одной ошибки.
Сегодня ваши сведения будут не такими оптимистичными. Вы сидите?
Прошу прощения?
Вы сидите, миссис Уич?
Да, сэр.
В субботу Великий человек устраивает праздник по поводу своего дня рождения. Колеса закрутятся в десять часов. Предлагаю назначить одну девушку заниматься всеми звонками как в пентхаус М и из него, так и мистера Амато.
Субботний вечер Голос миссис Уич дрогнул.
Не так много времени для такого рода попойки. Провода раскалятся добела. Вы уж расстарайтесь, миссис Уич.
Это моя работа, мистер Шамбрен.
И вы с ней прекрасно справляетесь. А теперь, будьте добры, соедините меня с мистером Амато.
Сию минуту, мистер Шамбрен.
Менеджер отеля затушил сигарету в стоявшей на столе бронзовой пепельнице. Он делал это медленно, погруженный в свои мысли.
Организатор банкетов, послышался веселый, неунывающий голос.
Амато? Это Шамбрен.
Доброе утро, мистер Шамбрен. Хороший сегодня день.
Вероятно. Амато, я нашел на столе записку от Великого человека из пентхауса М. Он решил отпраздновать в субботу день своего рождения в бальном зале и пригласить двести пятьдесят человек.
В эту субботу?
Да.
О господи!
Вот именно.
О господи!
И вот теперь я собираюсь к вам в кабинет, Амато, чтобы несколько мгновений подержать вас за руку перед тем, как вы отправитесь к десяти на аудиенцию к его величеству.
О господи!
Я уже иду, Амато. А пока еще в пути, примите что вы там пьете от нервов и запейте бромозельцером. Если наблюдать, как вы каждый день в девять тридцать принимаете лекарство, то сам начинаешь дергаться.
О господи! повторил Амато, словно ничего не услышав.
С четвертого этажа, где был расположен его кабинет, мистер Шамбрен спустился в вестибюль отеля на лифте. Натренированный глаз почти подсознательно выхватывал и анализировал детали окружающего. С газетным киоском все в порядке. Экспозицию на витрине в здешнем филиале «Тиффани» со вчерашнего дня поменяли, и она приковывала к себе взгляд. На витрине магазина «Бонуит» вместо вечерней одежды появились лыжные костюмы. Стоявший у первой группы лифтов штатный детектив Джерри Додд приветливо кивнул. «Ищейка» или «легавый» такие слова были в «Бомонте» табу.
Вот именно.
О господи!
И вот теперь я собираюсь к вам в кабинет, Амато, чтобы несколько мгновений подержать вас за руку перед тем, как вы отправитесь к десяти на аудиенцию к его величеству.
О господи!
Я уже иду, Амато. А пока еще в пути, примите что вы там пьете от нервов и запейте бромозельцером. Если наблюдать, как вы каждый день в девять тридцать принимаете лекарство, то сам начинаешь дергаться.
О господи! повторил Амато, словно ничего не услышав.
С четвертого этажа, где был расположен его кабинет, мистер Шамбрен спустился в вестибюль отеля на лифте. Натренированный глаз почти подсознательно выхватывал и анализировал детали окружающего. С газетным киоском все в порядке. Экспозицию на витрине в здешнем филиале «Тиффани» со вчерашнего дня поменяли, и она приковывала к себе взгляд. На витрине магазина «Бонуит» вместо вечерней одежды появились лыжные костюмы. Стоявший у первой группы лифтов штатный детектив Джерри Додд приветливо кивнул. «Ищейка» или «легавый» такие слова были в «Бомонте» табу.