Молодой человек, не пожалевший материальных затрат, был допущен в подвальное помещение больницы, познакомился с Иваном Яковлевичем и стал его благоговейным почитателем.
В одно из посещений Иван Яковлевич сказал ему:
«Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, по слову Господа, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее». Ступай, Лука, в Старый Иерусалим.
Лука смутился, так как руководил обширной торговлей и, не имея родственников, не знал, на кого оставить хозяйство.
Иван Яковлевич, как бы не замечая этого, продолжал:
«Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, сказал Господь, нежели богатому войти в Царство Божие».
И блаженный до мельчайших подробностей описал Луке Афанасьевичу предстоящий тому путь в Иерусалим: называл остановки по городам, острова и заливы в море; предсказал, где он и сколько будет ночевать, причем насчитывая для дороги значительно больше времени, чем требуется обычно. Особо подвижник просил молиться за него в Бар-граде (так русские паломники называли итальянский город Бари, где хранятся мощи Николая Чудотворца Мирликийского. Сост.), хотя тот находится в противоположной стороне от предстоящего Луке Афанасьевичу пути.
Лука Афанасьевич, как истинный послушник старца, устроив свои торговые дела и вверив себя воле Божией и молитве блаженного, отправился сначала в Киев, затем благополучно добрался до Константинополя.
На пути из Константинополя паломники попали в сильную бурю на море. Затем паломников поразила чума. За короткое время из трехсот человек в живых остались семеро. Буря относила корабль от пути в Иерусалим в противоположную сторону. Носимый волнами, он остановился только рядом с Бар-градом.
Не раз во время этого страшного пути Лука Афанасьевич вспоминал предсказания блаженного.
В связи с началом Русско-турецкой войны русским паломникам был закрыт проход в Иерусалим. Луке Афанасьевичу пришлось более двух лет провести среди иностранцев
Посетив святые места Иерусалима и его окрестностей, Лука Афанасьевич отправился в обратный путь, но снова противным ветром был отнесен к Афону, хотя и не имел намерения побывать там. И только после посещения Святой горы он благополучно вернулся в родные места.
Едва паломник вошел к Ивану Яковлевичу, как блаженный приготовил ему маршрут путешествия по России. Притом такой, что в три года дай Бог пройти.
Не смея противиться, Лука Афанасьевич просил небольшую отсрочку. Однако блаженный ему заметил, что «они» (бесы) не отдыхают, а день и ночь воюют с нами и не имеют покоя, ища случая, как бы погубить кого-нибудь.
Иван Яковлевич добавил:
Ступай без сомнения и верь, что не задремлет Хранящий тебя. Господь покров твой.
Послушный ученик опять отправился в путешествие.
По благословению блаженного подвижника Луке Афанасьевичу нужно было обойти все монастыри и пустыни, поклониться чудотворным иконам, где бы они в России ни находились.
Лука Афанасьевич вернулся в Москву через шесть лет и, по совету Ивана Яковлевича, поступил в Покровский монастырь в число братии, где и был пострижен в монахи с именем Леонтия. Блаженный же, дождавшись рукоположения отца Леонтия в иеромонахи, просил его исповедовать и причастить Святых Тайн, чего давно желала его утружденная подвигами душа.
Отец Леонтий до конца жизни не переставал пользоваться наставлениями Ивана Яковлевича. Так и продолжалось до самой кончины отца Леонтия, после которой блаженный праведник уже не избирал себе особого духовника, а исповедовался и причащался у больничного священника, который, в свое время, и похоронил его.
Когда же Ивана Яковлевича известили о том, что отец Леонтий умер, юродивый произнес:
Нет, отец Леонтий не умер, а отправился служить раннюю обедню к Тихвинской Божией Матери.
Перемена участиЗаточение юродивого в подвале продолжалось около одиннадцати лет. Причиной некоторого улучшения его положения послужило следующее событие.
Жена князя Дмитрия Владимировича Голицына, желая убедиться в справедливости слышанного, приехала однажды вечером в Преображенскую больницу, зашла к блаженному и спросила:
Где находится в настоящее время мой муж?
Иван Яковлевич назвал знакомый княгине дом, чем немало удивил ее. Но еще больше удивилась княгиня, когда, приехав домой, она узнала, что муж ее действительно провел вечер там. Это происшествие, рассказанное княгиней многим, привело к разрешению князя видеться посетителям с Иваном Яковлевичем. Врачи стали смотреть на посетителей сквозь пальцы (правда, злоупотребления увеличились).
Так продолжалось до 1828 года, когда главным врачом больницы стал действительный статский советник доктор медицины Василий Федорович Саблер. Убедившись на собственном опыте в невозможности прекратить допуск посетителей к юродивому, доктор Саблер решил выхлопотать у московского генерал-губернатора князя Голицына разрешение свободного допуска посетителей к блаженному с взиманием с каждого двадцати копеек серебром на улучшение жизни больных.
За время пребывания в больнице Ивана Яковлевича составился капитал в несколько тысяч рублей.
С бедных по его просьбе не брали платы за вход; между ними он делил все, что ему приносили. С богатых, желавших ему пожертвовать, также ничего не брал, указывая на общую кружку.
Главный врач больницы Василий Федорович Саблер уверился в прозорливости Ивана Яковлевича после следующего случая.
Доктор решил показать блаженного госпоже Ланской.
При этом Иван Яковлевич стал просить доктора снять левый сапог, приговаривая:
Узок больно.
Доктор не обращал внимания на слова Ивана Яковлевича и разул левую ногу только по настоянию госпожи Ланской. После получасовой беседы с блаженным Василий Федорович обулся и, посмеиваясь над случившимся, поехал домой.
Главный врач больницы Василий Федорович Саблер уверился в прозорливости Ивана Яковлевича после следующего случая.
Доктор решил показать блаженного госпоже Ланской.
При этом Иван Яковлевич стал просить доктора снять левый сапог, приговаривая:
Узок больно.
Доктор не обращал внимания на слова Ивана Яковлевича и разул левую ногу только по настоянию госпожи Ланской. После получасовой беседы с блаженным Василий Федорович обулся и, посмеиваясь над случившимся, поехал домой.
По дороге лошади понесли, и Василий Федорович, испугавшись и выскочив из кареты, упал и сломал левую ногу. Дома нога до того распухла, что сапог нельзя было снять без разреза.
Госпожа Ланская вспомнила предсказание блаженного и указала доктору на совпадение. После этого доктор поверил юродивому и всегда был к нему расположен.
Иван Яковлевич, несмотря на расположение к нему руководства больницы и перевод в большую комнату, еще более смирялся и изнурял немощное тело. В большой комнате он очертил себе мелом по полу угол примерно полтора на полтора метра и практически не выходил за проведенную самим же черту.
С этим временем связано много поучительных историй, в центре которых находился, разумеется, Иван Яковлевич Христа ради юродивый. Вот одна из них.
Как-то принесли Ивану Яковлевичу казенные щи и кашу, а один посетитель принес лимон, другой ананас, третий фунт семги. И вот Иван Яковлевич в кашу выливает щи, туда выжимает лимон и туда же опускает кусочки ананаса и часть семги. Перемешивает все это рукой и начинает есть, с сардонической улыбкой приглашая расфранченную купчиху или сластолюбца-барича разделить с ним трапезу
Безумный, на первый взгляд, поступок блаженный старец объяснял просто. Не рассчитывая на внимание к его словам о важности поста в духовной жизни православного, независимо от положения, Иван Яковлевич таким юродством хотел обличить распространившиеся случаи нарушения поста в высшем свете.
Из письма Ивана Яковлевича некоему журналисту: «Вы, милостивый государь, многое в книжке своей поставили мне в вину; а главным образом на показ всему свету выставили мою бескомфортабельную жизнь и жестоко осудили меня за то, что я по великим постам приносимые мне постные и скоромные кушанья мешаю вместе и потом сам ем и других кормлю; и все это, как вы говорите, имеет в глазах моих мистическое значение.
Стало быть, обвинение ваше пало на меня от вашего непонимания моего действия, а потому считаю нужным его пояснить вам. Раз как-то пришло в старую глупую голову на мысль, что у вас в свете по великим постам живут не так, как следовало бы: довольно разнообразно и с учреждениями Церкви нашей не согласно. Я слышу, например, что в эти Святые дни там у вас шумные балы, то удалые концерты, то в театрах живые картины и разные иностранные фокусы, а на балах большие стерляди, пьяная уха, жирные пироги разных названий, гуси, утки, поросята; а там, в то же время, редкие удары в колокола, большие и малые поклоны, потом: хрен, редька, лук, кислая капуста, черный хлеб и русский квас.
Что это такое, думаю, в одном городе, да не одни норовы? Все, кажется, христиане православные, а не все живут православно. Первые мне очень не понравились; давай же вразумлю их, чтобы и они жили по-христиански. Но как растолковать им, что жить им так не следует? Прямо так сказать не послушают, засмеются только. Написать книжку не могу. Дай же составлю им такой винегрет из кушаний, чтобы он опротивел им всем; а если винегрет опротивеет им, то, думаю себе, наверно, тогда и беззаконная жизнь их опротивеет им, и будут жить по христианскому закону.
Вот вам, милостивый государь, объяснение непонятного для вас мешания кушаний; пусть послужит оно толкованием и всей моей, странной для вас, жизни!»
Если раньше прозорливость блаженного была лишь частным внешним проявлением благодати Святого Духа, наполнявшей старца, то с некоторых пор она стала и основным духовным подвигом юродивого на благо и спасение слабых в вере и благочестии.
Однажды приехала к Ивану Яковлевичу богатая барыня с вопросом, когда ей ждать мужа, извещавшего ее о своем скором приезде. После нескольких повторов вопроса Иван Яковлевич расплакался, на что барыня очень рассердилась.
Когда же она засобиралась домой, Иван Яковлевич сказал:
Вдовица! Вдовица! Почему в цветном, а не в черном?
Барыня еще больше рассердилась, а по возвращении домой нашла на столе письмо, извещавшее, что ее муж скончался в дороге от удара.
Вдовица! Вдовица! Почему в цветном, а не в черном?
Барыня еще больше рассердилась, а по возвращении домой нашла на столе письмо, извещавшее, что ее муж скончался в дороге от удара.