Деваться некуда недолго думая мы пошли к кассам и взяли билет на первый ближайший рейс. Им оказался скорый на Петрозаводск.
Мысль о том, что ночью мы сможем поспать в поезде, днем прогуляться по столице Карелии и вечером сесть на обратный рейс, веселила и сулила чудесные приключения в краю Калева. Рано утром поезд прибыл в столицу Карелии, и мы бодро вышли навстречу онежским ветрам.
Приключения начались сразу. На вокзале Петрозаводска мы увидели мою однокурсницу Ирку Семенову. Она покупала билет в Петербург, решив наконец начать учебу после затянувшихся каникул. Шестой выпускной курс и уже начатый дипломный проект гарантировали нам полную свободу посещения.
Ирка очень обрадовалась, увидев нас, и тут же пригласила к себе на завтрак. Мы купили обратные билеты и поехали к ней на улицу Ригачина.
Наслаждались свободой, общением и радовались, что у нас подобралась такая прекрасная компания. Немного грустила только Поземова: ей предстояло скоро начать работу на предприятии, и она уже тосковала по студенческой вольнице. Наверно, именно поэтому она и оказалась виновницей всех последующих произошедших с нами событий.
С любопытством осмотрев Иркину комнату, Поземова увидела потрепанную карту Карелии, приколотую над письменным столом. И это стало поворотным моментом нашего путешествия. Наталья вдруг поняла, что мы находимся совсем недалеко от Соловецких островов, давно манивших ее своими вековыми неразгаданными тайнами. Поскольку ей предстояло скоро отбыть в Ижевск, Наташка решила воспользоваться подвернувшимся случаем. И мы вместе с ней охотно обменяли билеты в Петербург на противоположное направление, то есть в город Кемь, и покатили дальше на север.
В Кеми, узнав от местных, что кораблики на Соловки отходят только от причала в Рабочеостровске, мы поспешили туда. Рабочий остров встретил нас слякотью разбитых дорог, серыми деревянными бараками, баркасами с прогнившими днищами на берегу. Безрадостные пейзажи и не на шутку взволновавшееся Белое море не охладили нашей охоты к путешествиям. Мы были молоды, дерзки и не обращали внимания на опасности.
У причала стояло небольшое суденышко, идущее на Соловки. Команда, состоявшая из капитана и матроса-моториста, за небольшую плату охотно взяла нас на борт. В тесном кубрике уже ждали отплытия несколько рабочих и монахов, возвращавшихся из отпуска в монастырь.
Молитвами монахов дошли до Соловецкого причала. Еле руки от лееров оторвали. Язык и тот не шевелился: к нёбу примерз. Приполярная соловецкая осень решила взяться за нас по-серьезному. Что было делать? Одежка на нас городская, к северам не приспособленная. Пошли на мерцающие огоньки поселка. Шли, казалось, целую вечность, от холода и ледяного ветра было трудно дышать. И вдруг, как чудо, перед нами вырос белокаменный Кремль. Спрятались мы за его стенами от злого Сиверка.
В монастыре шла служба. Через чуть приоткрытую дверь Спасо-Преображенского собора сочилось тепло и сладкий запах ладана. Мы вошли в храм, пробрались за печку и сразу же блаженно уснули.
Утром нас разбудил дежурный монах. Наталья, как самая продвинутая в религиозном плане, рассказала, что мы приехали на праздник преподобных Зосимы и Савватия основателей Соловецкой обители. Нас проводили в гостиницу для паломников, настоятельно порекомендовав сменить одежду на более благопристойную. Штаны, спортивные куртки и шапки с помпончиками не вязались с монастырской строгостью. Мы пообещали переодеться и пошли в паломническую трапезную. Суровость северного быта внесла свои коррективы и в меню: картошка в мундире, величиной с горох, травяной чай и хлеб. Хорошо, что у меня сохранилась купленная в Петербурге баночка сметаны, скрасившая унылую трапезу. Часам к двенадцати выглянуло солнышко, слегка прогрев стылый воздух. Мы, наслышанные о многих соловецких чудесах, побежали осматривать остров. Вернулись, когда стемнело. Монастырские смотрели косо: благообразный вид мы так и не приняли. Холод, ветер, низкое слепящее солнце сделали свое дело. Мы бессильно рухнули в постели и проспали без мыслей и сновидений до утра.
С утра Поземову «вызвали на ковер» и предложили покинуть святую обитель. Мы и сами понимали, что пора заканчивать наше путешествие и возвращаться домой. Лидочку ждала работа на кафедре, Наташку место распределения, а меня государственный экзамен по проектированию. И мы пошли к причалу узнать, как покинуть остров.
Причал был пуст, а горизонт чист. Это нас немного насторожило, но не слишком, мы еще не знали, какие новости нас ожидают.
2
Дул сильный ветер, скупо грело осеннее солнце. На каменистом берегу Большого Соловецкого острова сидели три девушки и тоскливо смотрели в море. Черные волны с шумом накатывались на берег. Кажется, во всем свете только и были что эти волны, небо и три женские фигурки.
Хватит, решительно сказала я и встала. Что делать будем?
За последние два часа мы несколько раз задавали себе этот вопрос.
Пошли на почту, что-нибудь узнаем! снова сказала я, и мы пошли на почту.
Регулярные рейсы закончились, а суда к нам не заходят, у нас и причальной стенки нет для транспорта, отрапортовали почтовые работницы, навигация закончилась, зимовать вам, барышни, на Соловках!
Из монастыря нас вежливо выпроводили, денег на постой не было, оставалось одно: снова вернуться к морю. Это был единственный путь домой.
Картина с тремя женскими фигурами на берегу повторилась, только солнце скрылось за тучами, стало еще холоднее и ветренее.
В сердцах все-таки теплилась надежда на чудо. И чудо произошло!
На горизонте появилась точка, которая очень скоро приобрела очертание и превратилась в судно, шедшее прямо на нас. Буксир-толкач «Р-40», как выяснилось позже, шел Северным морским путем и завернул на Соловки пополнить запасы пресной воды. Не сговариваясь, мы бросились к вахтенному, как только «Р-40» пришвартовался.
Второе чудо нас берут на борт пассажирами до Петербурга.
Поторапливайтесь, девки, сейчас баки зальем и отвалим!
Чемодан Поземовой остался в монастыре, Лидочка с Наташкой помчались в поселок.
Я осталась караулить нежданного перевозчика. На этом месте чудо едва не закончилось.
Оказалось, что отсутствие порта и оборудованного причала означает еще и отсутствие соответствующих служб обеспечения. Закачать пресную воду на борт было невозможно и неоткуда. Капитан дал команду к отходу. Команда торопилась домой, и морякам не было дела до трех ветреных девчонок.
Я вцепилась в швартовый конец. На крыло мостика вышел штурман с рупором и прохрипел:
Девочка, брось веревку!
Не веревку, а конец, заорала я, не брошу!
Мои глубокие познания морской терминологии удивили штурмана, и он отменил команду. Матросы снова заложили швартовы. Я взлетела на борт в ходовую рубку и там немножко поплакала. Так, на всякий случай. Все это возымело действие, и, дождавшись девчонок, мы вышли в море. Буксир шел в петербургский порт через Беломорско-Балтийский канал, и идти предстояло четверо суток.
После специфического ужина, приготовленного из морской забортной воды, очень хотелось пить. Именно жажда и желание сократить время пути подвигли нас сойти на берег прямо на ходу. После шлюзования в Беломорско-Балтийском канале палуба «Р-40» оказалась на одном уровне с берегом, и мы соскочили с буксира, как с трамвая, помахав на прощание изумленным матросикам.
А сюрпризы продолжались: железнодорожный вокзал оказался на другом берегу канала. Мы уныло побрели по Беломорской тундре, досадуя на свою недальновидность, и неожиданно набрели на грунтовую дорогу. На обочине стояла скамейка и столбик с желтой табличкой и буквой «А». Мы остановились у этого знакового символа городской цивилизации, потому что идти больше было некуда. Однако очень скоро подошел автобус и довез нас до вокзала в Беломорске.
Все, мы почти дома. Взяли билеты, и застучали колеса пассажирского. На следующий день в институте меня ждал экзамен, заскочить домой и переодеться уже не получится, на экзамен бы успеть.
Смирнова, вы откуда? преподаватель изумленно посмотрел поверх очков.
Оттуда, тихо и загадочно произнесла я.
Берите задание и поторопитесь, пожалуйста. В вашей группе уже все сдали.
В коридоре факультета толпились мои сокурсники, нарядные и отутюженные.
Мой вид праздничным назвать было нельзя, но экзаменатор, он же куратор группы, привык к моим выходкам. У меня не оказалось с собой ни ручки, ни зачетки. По правилам, без зачетки экзамен не принимают, но выпускному курсу уже можно было все.
Берите задание и поторопитесь, пожалуйста. В вашей группе уже все сдали.
В коридоре факультета толпились мои сокурсники, нарядные и отутюженные.
Мой вид праздничным назвать было нельзя, но экзаменатор, он же куратор группы, привык к моим выходкам. У меня не оказалось с собой ни ручки, ни зачетки. По правилам, без зачетки экзамен не принимают, но выпускному курсу уже можно было все.
Где сметана? ехидно приветствовали меня девчонки, едва я открыла дверь в комнату общежития, мы пельмешки затеяли, сгоняй в молочный.
Сейчас принесу, не раздумывая, ответила я и вышла в коридор.
Елена Янге (Москва)
Сабантуй в общежитии
От первого сентября 1971 года Макс ожидал многого, и не ошибся. День выдался ярким и необычным. После торжественного мероприятия в Главном корпусе МГУ первокурсников разделили на группы, затем отправили в БУП[1] за учебниками. Отстояв несколько часов в очереди и получив книги, Макс отправился на сабантуй первый в своей жизни. К Максу и девушкам присоединились трое общежитских парней. Один из них, Модуль, был старше остальных года на четыре. По дороге в общежитие он успел рассказать, что, находясь в армии, участвовал в подавлении восстания «пражская весна». Услышав об этом, Макс вспомнил о поездке в Чехословакию, и этого факта было достаточно для установления дружеского контакта. Модуль приехал из Нижнего Новгорода и заметно окал. В компании общежитских ребят было ещё два парня. Одного из них звали Саня Войтюк. Низенький, немногословный, с большими грустными глазами Саня приехал из Норильска. Другой Ферзь был типичным сочинским хиппи. Сальные волосы Ферзя доходили до плеч, футболка висела на тощем теле, экстравагантные брюки-клёш подметали асфальт. На брюки Ферзя Макс обратил внимание сразу они были сшиты из оранжевого вельвета. Внизу штанин красовались молнии, сбоку болтались колокольчики. Слабый мелодичный звон сопровождал каждый шаг Ферзя и волей-неволей притягивал внимание. Ферзь много курил и, подняв подбородок, театрально выпускал дым.