Весьма характерна тактика Витте в связи с появлением подобных разговоров. Отставной министр не высказывался публично о том, что стремится занять министерский пост, однако не упускал возможности раскритиковать действующих дипломатов. Так, в октябре 1912 года, вскоре после начала Первой Балканской войны, в письме к своему давнему корреспонденту, американскому журналисту Г. Бернштейну, Витте выразил мнение относительно проблем международной политики: «Что касается положения на Балканах, кажется мне, что оно поведет к весьма серьезным последствиям. В данном случае неожиданностью является только близорукость или, правильнее говоря, полная слепота официальных дипломатов, которые не предвидели возможности такого случая, не приготовились к нему и еще по нынешний день ходят ощупью в потемках. О, какая замечательная убогость талантами»[512].
В этом же письме Витте опровергал сплетни о своем скором назначении: «Что же касается носящегося слуха, что вскоре я займу пост министра иностранных дел, то могу вам сказать, что для меня теперь было бы слишком поздно начинать карьеру, тем более когда я ее давно окончил». Тем не менее граф оставлял себе простор для маневра, намекая: «Разве только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства могли бы заставить меня изменить свой взгляд на это дело»[513]. В мае 1914 года он вновь убеждал Бернштейна, что возвращаться к активной политической деятельности не собирается[514]. Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что отставной государственный деятель был осведомлен о перлюстрации и поэтому понимал: среди тех, кто прочтет его письма, будут и агенты ДП, а в исключительных случаях и сам Коковцов. Данное обстоятельство следует учитывать, анализируя корреспонденцию Витте, это касается, например, даже его письма к сестре, где он опровергает ее сведения о своем новом возвышении[515].
Кроме того, в целом ряде писем он пытался создать образ опытного эксперта в международных делах, не в пример действующим дипломатам. В письме к издателю Б.Б. Глинскому, комментируя разразившуюся Первую Балканскую войну, Витте вскользь упоминал о Портсмутском мире: «Мы переживаем великий исторический момент. Один из главнейших мотивов заключения Портсмутского договора освободиться от бездны Дальнего Востока, чтобы быть в подобающем положении на Западе. Прошло 7 лет не может быть, чтобы мы не были готовы, конечно, не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы иметь свое я, а не я почтеннейших Пуанкарэ [sic. Примеч. ред.], Грея и прочих уважаемых деятелей»[516].
В переписке с Бернштейном граф неоднократно возвращался к теме Балканских войн, то и дело высказывая свои суждения на этот счет[517].
Можно предположить, почему в обществе в качестве кандидата на дипломатический пост обсуждался именно Витте. При этом интересна перекличка внешнеполитических и экономических сюжетов: как видно, одним из оснований служила опытность бывшего министра в финансовых вопросах. Роль Витте при подписании мирного договора с Японией в 1905 году также была одной из причин того, что некоторые представители общества, рассуждая о необходимости перемены вектора в российской внешней политике, останавливали свой выбор на «Портсмутском герое». Кроме того, масштаб и разносторонность его личности, предшествующая репутация являлись не просто значимыми, но главными причинами неумолкавших разговоров публики о новом призыве реформатора к власти.
Следующим важным этапом в разговорах о Витте стал рубеж 19131914 годов. В одной из своих публицистических работ Г. Бернштейн, предваряя интервью с графом (1908 год), описывал его как опального вельможу, находящегося не у власти. Характеризуя же общее отношение к своему герою в российском обществе, журналист (книга вышла в 1913 году) признавал: «Повсеместно распространено чувство, что дни графа Витте еще не сочтены, что его призовут при первой чрезвычайной ситуации. Известный российский государственный деятель, говоря о Витте, заметил: Выдающиеся умы, такие как Витте, не могут быть устранены надолго, особенно учитывая посредственность остальной бюрократии. Даже после падения они не утрачивают своей силы, и, конечно, он непременно снова возвысится»[518].
Несмотря на то что Бернштейн поддерживал с графом близкие отношения, вряд ли эти слова были инициированы последним скорее, журналист лишь признавал то, что было у всех на устах. Уместно привести еще одно свидетельство. В декабре 1913 года в петербургском высшем обществе и банковских кругах ходили слухи о скором возвращении Витте к власти. Уже упоминавшийся предприниматель А.Ф. Филиппов пребывал под впечатлением от сказанного графиней М.Э. Клейнмихель на завтраке у предпринимателя М.И. Терещенко: «Таких, как Витте, у нас в России немного, и, несомненно, будут вынуждены его позвать его скоро позовут»[519].
В начале 1914 года Витте открыл кампанию против Коковцова, критикуя премьер-министра с трибуны Государственного совета[520]. Яростная полемика двух премьеров отставного и действующего вылилась и на страницы газет[521]. В своих расчетах на возможное возвращение к власти Витте опирался на главноуправляющего землеустройством и земледелием, А.В. Кривошеина. Тот также был заинтересован в отстранении Коковцова. Помимо Кривошеина, во временную коалицию с Витте входили князь В.П. Мещерский и Г.Е. Распутин (последний выступал борцом за народную трезвость). Заговорщики делали ставку и на нового управляющего Министерством финансов, П.Л. Барка, который был обязан Сергею Юльевичу своей стремительной карьерой в финансовом ведомстве[522]. В январе феврале 1914 года в прессу стали проникать очередные слухи о скором возвращении Витте в «большую политику»[523], они циркулировали вплоть до мая[524]. Широкое распространение таких слухов отмечалось в донесениях агентов ДП, которые полагали, что неверно считать эту информацию полностью вымышленной:
Назначение Витте уже бы состоялось, если бы дворцовая партия не настаивала на назначении Щегловитова [министра юстиции. Э.С.]. Такие разговоры слышатся повсюду. В редакции «Речи» этот слух рассказывали ЗА ВЕРНОЕ такому опытному в оценке «слухов» человеку, как пишущий эти строки. И, как пишущий эти строки ни настроен скептически по отношению ко всем подобным «слухам», надо сознаться, что на этот раз чувствуется как будто что-то имеющее подобие правды[525].
Комментируя в личной переписке публичные разговоры на свой счет, Витте заявлял, что эти сведения неверны и снова становиться министром он не собирается[526].
Однако те же слухи в полной мере нашли отражение в газетных откликах на смерть графа. Журналист Колышко, отзываясь на кончину своего сановного покровителя, написал для «Русского слова» фельетон; в нем приводились разговоры, невольным свидетелем которых, будучи на похоронах Витте, Колышко якобы оказался:
Я стоял у низкого катафалка с поверженным во прах большим человеком. Под звуки погребального песнопения в ушах неотвязно повторялось: «Бедный, бедный большой ребенок!» Сзади меня, точно в унисон, кто-то произнес:
Бедный, бедный большой человек!
Ему ответили:
Да, да! Какая потеря для России!..
В такую минуту
Невозместим!.. Незаменим!..
Я оглянулся. Говорили два заклятых врага покойного. Возле них стояли другие антивиттисты. Целый угол большого дома был занят людьми, которые без грубого ругательства не произносили имени покойного, обливали его клеветой.
Народу наваливает, продолжали сзади.
Помилуйте! Такой покойник!
Глядите, и Икс здесь! Да ведь его и близко сюда не подпускали. Он такие мерзости про покойного
Эге, батенька, да вы не в курсе. После смерти Игрека[527] Икс хвостом метет. Опорных пунктов ищет. Тонкая штука!..
Помилуйте! Такой покойник!
Глядите, и Икс здесь! Да ведь его и близко сюда не подпускали. Он такие мерзости про покойного
Эге, батенька, да вы не в курсе. После смерти Игрека[527] Икс хвостом метет. Опорных пунктов ищет. Тонкая штука!..
Наглость какая!..
Да вы, кажется, не знаете последнего поворота колеса фортуны. Ведь граф-то поторопился умереть. Ей-ей! Не прошло бы полугода, он вернулся бы к власти
Да что вы?
Партия врагов Кривошеина выдвигала
Голоса затихли, потом опять поднялись.
Знаете, чай, какое у нас раздвоение в Петрограде Без тяжелой артиллерии одолеть друг друга не могут. Витте 42-сантиметровое орудие. Его уже наладили, зарядили. Сигнала ждали. Понимаете теперь, почему здесь и Икс, и Зет прихвостни великих игроков, факторы и комиссионеры Понимаете, что они потеряли?!.. Какой куртажец улыбнулся!
Чего же они ждали так долго? Извели сердешного
Да разве ж к этакому человеку скорее подойдешь? Не Коковцов Дай ему власть, так он куда взмахнет? Кто это может знать? Разгромит! В пятно смажет К Витте эти господа прибегли тогда лишь, когда других средств не оказалось К Витте прибегнуть сладко, как в петлю лезть[528]
Для чего известный публицист написал этот фельетон в самой популярной газете России? Смерть Витте позволила ему лишний раз напомнить о себе. Благодаря фельетону Колышко мог также поддержать свою репутацию искушенного в закулисных интригах человека. А кроме того, публика наверняка не забыла о слухах по поводу ожидаемого нового возвышения графа, еще недавно ходивших в столице. Неизвестно, существовали ли «Икс» и «Зет» в действительности, но такого рода загадки наверняка будоражили воображение читателей, а для опытного газетчика интерес публики это источник, подпитывающий популярность.
Замечу, что главная мысль статьи сожаление об уходе Витте с политической сцены России и признание его незаменимости была в либеральной прессе расхожей. Газета «Одесский листок» в редакционной заметке «Тяжелая утрата» заявляла: «Россия потеряла большого человека, который далеко не успел исчерпать свои таланты и колоссальную трудоспособность. С этой точки зрения утрата тяжелая, невознаградимая»[529]. Член Государственного совета, экономист, профессор Московского университета И.Х. Озеров со страниц «Голоса Москвы» с сожалением отмечал: «Лишение такого деятеля, с большим размахом и инициативой, особенно ощутимо теперь. Многие задачи, перед которыми стоит наше отечество, граф Витте в состоянии был бы разрешить»[530]. Наконец, «Русские ведомости» заявили: «Нельзя не выразить глубокого горя за Россию, что она теряет в эту великую эпоху ее истории выдающегося государственного человека и финансиста. И в вопросе о постановке на правильный путь наших финансов ему, конечно, выпала бы выдающаяся роль»[531]. Журналист популярного массового издания «Петроградская газета» утверждал: «Когда опускали С.Ю. Витте в могилу, один из присутствующих при этом печальном похоронном обряде сказал: Как немного оставалось ему дожить до того времени, когда исторические события, быть может, снова выдвинули бы на первый план его крупную политическую фигуру!»[532]
Подобная риторика, конечно, характерна для некрологов. Однако в прессе признавалось, что такие отклики не только дань особенностям жанра, но и результат интереса общества к Витте и следствие ожиданий, еще вчера связываемых с его фигурой. Клячко в одной из статей писал: «С самого момента его ухода [в отставку] установилось убеждение, что граф С.Ю. Витте вернется к деятельности. И его имя не сходило все время с уст и со столбцов печати. Его называли кандидатом чуть ли не на все посты. Сам граф С.Ю. Витте относился скептически к этим слухам». Журналист добавлял, что разговоры о новом возвращении опального реформатора к власти не прекращались до его последнего дня[533].