Э-э-э, нет. Так нечестно. Цикл-то тридцать шесть часов, а мы час упражнялись! Куда еще тридцать пять часов девать? Я предлагаю тест-драйв!
Это как?
Мы с вами пробно упражняемся один час, а после этого я выношу вердикт: да или нет. Продолжаем тридцать часов в прежнем формате или возвращаемся к традиционной форме отработок.
Гляжу аж поперхнулась.
Другими словами, есть вариант, что вы меня нахлобучите и отправите на отработки?
Более того, милая барышня, этот вариант весьма вероятен.
Но это же нечестно! Возмутительно!
Действительно возмущена и разгневана, не шутит. Как будто предыдущие ее предложения были образцом честных сделок, в духе старой школы товарищества и студенчества.
До встречи на занятиях! говорю.
До свидания! сухо так, сдержанно. Я думала, вы не такой.
Интересно, каким она меня ожидала увидеть? И самое главное почему? Тут тема для кандидатской как минимум. Или повод пересмотреть свое поведение.
Встретились мы с ней через два месяца. Посетила все занятия. Видимо, никуда не поехала. Лишилась отдыха по моей вине. Просидела весь цикл на задней парте, дулась. Получила зачет день в день. Обошлось без репрессий. На мои деликатные подколки: как там с горящими турами, а вот в Британии наставник один на один со студентами занимается реагировала оскорбленными поворотами головы. Бывает, что люди путают деликатность со слабостью. Бывает. Что ж поделать
А спустя некоторое время ко мне на дежурство пришла студентка. Пропуски отрабатывать. Обложилась рефератами и говорит:
Зря вы так с Юлькой! Она хорошая девчонка!
Кто это Юлька?
Которая уехать хотела, а вы не отпустили. Она правда хорошая. Отличница, старается.
Да уж, думаю, в старании ей не откажешь. А еще в изобретательности и смелости. Вот как ее защищать надо было! А то одному хирургу в операционной историю эту рассказал, а он помрачнел. Застыл букой. «Ты, говорит, меня по рукам ударил! Не смешно это! Распаляется еще: да кто она после этого?!» Кто, говорите? Герой нашего времени старательная, смелая, изобретательная. А я тогда не нашелся, что ему ответить. Все мы задним умом сильны.
А защитница Юлькина отвечает по рефератам бойко так, уверенно.
Какие препараты для дефибрилляции знаете? спрашиваю.
Ка Эс Один.
Что?!
Ка Эс Один! Про него везде написано! обиженно дует губы.
М-да, неудобно-то как. Студентка-прогульщица знает, а преподаватель ни сном ни духом. Да еще и написано везде. Верчу в голове это странное сочетание Ка Эс Один. И вдруг
Пишу на бумаге KCl.
Так, что ли? Это ваш Ка Эс Один?
Ну да.
Так это же калия хлорид! Это же на химии и в школе, и весь первый курс в институте!
Ну ладно, пожимает плечами студентка.
Она тоже хорошая девчонка. Наверное. Так что зря я так. Только это уже другая история.
Александр Маленков (Москва)
Язва
На первой же паре английского выяснилось, что со своей спецшкольной подготовкой Андрей может смело и легально пропускать занятия и явиться сразу на экзамен через четыре месяца. Гуляя по длинному пустому коридору Института машиностроения и размышляя, как убить свалившиеся полтора часа, он не придумал ничего более умного, чем пойти в библиотеку. Читальный зал, пропитанный сентябрьским солнцем и книжной пылью, был пуст. Андрей сел за скрипнувший от неожиданности стол, оглядел старенькие стеллажи темного дерева, от пола до потолка укрывшие стены и от пола до потолка набитые корешками переплетов, втянул библиотечный воздух и даже зажмурился от предвкушения. Студент Я студент. Взрослая жизнь, настоящая жизнь, несбыточным миражом сверкавшая где-то впереди весь проклятый последний школьный год, все тревожное абитуриентское лето, настала. Новые, не обкатанные языком слова стипендия, аудитория, семинар звучали как заклинания, вызывающие волшебство, которое вот-вот должно случиться.
Волшебство случилось в читалку вошла длинноволосая девица с красивым злым лицом и брякнулась впереди, спиной к Андрею. Худенькая, в короткой юбке, спортивном пуловере на три размера больше ровно такая, какая нужна для олицетворения настоящей взрослой жизни. Секунды шли, Андрей смотрел на кружение пылинок и боялся не просто завести разговор, а даже открыть рот, потому что щелчок отлипающего языка в этой солнечной тишине был бы как грохот упавшего стеллажа
Язвой он стал называть Наташу где-то в октябре, когда уже приручил эту ехидну, через месяц после того, как она вдруг обернулась и сказала: «Слушай, сигареты есть?», когда они уже бегали в кино вместо его английского и ее аналитической геометрии. Она училась на параллельном потоке и сразу стала пропускать лекции без всякой уважительной причины, не считая семнадцати лет, Москвы и общего духа противоречия.
Андрей встречал ее после начала пары в институтском дворе, где, сидя на спинках лавок, курили и пили пиво не самые усердные учащиеся. Наташа поглядывала на мнущегося Андрея искоса, не спеша заканчивать болтовню. Потом спрыгивала со спинки на землю, покрытую плевками и окурками, подходила.
Явился, говорила она, жажда жизни пересилила жажду знаний?
Твои друзья? осведомлялся Андрей. Интеллектуальная элита, чемпионы по плевкам? В длину или в высоту?
Он тоже любил распустить свои юные колючки, павлиний хвост сарказма. Так и соревновались. Всем доставалось, но и друг друга не жалели.
Смотри, говорила Наташа, билетерша боится, что мы будем целоваться на заднем ряду. Вряд ли она сама пробовала это, но слышала много страшных историй.
Ты что вообразила, что я буду целовать девушку, которая пропускает лекции? Девушку «Позор курса»?
Как скажешь, птенчик. Кто я такая, чтобы спорить с мужчиной, который способен сам себе купить целый билет в кино!
Вот язва! Ты же сама мне не даешь за тебя платить.
Били друг друга по самому больному. Он ей «лимитчица»: Наташа приехала в Москву из-под Витебска и жила в общаге. Она ему «малыш»: Андрей в семнадцать выглядел на пятнадцать. Били по больному, но было не больно.
Осень загоняла на дневные спектакли и в музеи, в гости и общежития. Друзья Андрея Язву уважали за мужской характер. Своя в доску курит, выпивает наравне с парнями, но близко не подходи ужалит. Все фамилии в компании переиначила, пышную красавицу Перепелкину сделала Перетелкиной, казашку Галиулину, конечно, переделала в Гашишулину, качка Титова с мощной грудью звала Титькиным. Серьезного очкарика Рыбина, который носил с собой зажигалку, чтобы первым дать ей прикурить, спрашивала:
Рыбин, вот ты женишься, скоро, конечно же, и, конечно же, будешь настаивать, чтобы жена взяла твою фамилию.
Может, я сам возьму ее фамилию, пытался соответствовать Рыбин.
Не возьмешь, у тебя это на лбу твоем написано. И что же получится, что твоя жена будет Рыбина? Огромная Рыбина! Только вдумайся!
Есть еще много прекрасных фамилий, вступал Андрей. Родин, Вагин. Представь, как они в женском роде звучат.
Вагина! веселилась Язва, сверкая зубами. Здрасьте, я Вагина. Прошу правильно ставить ударение.
Той зимой все курили американские сигареты Magna и пили немецкую водку «Распутин». Ларьками с этим добром Москву обкидало как сыпью. Страна переживала трагический период становления капитализма, но Андрей с Язвой не интересовались жизнью страны. Кое-как сдав первую сессию, они раздобыли в институтском профкоме путевки в студенческий дом отдыха и отбыли в Подмосковье наслаждаться своим саркастическим счастьем.
Надеюсь, ты в меня теперь не влюбишься? Язва лежала голая на расшатанной деревянной койке и доставала сигарету из мягкой красной пачки. Какой же тут дубак!
Андрей стоял у окна, наблюдая, как умирающее солнце на прощанье красит снежную равнину в рыжий до горизонта, до самого горизонта. Они только что проснулись, сходили на обед вместо завтрака и вот уже закат. На столе магнитофон и разбросанные кассеты, пустая бутылка «Распутина», консервная банка, полная окурков. В номере было накурено и так холодно, что на оконном стекле изнутри выросла наледь, как в холодильнике. Он приоткрыл форточку и втянул носом морозный воздух, перемешанный с прокуренным, ему показалось, что ничего лучшего он не вдыхал за всю жизнь.
Я? спросил Андрей. В тебя?! Ты в зеркало-то на себя смотрела?
Я? спросил Андрей. В тебя?! Ты в зеркало-то на себя смотрела?
Но-но. Язва сладко потянулась, перевернулась на живот, взмахнула тощими голенями, кровать закачалась. У меня масса поклонников, к твоему сведению. И если кому и противопоказано смотреть в зеркало, так это тебе, зайчик. Еще как минимум лет десять.
Именно по причине моего инфантилизма на глубокие чувства я не способен, отвечал зайчик.
Как это мило с твоей стороны, сказала Язва, выпуская струйку голубого дыма. Иди к мамочке, а то холодно
Накануне Дня всех влюбленных Андрей стащил на кухне сырое куриное сердечко, засунул кровавый ошметок в целлофановый пакетик и собрался подарить это дело Язве вместо валентинки.
Надеюсь, ты ничего не собираешься мне дарить на этот ужасный праздник? спросила Язва, когда на большой перемене в столовой они стояли в очереди за сосисками.
Какой еще праздник?
День всех безнадежно, страстно и уныло влюбленных.
А при чем здесь мы? удивился Андрей.
Сердечко все же успело перепачкать ему сумку. «Ну и целлофан стали делать», подумал Андрей, перед тем как его выкинуть. На День Советской армии он был назван «защитничком» и потрепан по щеке. На Восьмое марта он спросил Язву, не хотелось ли ей когда-нибудь стать женщиной.
Ему нравились и другие девушки. На институтской дискотеке Андрей танцевал с Перепелкиной и прихватывал ее за упругие бока. Громыхал новый хит «Персональный Иисус» группы «Депеш Мод», Язва выныривала из толпы, изображала, как он не может обхватить Перепелкину, он строил ей рожи.
Странные у вас отношения! кричал Рыбин на ухо Андрею. Вы как бы пара или нет, не пойму.
Как бы нет! радостно отвечал Андрей, не переставая приплясывать. Так, тусуемся иногда.
Что? кричал Рыбин и наступал Андрею на ногу.
Они могли не видеться неделю, потом проводили выходные у друзей, если была свободная квартира. Взрослая жизнь, она такая. Весной жажда знаний оказалась совсем утолена, занятия стали только поводом для встреч с друзьями. Андрей приезжал ко второй паре, вылезал сонный из трамвая только затем, чтобы встретить Язву, решившую, что одной пары для нее сегодня достаточно.