Конечно, статью Клячко можно объяснять его приближенностью и симпатией к почившему. Однако приведем для сравнения фельетон одной из множества провинциальных газет, издававшейся в Николаеве. Здесь эти настроения публики выражены еще сильнее:
Витте как-то особенно интересовались все и вся, независимо от политических убеждений и направлений. Популярность его могла быть чрезвычайно завидной для представителей наших сфер, вообще не знакомых с этим удовольствием. Казалось, что удивительно разнообразный калейдоскоп русской государственной жизни за последние 1012 лет непременно требовал выступления какого-то особенного деятеля, и этим деятелем народная молва не переставала считать С.Ю. Витте. Точно легендой окуталось его имя. Его отставка превратилась в опалу, из которой вот-вот должны были призвать его. При всякой перемене министерства вместо вероятных кандидатов почему-то называли всегда С.Ю. Витте. Точно по этой народной легенде он был незаменим, точно он был именно тот, который должен вывести Россию из того тупика, в который приводили те или иные события. И сегодня обыватель, развернув газету, прежде всего скажет: «Его послали бы на конференцию после войны». К Витте постоянно обращались, его интервьюировали, о нем многозначительно всегда что-то сообщали. Печать при незрелости русской общественно-политической мысли постоянно вселяла в публику какие-то смутные ожидания[534].
Итак, в российском обществе на протяжении долгого времени ходили слухи, что Витте скоро непременно вернется. Не имело большого значения для общественного мнения, какой пост мог бы занять граф. Повсеместно бытовало убеждение, что любая, даже малозначительная должность очень быстро позволит ему снова взять в свои руки высшую власть и направлять российскую политику. Подобные утверждения основывались на его репутации и прошлом опыте.
Был ли у отставного реформатора действительный шанс вновь прийти к власти? В большом объеме мемуарной литературы современники задним числом заявляли, что после 1906 года Витте таких шансов не имел. В этом убеждено и большинство исследователей. В некоторых работах это отсутствие шансов признается за данность, в других объясняется сложными отношениями между сановником и монархом, а также несоответствием Витте запросам конституционной эпохи российской истории[535]. Однако то, в чем были уверены мемуаристы и позднее исследователи, вовсе не казалось очевидным общественному мнению в России начала XX века. Напротив, возвышение опального реформатора оценивалось в России периода «думской монархии» как вполне реальная перспектива.
5. Сцена и политика: образ С.Ю. Витте в театральных постановках
Отмена казенной театральной монополии в конце XIX века привела к появлению множества частных сцен и расцвету антрепризы. Историк театра И.Ф. Петровская в одной из своих работ проанализировала, как на рубеже XIXXX веков менялся социальный портрет театральных зрителей Санкт-Петербурга и Москвы. Кроме «образованной публики», чиновничества, интеллигенции, в театр устремились и другие слои городского населения, включая и рабочих. Накануне революции 1905 года один из публицистов констатировал: «все посещают театр точно так же, как все читают газеты»[536]. Такие оценки кажутся намеренным преувеличением, но едва ли найдется другая страна, в которой любовь к театру была бы так же сильна, как в России: «Одни только ходят в театр, другие ходят в театр и читают статьи о театре, третьи делают и то и другое; у гимназистов считается особенным шиком сидеть в карцере за излишнее посещение», утверждал другой театральный репортер[537].
Под влиянием расширения зрительской аудитории менялась и репертуарная политика. Живой отклик у не слишком взыскательных зрителей находили скандальные и «сенсационные» пьесы на злободневные политические темы. Далее в этой части книги я проанализирую реакцию публики на комедию «Большой человек» журналиста И.И. Колышко. Среди действующих лиц «сановники, дамы и кавалеры высшего света», «банковский воротила», «биржевой заяц, темная личность», «француз, делец», «восходящее светило», «влиятельный банкир»[538]. Прототипом главного героя «видного деятеля» был С.Ю. Витте. До настоящего времени спектакль не становился предметом специального исследования, хотя упоминания о «Большом человеке» есть и в работах ученых, занимающихся политической историей[539].
5.1. Пьеса И.И. Колышко «Большой человек» и общественное мнение (19081909 годы)
Какая реклама Витте! Каждый день в театре трубят: «Большой человек! Большой человек!» Этак и в самом деле поверишь, что «Витте большой человек»!
С.И. Мамонтов[540]И.И. Колышко начал свою карьеру (под псевдонимом «Серенький») в газете князя Мещерского «Гражданин»; князь и познакомил его с Витте. Вскоре Колышко стал известным публицистом и сотрудничал уже не только с «Гражданином», но сразу с несколькими крупными газетами: с «Санкт-Петербургскими ведомостями», «Новым временем», «Русским словом». В обществе его воспринимали как «клеврета Витте»[541]. Сам Колышко писал о своих взаимоотношениях с именитым сановником: «Я не был его официальным секретарем, а лицом доверительным рупором и пером»[542]. Благодаря протекции со стороны Витте он поступил на службу в Министерство финансов. В столичном обществе у публициста была дурная слава махинатора, усугублявшаяся его членством в правлениях нескольких акционерных обществ[543]. Иными словами, журналисту удавалось умело совмещать бюрократическую службу, участие в целом ряде частных предприятий и журналистскую деятельность в изданиях разного политического спектра.
И.И. Колышко начал свою карьеру (под псевдонимом «Серенький») в газете князя Мещерского «Гражданин»; князь и познакомил его с Витте. Вскоре Колышко стал известным публицистом и сотрудничал уже не только с «Гражданином», но сразу с несколькими крупными газетами: с «Санкт-Петербургскими ведомостями», «Новым временем», «Русским словом». В обществе его воспринимали как «клеврета Витте»[541]. Сам Колышко писал о своих взаимоотношениях с именитым сановником: «Я не был его официальным секретарем, а лицом доверительным рупором и пером»[542]. Благодаря протекции со стороны Витте он поступил на службу в Министерство финансов. В столичном обществе у публициста была дурная слава махинатора, усугублявшаяся его членством в правлениях нескольких акционерных обществ[543]. Иными словами, журналисту удавалось умело совмещать бюрократическую службу, участие в целом ряде частных предприятий и журналистскую деятельность в изданиях разного политического спектра.
Колышко не только был успешным публицистом, но и выступал как драматург его перу принадлежит несколько пьес[544]. «Большой человек» стал самым известным драматургическим произведением журналиста. Другие его пьесы не сопоставимы с этой ни по кассовым сборам, ни по произведенному в обществе резонансу. Открыть в себе драматургический талант Колышко, по-видимому, заставило безденежье: если верить журналисту, после отставки Витте двери акционерных обществ и банков для него, Колышко, закрылись и ему пришлось искать новые источники дохода. По совету подруги-актрисы он стал писать театральные пьесы[545].
Инициатором создания «Большого человека» был издатель «Нового времени» и владелец одного из самых успешных частных театров столицы А.С. Суворин. В своих мемуарах Колышко приводил свой разговор, послуживший побудительным мотивом для написания пьесы: «Да, Витте! размышляет он [Суворин. Э.С.]. Талант. Вы, по-моему, хорошо разобрались в Витте. Правильно ли, не знаю. А занятно. Пьесу напишите. Так и озаглавьте: Большой человек»[546]. Суворин настаивал, чтобы пьеса была готова в кратчайшие сроки через месяц-два, и пообещал, если она будет хорошей, поставить ее на сцене своего театра[547]. Требование журналист выполнил пьеса из пяти актов была написана за месяц[548].
Театр, который публика именовала Суворинским, в печати часто назывался Малым. Больше половины членских паев предприятия принадлежало А.С. Суворину, и он вплоть до своей смерти, последовавшей в 1912 году, был руководителем и фактическим владельцем театра[549]. Публика была очень разнообразной. Попасть на премьеры стремились представители крупной буржуазии, интеллигенции, высшего света и полусвета. Публика повторных спектаклей была разнообразнее. Сцена частного Суворинского театра считалась в Петербурге второй после императорской и славилась разнообразием и свежестью репертуара, оригинальностью и богатством спектаклей, но особенно была известна постановками новых «сенсационных» пьес, а также сочинений, вызволенных из тисков цензуры стараниями Суворина. Первой постановкой в только что открывшемся театре (1896 год) должна была стать пьеса Г. Гауптмана «Ганнеле». Но произведение затрагивало религиозные сюжеты, и Святейший синод этому воспротивился. К слову, за помощью издатель «Нового времени» обратился именно к С.Ю. Витте. В письме к Суворину сановник отвечал: «Сообщите имя того цензора, который преследуется за разрешение ставить Ганнеле. Тогда я постараюсь оказать ему содействие»[550]. Спектакль допустили к постановке, и он имел большой успех у публики.
В Малом театре, благодаря усилиям и связям Суворина, в 1897 году впервые была поставлена и «Власть тьмы» Л.Н. Толстого: «Надо теперь же возбудить вопрос о цензуре, говорил Суворин режиссеру театра Е. Карпову в приватной беседе. Я сам поеду к начальнику печати Если разрешат мы обеспечены успехом сезона»[551].
Суворин, очевидно, понимал, что «политическая» тема сулит серьезную материальную выгоду. Первый вариант комедии «Большой человек» был готов в мае 1908 года. 22 мая автор отправил его Суворину вместе с сопроводительным письмом: «Надеюсь, что Вы со свойственной Вам прямотой скажете мне, писал Колышко, годится это для сцены или нет и [стоит] ли обрабатывать. С другой стороны, мне очень важно Ваше впечатление относительно цензурности пьесы. Очень, очень боюсь за цензуру. С другой стороны не слишком ли схожа с нашим общим знакомым? Мне бы не хотелось памфлет писать или фотографию»[552]. К сожалению, в моем распоряжении нет ответного послания Суворина, но частично его первую реакцию на «Большого человека» можно восстановить на основании ответного письма Колышко, в котором тот разъяснял свой авторский замысел. Судя по всему, Суворина насторожила слишком явная аналогия с отставным реформатором. Спустя почти три недели после первого письма журналист подробно разъяснял руководителю Малого театра главную идею своей пьесы:
Я позволю себе возразить на Ваши обвинения. Я вовсе не фотографировал ни личности, ни обстановки В[итте]. Я взял его выдающиеся черты как крупной личности, создал из них своего героя и поставил его в обстановку русской действительности. А действительность эта такова, что в ней играют роль и жены, и дети, и знакомые, и прошлое, и подчиненные, и начальники словом, весь антураж. Я имел мысль указать, как трудно русскому «большому человеку» сохранить в этой обстановке свою цельность, силы, свои идеалы и добрые намерения. Я хотел еще указать, как разнообразны и разноречивы запросы русской жизни и как трудно их удовлетворить. Я поставил своего героя нарочно на грани старого и нового режима, на переломе, чтобы он был виднее и чтобы сгустить вокруг него страсти и все отрицательные стороны эпохи. Мой герой далеко не В[итте]. Но В[итте] мог бы быть им, как мог бы быть им всякий сильный реформатор, хотя бы Плеве или даже Су[вори]н. Я далек был от мысли рисовать возможного спасителя России уже потому, что я не верю, чтобы нас мог спасти кто-либо один. Мои мысли я вложил в уста того «старейшего» члена Комитета, речью которого заканчивается 1-я картина 4-го акта. Вот идея героя. А идея пьесы не знаю. Думаю, что ее вовсе нет, как во всех пьесах, рисующих эпоху Словом, я называю Ишимова «большим человеком» с иронией и думаю, что в действительности он станет им за сценой[553].