Глеб, не обращая на него внимания, судорожно рылся в настройках биоанализатора надо проверить воду на кровь, даже несколько капель должны определиться в радиусе полумили. Как же так, как же так, а? Сидели, говорили, катались по гладкому камню, целовались и смеялись. И прошло тридцать четыре минуты совершенно обыкновенных, ординарных событий, гром с неба не грянул, мир не перевернулся, океан не вскипел, а Марты вдруг не было, и вся жизнь, которую Глеб для них любовно придумал и в мечтах уже начал проживать она лопалась, горела, и Глеб стоял в огне и тоже горел заживо. Мартынчик потрусил за ним к воде, но держался чуть позади. Крови в океане не было. Ни капли.
Глеб достал акваланг из глайдера, настроил, приладил маску (тридцать восемь минут, еще можно откачать), нырнул в воду, как в свое отчаяние. Сорок минут. Пятьдесят. Еще полчаса. Дно. Темно. Течения нет. Крови нет. Марты нет. Корни у водорослей были, как земные коряги, огромные, с Глеба толщиной, узловатые и слабо пульсирующие. Он поплыл среди них, светя фонарем видел он в темноте неплохо, но боялся хоть что-нибудь пропустить, хоть какую-нибудь подсказку. С песка на дне поднялась и величественно поплыла прочь плоская рыба вроде камбалы. По серой шкуре ее переливались ярко-зеленые пятна, как Мартин купальник. Между водорослями темнела арка затопленного рукотворного строения, лежали какие-то обломки, колонны. В любой иной момент Глеб бы забурлил от восторга, что, как в легендах ГСП, походя открыл цивилизацию, живую ли, мертвую ли, но сейчас ему было настолько не до того, что он даже внимания не обратил. Под одной из коряг что-то тускло блеснуло Глеб бросился туда так, что лоб рассадил о вырост корня это был парализатор Марты, он упал на дно и лежал на дне, как и положено металлическим предметам.
Кровь! Кровь! запищал анализатор. Это кровил его рассеченный лоб, но через несколько минут перестал, а к тому моменту, как Глеб вынырнул, ссадина уже закрылась, как и не было.
Дом стоял на берегу готовый для счастья, для смеха, для их приключений на планете, которую они и назвать-то еще никак не успели. Глеб не пошел в дом, сидел на берегу и тупо смотрел в воду. Через три часа солнце начало клониться к закату, океан менял оттенки фиолетового. Рыбки плавали у берега. Мартынчик пришел, посидел рядом, погудел что-то, ушел.
Глеб знал, что нужно поднять глайдер, вернуться к кораблю, оставленному заряжаться на полюсе, где не заходило солнце. Выйти на связь с Землей. Дождаться решения специалистов. Позвонить родителям Марты, сказать им, что прекрасная, любимая, полная жизни и таланта двадцатипятилетняя Марта что она погибла.
«Я люблю тебя и небо, только небо и тебя»
От потрясения и горя Глеб неожиданно заснул, и приснилось ему, что Марта где-то на острове решила подшутить над ним и отплыла за каменный мыс. Там вылезла на берег, смотрела на него из-за деревьев, а когда увидела, как он мечется, раскаялась и не знает, как теперь ему на глаза показаться. Во сне это объяснение казалось таким логичным и естественным, что он испытал огромное, чуть ли не до слез, облегчение. С тем и проснулся и тут же понял, что это неправда.
И так у него сердце стиснуло, что он даже не испугался, увидев, что рядом с ним сидит мартынчик, а вокруг полдюжины его взрослых родственников, каждый два метра в холке, похожие уже не на смешных поросят, а на могучих медведей плечистых, мощных, покрытых густой ярко-кофейной шерстью. Глеб вскочил на ноги, положил одну руку на парализатор, другую в воздух поднял.
Уу-бры-за-за-за, проворчал медведь с белым пятном на щеке, протянул здоровенную лапу с длинными когтями, и Глеб вдруг заметил, что когти эти изукрашены разноцветными узорами круги, линии, спирали.
«Они украшают свои тела! подумал Глеб. Они разумны, у них есть искусство и речь! Может быть, они видели, что случилось с Мартой? Может быть, она все-таки на острове? Ведь тела тела не было! А течения там никакого!»
Все это пронеслось у него в голове одновременно, он зачем-то поклонился медведю, показал ему свою открытую ладонь, потом показал на глайдер и жестами изобразил, как достает оттуда мнемотехнику, закрепляет ее на голове, и тут же начинается прекрасная дружба.
За-за-за, повторил он, стараясь попасть в тон медведю.
Мартынчик издал несколько задыхающихся, булькающих звуков, которые могли быть смехом. Взрослые молчали.
Глайдер, сказал Глеб, снова показывая на машину. Медведи расступились, позволяя ему пройти, но когда он достал и показал им черную гладкую коробочку мнемосинтезатора, вдруг заворчали, мартынчик взвизгнул и убежал за спины взрослых. Это было первое подобие страха, проявленное кем-то на планете.
Нечего бояться, сказал Глеб, поднимая мнем обеими руками тяжеленный, зараза. Тут его сзади кто-то приложил по голове, сильно, и он упал, почти потеряв сознание. Но слышал, как медведи ревели друг на друга, мартынчик что-то трубил, потом Глеба подняли, понесли.
Я слышу, друзья, не ссорьтесь, хотел он сказать, но тут его (наверное случайно) приложили головой о дерево, и слышать он перестал.
Очнулся он от запаха дыма вдохнул его, не открывая глаз, нос защекотало. Глеб тут же вспомнил, как в детстве они убегали вечером из школы к Волге, в лесах собирали и жгли листья, смеялись Запах был совершенно таким же, и Глеб казался себе совершенно таким же будто бы в эту секунду ему одновременно было восемь, и шестнадцать, и тридцать лет. Более того все другие, еще не наставшие Глебы-из-будущего, тоже вдыхали с ним дым костра в эту секунду и тоже были им.
Секунда кончилась, и Глеб открыл глаза. Он лежал у стены на низком упругом топчане, покрытом плотной мягкой тканью, ярко-желтой, с сиреневыми прожилками. Глеб машинально погладил ее и понял, что это огромный выделанный лист какого-то дерева. На низком столике (тоже из листьев, жестких, красных) стояла раскрытая коробка с мнемом. Все было на месте, и аппарат, и три пары кристаллов. Глеб сел и осмотрелся. Он лежал в углу небольшого открытого зала с тремя колоннами вместо одной из стен. Несмотря на простоту, комната была очень красива изгибами невысоких стен, расцветкой гладкого пола краски казались чуть мягче природных, пропущенными через призму разума и искусства. В темно-фиолетовом небе, очень ярком, как все здесь, светили звезды.
Медведь (мартын?) сидел у очага спиной к Глебу, дым вытягивало в потолок. Повернулся, что-то прорычал низким голосом (ваа-лыы-неразборчиво). Показал на свой затылок, потом на Глеба. Глеб потер шишку та уже едва ощущалась.
Ваа? спросил он мартына.
Ваа-лл, повторил мартын, прикладывая лапу к груди.
Ваал, это синтезатор, показал Глеб на мнем, на свою голову, потом на голову мартына. Мы будем понимать друг друга. Вот посмотри
Ваа? спросил он мартына.
Ваа-лл, повторил мартын, прикладывая лапу к груди.
Ваал, это синтезатор, показал Глеб на мнем, на свою голову, потом на голову мартына. Мы будем понимать друг друга. Вот посмотри
Он медленно поднял два кристалла, прилепил к вискам, они с нежным чмоком присосались к коже. Поднял коробочку мнема. Предложил мартыну вторую пару кристаллов, показывая на его голову под небольшими мохнатыми ушами. Ваал взял кристалл, обнюхал его, лизнул, потом приложил к голове.
Здравствуй, Ваал, сказал Глеб. Подумал, потом вскочил и поклонился. Снова сел. Меня зовут Глеб. Я пришел из другого мира. Я рад нашей встрече.
Мартын молчал, и Глеб преисполнился сомнений. Профессор-охотник-лингвист Вадим, обучая их пользоваться мнемом, говорил, что им-де повезло это совершенно новое оборудование и мнемом называется лишь по старой памяти.
Теперь можно сразу работать с аборигенами, сказал он тогда. А вот нам раньше приходилось действительно учить язык
И задумался, поморщился, будто вспомнил что-то неприятное, беспокойное.
Глеб сейчас тоже забеспокоился чего это Ваал молчит? Может, у мартынов мозговые волны другие и устройство не заработает? Что же тогда делать?
Глееб, медленно сказал-проворчал мартын. Приятности тебе (добра, удовольствий), тройным эхом значений перевел синтезатор, в будущем и настоящем.
Ваал поднялся и поклонился Глебу то ли потому, что у них так было принято, то ли копируя дружелюбного пришельца.
Прости нам свою травму (повреждение, боль) сказал Ваал. Один из нас, Усо, горячо-злой. Делает вперед, думает позже. Он решил, что это он показал на коробку с мнемом длинным изукрашенным когтем, одна из смерть-машин (аппаратов, техники), которыми пользуются вееси. Кто попадает под их черные лучи умирают за три дня. Мой отец продержался пять, он был очень силен.
Вееси? спросил Глеб. Другое племя? Вы враждуете?
Народ моря, прорычал Ваал.
Ступая на задние лапы, но касаясь пола и передними как слегка распрямившийся медведь, он прошел к одной из трех колонн, за которыми не было стены. Глеб подошел, и сердце гулко стукнуло от неожиданности комната обрывалась в пустоту, под ними был склон горы, далеко внизу каменистый пляж, на котором он с волнением увидел темную глыбу глайдера и силуэт дома окна мягко светились, почувствовав ночь. Дальше был океан, темно-фиолетовый, бесконечный.
Смотри, Глееб, показал лапой Ваал. Глеб посмотрел и ахнул от неожиданности тут и там сквозь толщу воды виднелось слабое свечение, словно по дну кто-то продернул сияющую желтую нить.
Мы следили (подглядывали, наблюдали) за вами. Ты и твоя женщина разговаривали, потом спаривались, потом плавали в воде. Женщина не вернулась. Она умерла в воде? Ты нашел ее тело?
Нет. Глеб сжал виски, случайно сковырнув один из мнемокристаллов, и успел подхватить его в последние полсекунды упал бы в пропасть, и пиши пропало. Я должен узнать, что с нею случилось! Ваал, помоги мне!
Вееси, народ в океане холодно-злые, сказал Ваал. Если твоя женщина не захлебнулась водою, то она у них.
Что они с нею сделают? со страхом спросил Глеб.
Не знаю, медленно ответил Ваал. Я знаю, что мы делаем с ними. Догадываюсь, что они делают с нами. А что делать с такими, как вы, вопрос (проблема, трудность) будущего.
Опусти меня туда, Глеб показал на дом на пляже. Я голоден, там моя еда. Я устал, хотел бы спать в своей кровати. Завтра я начну нырять и искать контакта с этими вееси.