Это Людмила, представила ее Катерина. Мы с ней живем в одной комнате в общежитии. Она тоже из Красногородска. Я рассказывала. Можно она поживет со мной? Вдвоем все-таки веселее.
Изабелла как будто не услышала просьбы. Людмила знала таких, они всегда ждут, когда просьбу повторят, за это время все обдумают. Но даже если Изабелла уже все решила, она потянет с ответом Еровшин это называл «держать позу». Проситель перед такими обычно терялся, начинал нервничать и от унижения готов был отказаться от своей просьбы. И чего она передо мною выкобенивается, подумала Людмила, она же в порядке, ей свою силу показывать не надо. Как показывают силу, Людмила знала: последние полгода к ней придирался мастер на хлебозаводе. Она рассказала об этом Еровшину, считая, что та завидует ее молодости и красоте.
Сколько лет твоей мастерице? спросил Еровшин.
Скоро тридцать!
В тридцать лет еще не завидуют молодости, отметил Еровшин. У нее какое образование?
Да никакого! Из работяг. Была бригадиром, теперь вот мастером поставили.
Понятно. Не завидует она тебе, а боится конкуренции можешь занять ее место.
А может быть, Изабелла боится за своего академика? Но это же глупо. Все соображения Людмила прокрутила в две-три секунды, пока Изабелла ее рассматривала, не отвечая на просьбу Катерины. Ладно, решила Людмила, перекантуемся в общежитии, а вечеринку я все равно здесь устрою и позову всех. Она улыбнулась Изабелле. Улыбайся всегда, учил ее Еровшин, у тебя хорошая улыбка, этим ты располагаешь к себе людей. Людям приятно, когда им улыбаются. Улыбаясь, она тоже осмотрела Изабеллу, хотела сказать, какой у нее замечательный дорожный костюм цвета хаки из модной плащевой ткани, но не сказала, потому что, опустив глаза, увидела на Изабелле точно такие же, как у нее, лаковые английские «лодочки». Это, конечно, пережить трудно, почти невозможно, чтобы у жены академика и работницы с хлебозавода были одинаковые туфли. Изабелла знала цену туфлям. Это девчонкам из общежития Людмила, когда у нее появлялись новые дорогие вещи, могла объяснять, что купила по дешевке в комиссионке, и называть выдуманные цены.
Сколько лет твоей мастерице? спросил Еровшин.
Скоро тридцать!
В тридцать лет еще не завидуют молодости, отметил Еровшин. У нее какое образование?
Да никакого! Из работяг. Была бригадиром, теперь вот мастером поставили.
Понятно. Не завидует она тебе, а боится конкуренции можешь занять ее место.
А может быть, Изабелла боится за своего академика? Но это же глупо. Все соображения Людмила прокрутила в две-три секунды, пока Изабелла ее рассматривала, не отвечая на просьбу Катерины. Ладно, решила Людмила, перекантуемся в общежитии, а вечеринку я все равно здесь устрою и позову всех. Она улыбнулась Изабелле. Улыбайся всегда, учил ее Еровшин, у тебя хорошая улыбка, этим ты располагаешь к себе людей. Людям приятно, когда им улыбаются. Улыбаясь, она тоже осмотрела Изабеллу, хотела сказать, какой у нее замечательный дорожный костюм цвета хаки из модной плащевой ткани, но не сказала, потому что, опустив глаза, увидела на Изабелле точно такие же, как у нее, лаковые английские «лодочки». Это, конечно, пережить трудно, почти невозможно, чтобы у жены академика и работницы с хлебозавода были одинаковые туфли. Изабелла знала цену туфлям. Это девчонкам из общежития Людмила, когда у нее появлялись новые дорогие вещи, могла объяснять, что купила по дешевке в комиссионке, и называть выдуманные цены.
Так ничего и не ответив на просьбу Катерины, Изабелла принялась ей втолковывать:
Цветы поливай через день, но этот она показала на цветок, который напоминал маленькое дерево, каждый день. Обязательно каждый день. Это бансэй, японская сосна. Ей уже пятьдесят лет, за ней требуется особый уход. Чапу будешь выгуливать три раза в день. Утром перед работой, на десять минут, чтобы пописала, после работы хорошо хотя бы час, а то она начала толстеть, и вечером перед сном. Как кормить знаешь.
Знаю, подтвердила Катерина.
Пойдем на кухню, я покажу продукты.
Изабелла вышла из комнаты, не глядя на Людмилу. Катерина пошла за Изабеллой.
Оказалось, что академик все слышал, хотя и укладывал вещи в чемоданы.
Разрешила? спросил он у Людмилы.
Держит паузу.
Академик рассмеялся.
Держать паузу хорошее выражение!
Это из системы Станиславского для актеров, объяснила Людмила. Она знала это от Еровшина.
Ты чем-то ей не понравилась, заметил академик и закурил, не предложив Людмиле, в те годы очень немногие женщины курили.
Не я не понравилась, Людмила улыбнулась, а мои туфли. У нас одинаковые туфли. Женщине такое трудно перенести.
Это тоже был один из уроков Еровшина. Говори правду, взрослых и неглупых людей обмануть трудно. Не ври про себя, это располагает, потому что люди начинают сочувствовать, у них ведь тоже что-то не получается, но они об этом не говорят.
Академик неожиданно заинтересовался туфлями Людмилы. Он внимательно осмотрел их и подтвердил:
Абсолютно одинаковые, одной фирмы. Дорогие туфли. Я экономил на всем, чтобы купить их Изабелле. Пятнадцать фунтов!
Людмила с нежностью подумала о Еровшине: значит, и он экономил на всем ради нее. Если он решил с ней расстаться, значит, у нее уже никогда не будет таких туфель, во всяком случае в ближайшие годы.
А сколько стоят здесь такие туфли? поинтересовался академик.
Не знаю, призналась Людмила. Мне привезли их из Лондона.
Ваш отец ездит в заграничные командировки? спросил академик.
Мой отец живет в Красногородске. Туфли привез любовник.
Академик посмотрел на Людмилу, и по его лицу она поняла, что он прикидывает, могла ли быть у него такая молодая любовница. Вероятно, он понял, что его молчание затягивается, и, так и не решив, как ему реагировать на подобное признание, спросил:
А ты где жила в Красногородске?
На Больничной улице, ближе к молокозаводу.
А я на Школьной.
Я знаю. На вашем доме теперь табличка висит, не мраморная, как в Москве, а из жести, и в музее все про вас написано.
Видишь, какой я старый, вздохнул академик. И мемориальная доска уже есть, и в музее выставлен.
Как говорит один мой знакомый, знаменитые и богатые мужчины старыми не бывают.
И в этот момент Изабелла и Катерина вошли в комнату. По озабоченному лицу Катерины Людмила поняла, что ее просьба либо отвергнута, либо Изабелла так ничего и не ответила.
Катерина сказала напряженно:
Вы не ответили мне, может ли жить здесь со мной Людмила?
Может, ответил за Изабеллу академик. Я разрешаю.
Изабелла подняла глаза на академика и улыбнулась, едва растянув губы, так она улыбалась сантехникам и вахтерам. Скандал она устроит уже в такси и потом это долго будет ему поминать. Но скандалить при девушках Изабелла не стала. А тем временем академик уже понес чемоданы к лифту, Катерина подхватила сумки. Изабелла взяла Чапу на руки и вошла бы с собакой в лифт, если б Катерина не перехватила ее. Уже из лифта Изабелла спросила:
А она чистоплотная?
Наверное, это был оскорбительный вопрос, но Людмила улыбнулась:
Очень! Очень чистоплотная.
И лифт поехал вниз. Девушки вернулись в квартиру. Людмила вошла в кабинет академика, осмотрела корешки книг в книжном шкафу, потом прошла в спальню, увидела две огромные деревянные кровати, бросилась на одну из них и расхохоталась.
Ты чему радуешься-то? удивилась Катерина.
Жизни. Завтра устраиваем вечеринку. Наконец я соберу всех своих знакомых, устрою смотрины и остановлюсь на ком-нибудь одном.
Остановится ли он на тебе? заметила Катерина.
А куда он денется? От дочек академика не отказываются.
Значит, ты дочь академика?
Да, подтвердила Людмила. Уже почти год. И все, кто будут здесь, знают, что я дочь академика.
Небольшая нестыковочка получается. Они же москвичи и по номеру телефона сразу определяют район.
Все просто, мгновенно нашлась Людмила. Мы поссорились с отцом-академиком и переехали к бабушке. А теперь помирились и переехали в родную квартиру. Это вполне объяснимо.
Что-то у академика слишком молодые дочери! продолжала сомневаться Катерина.
Бывает, возразила Людмила. От второго брака. Академики, как известно, бросают старых жен и женятся на молодых. Мы вполне могли бы быть дочерьми Изабеллы.
Академику шестьдесят два года. Сколько же лет его матери, твоей бабушке значит? спросила Катерина.
Восемьдесят. Раньше рожать в восемнадцать лет было почти нормой. А могла и в семнадцать, тут же посчитала Людмила и похвалила Катерину: Ты молоток! Все предусматриваешь. Один мой знакомый советовал мне учиться на юриста, мол, я приметливая. Он тебя не знал. Вот уж кто приметливая! Все учитываешь, поэтому ты так хорошо в станках разбираешься. Значит, решаем так. Я старшая дочь, ты моя младшая сестра.
Я тебя старше на полгода, возразила Катерина.
Я увереннее тебя держусь, а уверенные всегда выглядят старше.
Понятно. Вот только почему одна дочь академика работает штамповщицей на галантерейной фабрике, а другая формовщицей на хлебозаводе?
Да ничего подобного! тут же отреагировала Людмила. Я учусь в медицинском, специализируюсь по психиатрии, а ты на первом курсе своего химико-технологического.
А зачем это вранье? не поняла Катерина.
Понимаешь, насколько я разбираюсь в жизни, мужчины предпочитают жен с интеллигентными профессиями. Врач, например, в белом халате, ручки чистые, если надо, сама всю семью вылечит. Или учительница музыки. И романтично, и приличные деньги можно зарабатывать, если давать частные уроки. Сейчас все на музыке помешались. В магазинах на пианино в очередь записываются. А вот инженерша, строительница, хотя и с высшим образованием, котируются значительно ниже. Работа грубая, не женская. К тому же от такой жены у интеллигентного мужчины комплексы развиваются. Он гвоздя вбить не может, а она все может. Химик вполне годится, хотя и не очень понятно ясно только, что в белом халате, пробирки там всякие, реторты. Очень престижная профессия, конечно, художник-модельер, но, боюсь, без подготовки ты не справишься.
А ты как психиатр справишься? усмехнулась Катерина.
Конечно, подтвердила Людмила. Я же все-таки полгода санитаркой в психбольнице работала. Я им такие истории из жизни рассказываю, что они сами шизеют. Пойми, главное вызвать первоначальный интерес к себе.
Но потом же все равно все раскроется, заметила Катерина.
Ничего не раскроется, все продумано. Во-первых, я могу снова рассориться с папой-академиком и снова переселиться «к бабушке» в общежитие. Он делает мне предложение, я переезжаю к нему, а куда я каждое утро езжу на хлебозавод или в институт, очень быстро не определишь. Так какое-то время тяну, беременею, рожаю ребенка. И тогда какая ему разница, кем я была когда-то. Когда он все узнает, будет поздно. Он уже привык, ребенка обожает, без меня жизни себе не представляет, еще и сам прощения просить будет.