Конечно, у работы в маленькой газете есть и свои недостатки, особенно когда тиражи падают, а большинство изданий борется за выживание на рынке. Денег всегда очень мало, так что найти средства на командировку или даже на профессиональные конференции и учебу нелегко. Но есть несколько программ обучения или стипендий, которые частично или полностью покроют ваши расходы. Сайт Journalismjobs.com даст вам хорошую базу таких возможностей (сайт рассчитан только на США, хороший международный аналог IJNet. Прим. пер.)
Скромный бюджет и маленькая редакция означают, что вы не всегда занимаетесь наукой. В State Journal научный корреспондент не освобождается, к примеру, от участия в подготовке ежегодной деловой вкладки, освещения выборов в местный совет или дежурства раз в месяц в субботу по общему профилю.
Тем не менее такие азы журналистики не дают тебе зазнаться, и, хотя я научный репортер, в первую очередь я все же газетный писака, который точно так же «подсел» на срочные новости, большие истории и ощущение бумаги в руке, когда листаешь газету.
У науки есть свое место в этой проверенной временем среде, и мне нравится знать, что по крайней мере в Мэдисоне люди в кофейне за свои деньги получают стоящий продукт в качестве научных новостей в утренней газете.
8. Крупные газеты
(Роберт Ли Хотц)
Роберт Ли Хотц пишет о науке и технологиях для газеты Los Angeles Times. Большую часть своей газетной карьеры, с 1976 г., когда он писал для небольшой ежедневной газеты в районе долины Шенандоа в штате Виргиния, он работает научным журналистом. Он дважды получал национальные награды Общества профессиональных журналистов (SPJ) и трижды награды в научной журналистике от Американской ассоциации содействия развитию науки. В 1986 г. он вышел в финал Пулитцеровской премии за освещение темы генной инженерии, а в 2004 г. за материалы о катастрофе шаттла «Колумбия». А в 1995 г. в составе редакции LA Times он получил Пулитцера за освещение землетрясения в Нортридже. Ли Хотц почетный пожизненный член научно-исследовательского общества «Сигма Кси», вице-президент и избранный президент Национальной ассоциации научных журналистов.
По меркам камней это был симпатичный камень большой кусок розового кварца, сверкающий мелкими кристаллами, но не такой, который украсил бы безымянный палец какой-нибудь старлетки.
Несмотря на это, сотрудники Американского музея естественной истории в Нью-Йорке обставили его так же шикарно, как фирма Tiffany могла бы обставить свой самый редкий бриллиант: отдельное место для экспоната, эффектное освещение и даже имя, будоражащее воображение зевак.
Этот камень был ручным топором, возраст 350 000 лет. Обнаружившие его испанские археологи назвали его Эскалибур. Они же заявили, что это самое раннее свидетельство эпохи рассвета разума современного человека.
По мнению первооткрывателей, топор, найденный среди останков 27 древних мужчин, женщин и детей, мог быть самым древним из найденных археологами погребальных подношений. Если это действительно так, то он на 250 000 лет старше всех остальных свидетельств того, что древние люди чтили таким образом память умерших.
По мнению первооткрывателей, топор, найденный среди останков 27 древних мужчин, женщин и детей, мог быть самым древним из найденных археологами погребальных подношений. Если это действительно так, то он на 250 000 лет старше всех остальных свидетельств того, что древние люди чтили таким образом память умерших.
Как журналист я оказался в тупике.
Обнаружение такого камня давало возможность новостной повод для увлекательной истории. Но оно же вызывало ряд острых вопросов, с которыми я должен был разобраться, прежде чем с чистой совестью публиковать заметку о находке. Они возникают всякий раз, когда речь идет о потенциально значимом научном открытии. Это вопросы о корректности исследования, его важности для широкой аудитории и о том, могут ли независимые ученые подтвердить его ценность.
Есть и практические соображения. Сколько времени на это должен потратить журналист? Как быстро можно подготовить историю? Хватит ли в ней материала для схемы или другой иллюстрации? Можно ли получить фотографию? Сколько места на странице заслуживает открытие? Есть ли у него шансы попасть на первую полосу?
Заявление испанских археологов, конечно, было провокационным и, без сомнения, искренним. Но насколько оно надежно?
Исследование происхождения человека область науки, определяемая скудостью свидетельств и противоречивыми гипотезами. Как сказал мне один палеоантрополог, «граница между реальностью и палеофантазией очень зыбкая».
Работая этаким «привратником», призванным отделить смысл от бессмыслицы, научный журналист может с легкостью потратить на изучение некорректного утверждения столько же времени, сколько на настоящую научную работу. В данном случае мне следовало спросить себя, есть ли у меня что-то, кроме спекулятивного энтузиазма археологов, сделавших открытие, чтобы обосновать такое экстраординарное утверждение.
Сам по себе камень не давал никаких зацепок, с помощью которых можно было бы показать его значимость. Как и у многих доисторических артефактов, его важность была вопросом контекста: обстоятельств, при которых он был найден, возраста отложений вокруг него, интерпретации находки археологами и в данном случае подразумеваемым одобрением Американского музея естественной истории, одного из самых старых и выдающихся научных учреждений страны.
Чтобы написать об этой истории, я поговорил с самими археологами, дважды возвращаясь к ним с дополнительными вопросами. Они хорошо говорили, были обаятельными, преданными своему делу, авторитетными и исполненными романтики.
В научно-исследовательском отделе музея работают ведущие специалисты по происхождению человека. С ними я тоже долго говорил. Хотя они решительно высказывались о важности находок, представленных в музее, о самом топоре они говорили осторожнее и предпочитали аккуратно уводить разговор от этой темы.
В рамках выставки кураторы музея провели двухдневную конференцию о состоянии научных исследований древности на территории нынешней Европы. Журналистов на научные дебаты не допустили вместо этого для них провели отдельную сессию. На ней несколько ученых резюмировали обсуждение и представили тщательно выверенное заявление о важности представленных находок.
Такая сдержанность заставила меня задуматься.
Занимательные находки часто представляют в ведущих рецензируемых научных журналах вроде Science или Nature. Я выяснил, что о топоре такой публикации не ожидалось. Работу, как мне сказали, позже детально опишут в менее «звездном», но уважаемом европейском журнале по антропологии.
По сути, выставка в музее была публичным заявлением о предположениях ученых. В научном каталоге выставки находкам было посвящено 147 страниц текста на двух языках. Самому топору, однако, было отведено всего две страницы, большую часть которых занимала крупная цветная фотография. Ее сопровождал один краткий абзац.
Очевидно, что о мошенничестве или сознательном обмане не было речи. Но я тем не менее задумался, не преувеличили ли испанские археологи значимость своей находки. Другие ученые, вероятно, слишком вежливы, чтобы публично раскритиковать идею, очень уж осторожно ее хвалили.
К этому моменту я уже потратил на эту историю два дня, и в других обстоятельствах отказался бы от нее как от слишком спорной или предложил бы заметку о выставке нашему туристическому разделу. Однако одно из преимуществ работы на очень крупную газету вроде LA Times состоит в том, что у журналиста зачастую больше свободы следовать своему любопытству и разбираться в интересной истории, имея в виду, что в любой момент эту работу могут прервать срочные новости, за которые придется тут же браться.
В моей первой газете, ежедневной районке с тиражом 11 000 экземпляров и редакцией из 10 человек, я должен был писать три-четыре заметки в день, а затем еще и записывать некрологи и набирать сообщения о свадьбах. В LA Times журналист может потратить на одну историю недели или даже месяцы, работая над ней с упорством и глубиной, которых маленькая газета не может себе позволить. В частности, научные журналисты в LA Times достаточно свободны в выборе своих заданий.
У газеты около тысячи репортеров и редакторов, более двух десятков из которых пишут о науке, технологиях, медицине и экологии. Научный редактор напрямую подчиняется управляющему редактору и посещает ежедневные планерки, на которых принимаются решения, как развивать истории и сколько места на них отводить.
За место в газете каждый материал должен бороться. Особенно острая конкуренция разворачивается за место на первой полосе. Обычно на нее попадают семь-восемь материалов.
Научные журналисты часто считают, что научным новостям должен отводиться специальный еженедельный раздел, полагая, что таким материалам нелегко конкурировать за место с «серьезными» новостями. Мы в LA Times, однако, уверены, что важные научные новости легко могут соперничать с другими в насыщенной новостной повестке дня. Тем не менее в любой крупной ежедневной газете ваша задача найти сюжет из области науки, который мог бы попасть в печать благодаря либо своей практической значимости для читателей, либо ценности для науки в целом, либо способности увести читателя в увлекательный и чудесный мир научных исследований.
Я не хотел так быстро отпускать эту историю с топором.
Обсудив ее с научным редактором газеты Эшли Данн, я понял, что сама неопределенность может стать основой моего материала. Это была любопытная именно своей неопределенностью идея. Ученые подвели свою гипотезу о разуме древнего человека к самому краю того, что вообще можно было извлечь из неодушевленного объекта.
В своей репортерской работе я дошел до момента, когда надо было больше опираться на собственные ресурсы. Когда дело доходит до сбора информации, любой репортер вынужден быть скупердяем. Многие из нас доводят это до уровня расстройства личности. Как и большинство моих коллег, я веду множество файлов по темам, которые в один прекрасный день могут «прорасти» в печать.
С этой точки зрения цифровая редакция это благо. Как журналист я действительный член Партии цифровой эпохи. В каждом аспекте своей работы я использую компьютерные инструменты. Возможно, нет более надежной технологии хранения и извлечения информации, чем ручка и бумага у меня всегда с собой блокнот со всепогодной бумагой, чтобы можно было делать заметки под дождем, но электроника может очень здорово облегчить жизнь научного журналиста.