Мне надо, вяло сопротивлялся Андрей, у нас семинар по матану.
Матан-ботан, возражала Язва, и они проводили день, гуляя по набережной Яузы, полной апрельских вод, распивая ледяное шампанское из горлышка. Андрей забрасывал пустую бутылку в речку и думал: «Вот полетело полстипендии. Ну и плевать!»
Относительно успешная, на тройки сданная первая сессия вселяла в первокурсников уверенность, что и вторая пройдет так же. Однако настал июнь, Андрей завалил экзамен по матану, завалил и пересдачу. Третья попытка последняя. Третья двойка отчисление. Отчисление армия. Студентов в армию не брали, зато бывших студентов брали охотно.
В ночь перед последней попыткой взять штурмом матанализ Андрей с тоской вглядывался в собственные шпаргалки, испещренные формулами, пределами, интегралами и дифференциалами. Он с трудом понимал из них половину. Вторая половина выглядела не более осмысленной, чем китайская газета «Жэньминь жибао». Главным его достижением в матане была сама шпаргалка, инженерное чудо, рулончик, помещавшийся в кулак, который можно было мотать, не глядя. Можно даже было списать с него формулы, но объяснить их рулончик не помогал.
Зазвонил телефон, в три часа ночи это могла быть только она. За окном еще надрывались соловьи и уже светало. Андрей решил изобразить раздражение.
Ну, чего тебе?
Как подготовка?
Великолепно! Еще лучше, чем в прошлый раз! Могу объяснить пять билетов из тридцати. А у тебя?
Язва тоже успела дважды завалить линейку линейную алгебру. Ее последняя пересдача была послезавтра.
Завтра начну готовиться. Блин, кто придумал делать сессию в июне! Это просто садизм! На улице, сука, благодать Я голову не мыла уже три дня. Главное, не мыть до экзамена. Ты мыл голову?
Нет, мрачно ответил Андрей. Но такое чувство, что кто-то помыл мне ее изнутри. Так пусто и чисто
Что-то ты не весел. Расхотел идти в армию?
Прикинь.
Понимаю У меня тоже, знаешь, перспектива невеселая. Если отчислят, то привет Москве. Мне в Москве нужно остаться, понимаешь?
Москва не резиновая, пошутил Андрей.
А армия сделает из тебя мужчину.
Ты будешь меня ждать?
Конечно! В Витебской области, в городе Крупенино. Там у нас даже вокзал есть. На нем и буду ждать Ладно, не отвлекайся. Ни пуха завтра.
Что-то ты не весел. Расхотел идти в армию?
Прикинь.
Понимаю У меня тоже, знаешь, перспектива невеселая. Если отчислят, то привет Москве. Мне в Москве нужно остаться, понимаешь?
Москва не резиновая, пошутил Андрей.
А армия сделает из тебя мужчину.
Ты будешь меня ждать?
Конечно! В Витебской области, в городе Крупенино. Там у нас даже вокзал есть. На нем и буду ждать Ладно, не отвлекайся. Ни пуха завтра.
Что-то не помогают твои «нипухи» К черту.
На этой пересдаче он был один из всей группы, наедине с преподом, Николаем Александровичем по кличке Никсон. Никсон усадил Андрея на первую парту и не сводил с него глаз все двадцать минут, отведенные на подготовку. Волшебную шпору даже не удалось достать из кармана.
Все, твердо сказал Никсон, вы не знаете предмета. Неуд.
Но, Николай Александрович! Я учил!
Тем более, товарищ Ковалев, тем более. Никсон сложил бумаги в портфель и направился к дверям. Возможно, вам стоило иногда заглядывать на лекции.
Язва тоже завалила свою пересдачу. Они встретились в пустой столовой, взяли сосиски с горчицей, хлеб и сели за столик. Из распахнутых окон валился гомон чужого счастливого лета. Язва сидела на фоне окна, волосы, прошитые солнцем, липли к накрашенным губам, она отводила их тонкими пальцами, с хищными алыми ногтями. Такими знакомыми пальцами Жевали молча. Шутить не было настроения, а не шутить было не в их стиле.
Ну что теперь? наконец спросила Язва.
Не знаю В армию не берут с двумя детьми. Может, родишь мне быстро двух детей?
Боюсь, не смогу, малыш. Я выхожу замуж.
Андрей понял, что не может проглотить. Пытается, но не получается. Он выдохнул, и комок кое-как проскочил в пищевод.
За кого?!
Когда я вышла из аудитории, там Рыбин стоял. Говорит: не сдала? Я говорю: нет. А он слава богу. Тебе же в Москве надо остаться, выходи за меня замуж. Представляешь? Смешной такой, на одно колено встал в коридоре, а кольца нет. Я говорю: о'кей. А кольцо где? Он говорит: ну, я же не знал, сдашь ты или нет. Что бы я потом с этим кольцом делал Малыш, ты в порядке?
Андрей почувствовал, что не может решиться открыть рот, как в тот день в читальном зале, потому что все, что он скажет, будет неправильно и вообще тут как-то душно.
За Рыбина? выдавил он.
Да, буду огромной Рыбиной. Язва рассмеялась. Ладно, он меня ждет во дворе. Нехорошо заставлять жениха ждать. Выше нос, малыш! Мы, москвичи, не должны унывать.
Она отлепила желтую прядь от губы, от шрамика на губе, мальчишка кинул камнем в третьем классе, достала из сумочки пудреницу, прищурилась в зеркальце, защелкнула, убрала, сладко потянулась.
Пока, малыш!
Пока Язва.
Андрей не смог доесть сосиску с горчицей. Не смог он вечером и поужинать. И утром позавтракать еда не проходила. Через день отец отвез его в поликлинику, ему сделали рентген.
Спазм пищевода, скучным голосом сообщил врач. Нервная реакция.
От укола но-шпы полегчало, но начало подташнивать. Андрей сидел дома и пытался не думать о Наташе. Через неделю начал болеть живот, его снова повезли в поликлинику, заставили проглотить шланг, на этот раз врач посмотрел на Андрея с уважением.
Язва желудка, сказал он. И хорошая такая язва.
Андрей отнес справку в военкомат и решил на следующий год поступать в другой институт.
От сессии до сессии живут студенты весело
Байки об учебных буднях, преподавателях и однокурсниках
Мария Метлицкая (Москва)
Зачем вы, девочки
Зинаида точно не входила в число любимых учителей.
Почему? Да все просто она не была нам интересна. Нам нравилась молодая русичка красивая, яркая. Еще в фаворитах ходили географичка и англичанка первая умела увлечь, а вторая, Светочка, о ней ниже была просто модницей и красоткой.
А труд ну это вообще, знаете! Кому из подростков мог нравиться этот урок? Смешно! Имелось в виду, что нас должны научить трудиться. Привить навыки, что ли? Причем навыки четко делились по гендерному признаку. Девочки должны были стать хорошими и примерными хозяюшками уметь готовить и шить. А кому охота заниматься подобной чушью в четырнадцать лет? Например, шить фартуки и мужские трусы. Или делать мережки на кухонных полотенцах. Или варить щи постные за неимением мяса. Не до экспериментов было в советское время, чтобы мясо переводить на уроке!
Мальчики же строгали бессмысленные табуретки и скворечники.
Словом, из нас делали женщин, а из них мужиков.
Девчачий кабинет труда находился на первом этаже, по дороге в буфет и ровно напротив библиотеки. Кабинет труда мужеского в подвале и назывался строго: «Мастерская».
В девчачьем на столах стояли швейные машинки, и однажды появилась плита электрическая «Лысьва», раскочегарить которую было огромным испытанием.
Трудяша а мы называли ее именно так (кстати, теперь я уловила в этом слове мимолетную нежность) была женщиной крупной, тяжелой, даже громоздкой. На голове жидкая примитивная «химия» мелким бесом, черные брови (немилосердный какой-то цвет) и морковная помада. В ушах ярко-красные «леденцы», конечно же, в розовом золоте. На пальце кольцо из той же серии, типа комплект.
Одевалась она серо и скучно черная или коричневая юбка, невнятная блузка и туфли мужского покроя. А поди достань тогда что-то веселенькое такого-то размера! Да и, наверное, ей казалось, что учитель должен выглядеть скромно и строго этакий дресс-код советских времен.
Теткой она была не вредной, но такой постной и скучной, что
Относились мы к ней с терпеливой скукой, как к неизбежности, что ли. И еще со снисходительной насмешкой. Потому что знали наша Зина влюблена. В нашего же физрука, между прочим.
Начнем с того, что она была старше его уже смешно, не так ли? Второе Зина была нехороша собой, грузна и несимпатична. Безвкусна и простовата. Незатейлива и примитивна. А нате вам, влюблена! И самое смешное, что она и не думала это скрывать! Полоумная старуха, ей-богу!
А было той «старухе», думаю, лет пятьдесят с небольшим. Совсем с небольшим.
В ее голубых глазах застыли и ожидание, и надежда, и Ну что там еще у влюбленных?
Не прячась от посторонних глаз, от учеников и коллег, не стесняясь, она на глазах у всей школы караулила предмет своих воздыханий у лестницы, ведущей из спортзала. В столовке брала ему обед и забивала место, чтобы сидеть рядом. А после уроков торчала на улице поджидала любимого.
Тяготился ли этим физрук? Непонятно. Но злости или раздражения видно не было. Заботу он снисходительно принимал.
Физрука звали Сергей Анатольевич. Был он строен, мускулист и совершенно обычен. Стандартен. Обычный такой мужичок из толпы, ничего примечательного слегка кудряв, слегка сед, в меру курнос. Подбородок, правда, выдавал в нем сильную личность тяжеловатый, квадратный, с риской посредине настоящий брутал, так объяснялась эта анатомическая особенность.
Был он не вредным, но неспособных к предмету слегка презирал. В эту презираемую группу входили и мы с Танькой неспортивные, да.
«Через козла и по пять раз» такое было наказание за нашу лень и сачкование. («Нам сегодня нельзя» нехитрая уловка, помните?)
Через козла это было сурово. Черный кожаный козел был нам, неспортивным «сачкам», страшен и ненавистен.
«Сам ты козел!» цедили мы и прыгать отказывались. Физрук равнодушно ставил двойки и игнорировал нас.
Утешали его любимицы Терентьева и Плешакова. Олимпийский резерв, услада для сердца и глаз. Жилистая Терентьева и мелкая, юркая Плешакова козел брали на раз. Мы презрительно хмыкали и отводили глаза. В четверти, конечно же, выводилась жалкая тройка совершенно, кстати, нас не унижающая.
Сшив по паре фартуков из копеечного ситца и подарив его бабушкам и мамам на Восьмое марта, мы принялись за кулинарию.
Были освоены постные щи и испечены оладьи. И исполнен ну очень модный салат «Мимоза» правда, не с горбушей (а кто поделится дефицитом? Никто, схроны свои хозяйки берегли пуще глаза). «Мимозу» пришлось делать из сайры тогда еще по рублю и из свободного доступа.
И наступила пора печенья. «Печенье с творогом к чаю» так волшебно звучала тема урока. И в этом читались уже какая-то свобода и даже творчество. Чувствовались запахи корицы и ванилина они еще были в продаже. Словом, воцарилась атмосфера домашнего уюта и тепла.