Колышко удалось выразить эту мысль более рельефно, облечь ее в художественную форму. Новизна и «сенсационность» пьесы только способствовали тому, что образ Витте «большого человека» закрепился в общественном мнении. Так, после смерти Сергея Юльевича, последовавшей 28 февраля 1915 года, сразу несколько газет назвали его «большим человеком»[698]. «Новое время» в некрологе среди прочего заявляло, что Витте «был и до конца остался большим человеком»[699]. Интересно, что этот штамп использовался не только в столичной, но и в провинциальной периодике. В «Киевской мысли» от 2 марта 1915 года известный фельетонист в одноименной статье даже соотносил почившего сановника с героем пьесы[700]. Штамп получил широкое распространение.
Пьеса почти не нашла отражения в источниках личного происхождения (за исключением цитируемой выше переписки, касающейся технических вопросов постановки произведения на сцене). Мне удалось обнаружить лишь несколько мемуарных свидетельств, мимоходом упоминающих о «Большом человеке»[701]. Очевидно, постановка действительно имела не более чем сиюминутный успех злободневности.
Р.Ш. Ганелин в одной из своих работ, упоминая о пьесе, отмечал, что инициатором ее появления был сам граф: «По поручению Витте он [Колышко. Э.С.] сочинил восхваляющую его пьесу, которую без обиняков назвал Большой человек»[702]. Как я постаралась показать, граф не только не имел отношения к появлению спектакля, но и не знал о замысле Колышко вплоть до премьеры. Вывод же авторитетного историка о причастности Витте к созданию «Большого человека» основан на репутации сановника как манипулятора общественным мнением и является ошибочным.
5.2. «И все тот же Витте. Сговорились они, что ли?»: пьеса А.И. Южина-Сумбатова «Вожди»
Символично, что появление пьесы Колышко совпало по времени с постановкой другого драматического произведения. В декабре 1908 года на сцене столичного Императорского Александринского театра появилась пьеса с похожим сюжетом «Вожди»[703]. Автором ее был князь А.И. Южин-Сумбатов известный драматург и театральный деятель. В главном герое пьесы публика также видела намек на опального сановника. Причин для сравнения «Вождей» и «Большого человека» было несколько. Во-первых, главным героем «Вождей» тоже являлся сильный и энергичный сановник, претворяющий в жизнь некий смелый проект. Во-вторых, в сочинении Сумбатова, как и в «Большом человеке», сталкивались два мировоззрения: дореформенное старое и провозглашаемое главным героем новое. Наконец, в «Вождях» снова изображалась среда высшей бюрократии.
По-видимому, Сумбатов позаимствовал идею произведения у Колышко, поскольку входил в число первых читателей черновика «Большого человека». Еще в сентябре 1908 года, когда информация о пьесе князя только проникла в печать, Колышко писал Суворину:
О пьесе Сумбатова я тоже много слышал. Удивляет меня сходство ее с моей. Я дал Сумбатову прочесть мою пьесу в мае, и он мне ни звуком не заикнулся, что пишет пьесу на ту же тему. Когда же я его спросил, что и он на эту же тему пишет, он ответил уклончиво и сказал определенно лишь одно что написал всего лишь один акт его пьесы. Меня удивляет одно почему его пьесу сочли возможным ставить на Алекс[андринской] сцене, когда Теляковский определенно выразился, что на тему о Витте он пьесу не примет[704].
О пьесе Сумбатова я тоже много слышал. Удивляет меня сходство ее с моей. Я дал Сумбатову прочесть мою пьесу в мае, и он мне ни звуком не заикнулся, что пишет пьесу на ту же тему. Когда же я его спросил, что и он на эту же тему пишет, он ответил уклончиво и сказал определенно лишь одно что написал всего лишь один акт его пьесы. Меня удивляет одно почему его пьесу сочли возможным ставить на Алекс[андринской] сцене, когда Теляковский определенно выразился, что на тему о Витте он пьесу не примет[704].
В самом деле, почему «Вожди» были поставлены на императорской сцене? Заглянем в дневник директора императорских театров, В.А. Теляковского. 5 сентября 1908 года князь ознакомил его со своим произведением:
Вечером у меня был Южин[-Сумбатов] и читал свою новую пьесу «Вожди». Пьеса написана на современные события. Я редко слышал что-нибудь более скучное, напыщенное и длинное. Чтение началось в 8 час[ов] 20 м[инут] и окончилось около 12½ часов ночи. Главная ошибка в самой концепции в плане пьесы та, что он взял за основу политику и к ней пристегнул жизнь, вместо того чтобы сделать наоборот. Политика могла бы оживить пьесу, но, являясь основой и сутью, сделала все разговоры левых, правых и средних крайне скучными и монотонными. Кроме того, вся эта белиберда уж так надоела в газетах и разных подворотных листах. Слог напыщенный, витиеватый и ненатуральный. Это какой-то пошлый турнир фраз, заученный и подготовленный, так в жизни не разговаривают, и слава Богу. Женщины выведены такие, каких нет. Я извинился перед Южиным, что буду пьесу критиковать, и высказал все это конечно, в более мягкой и деликатной форме[705].
Сумбатов, узнавший о замысле Колышко в мае, в короткий срок написал первую версию текста. Уже в сентябре черновик был полностью закончен, хотя нуждался, судя по реакции первого зрителя, в существенной доработке. Впрочем, очевидно, что Сумбатов не придавал большого значения художественным средствам и стилистическому оформлению важнее была «политическая» подоплека произведения.
Теляковский и Южин-Сумбатов много лет поддерживали дружеские отношения, которые продолжались и после революции 1917 года, о чем свидетельствует их переписка[706]. Хорошие личные отношения драматурга и театрального чиновника были не единственной причиной постановки пьесы на Александринской сцене. Теляковский, по признанию современников, «в смысле обновления театра, в смысле допущения в него новых течений, новых направлений и в декоративном, и в сценическом деле сделал больше, чем все его предшественники, вместе взятые»[707]. К примеру, в 1907 году он пригласил на службу в императорские столичные театры одиозного режиссера Всеволода Мейерхольда (после того как последний рассорился с В.Ф. Комиссаржевской и со скандалом покинул ее театр). Теляковский стремился утвердить на императорской сцене современный репертуар, перечитывал с этой целью множество отечественных и зарубежных новинок. В пьесе Сумбатова присутствовала актуальная и востребованная публикой политическая тема, но намек на отставного сановника был не столь очевиден, как у Колышко.
Несмотря на аналогичный выбор сюжета и главных героев, сходство драматических произведений ограничивалось внешними чертами. У Колышко акцент был сделан на политическую злободневность, публицистическую сатиру. Политическая же сторона «Вождей» стала лишь фоном для отображения любовной и психологической линии. Иначе говоря, если в «Большом человеке» высокопоставленный сановник в центре сочинения, то в «Вождях» он только одна из сюжетных линий. Рецензент журнала «Театр и искусство» определил это различие следующим образом: «То, что хорошо у Сумбатова собственно, имеет мало отношения к действительности большого человека, мало отвечает бытовой правде, и в этом отношении Вожди уступают Большому человеку. Наоборот, пьеса Колышко, гораздо ближе, документальнее захватывая среду, уступает пьесе Сумбатова в смысле театральной техники и широкого сценического письма»[708]
Отмечалось, что и по качеству постановки «Большой человек» уступает «Вождям». Один из рецензентов так описывал свое впечатление: «В общем же, в сценической обработке [ «Большого человека»] допущена словно намеренная небрежность, приемы сплошь и рядом отдают глубокой стариной, как будто автор совершенно равнодушен к современным требованиям театра»[709].
Газетчики сопоставляли драматические произведения[710]. «Биржевые ведомости» активно пропагандировали сочинение Колышко, не гнушаясь откровенной ложью. Так, в редакционной статье в декабре 1908 года утверждалось, что «Вожди» якобы сняты с репертуара, поскольку не пользуются успехом у публики. В то же время, уверяла газета, «Большой человек» неизменно делает полные сборы. Издание резюмировало: так как на императорской сцене шли «Вожди», а не «Большой человек», казна понесла существенный материальный урон[711]. Этой уткой «Биржевые ведомости» преследовали одну цель прорекламировать произведение своего сотрудника Колышко.
Судя по дневниковым записям Теляковского, «Вожди» шли вплоть до начала февраля 1909 года и делали неплохие сборы (всего двадцать один сбор, хотя это и более скромно по сравнению с сорока сборами «Большого человека»)[712]. Любопытно, что на десятом, аншлаговом представлении «Вождей» 30 декабря 1908 года присутствовал министр императорского двора барон В.Б. Фредерикс[713].
Однако гораздо существеннее то обстоятельство, что в прототипе главного героя пьесы Сумбатова публика также видела Витте. «Биржевые ведомости» приводили на своих страницах следующий диалог, имевший место на премьере «Вождей»:
Среди чиновничества и военных чувствуется повышенный интерес к пьесе, в особенности в тех местах, где речь о «назначениях», «повышениях», «подкопах» и колебаниях почвы под министром. Видимо, чувствуется что-то близкое, знакомое, пережитое в тех или иных оттенках.
Третью[714] пьесу нынче смотрю, говорит бюрократического вида господин почтительно склоняющемуся перед ним собеседнику, и все тот же Витте. Сговорились они, что ли?
Нельзя не согласиться, ваше превосходительство, что ведь действительно фигура-то уж больно эффектная, самая эффектная в этом хаотическом периоде[715].
Судя по всему, Сумбатов, опытный драматург и актер, тоже чувствовал, что в сложившейся ситуации они с Колышко стали прямыми конкурентами. При этом князь стремился извлечь максимальную коммерческую выгоду из зрительского интереса к злободневному сюжету. В марте 1909 года, когда в Москву привезли «Большого человека», он попросил дирекцию театра перенести «Вождей» на следующий сезон. Теляковский записал в дневнике 2 марта 1909 года: «Южин[-Сумбатов] уже запутался в интригах рассчитал, что невыгодно давать в конце сезона. Конкуренция Большого человека и тому подобные расчеты»[716].
Объединяло фабулы произведений и то, что в обеих пьесах главный герой исключительный, сильный человек. Публицист «Московских ведомостей», размышляя об этих произведениях, заявлял:
В Колышко очень характерна тоска по сильному человеку, все ярче и ярче проступающая в настоящее время. Нам до тошноты надоел этот апофеоз слабости, апофеоз «лишних людей», непригодных для жизни и для деятельности. Этот образ, мягкий и поэтичный у Тургенева, все более и более опошлился и, вспыхнув последним пламенем у Чехова, уже не мог больше возвратить к себе прежних черт своего былого обаяния. Философия Ницше влечет к себе нашу молодежь. Наша литература стоит на пороге сильного человека. Вот этим и объясняется, что авторы ринулись к графу Витте. В свое время он мог казаться чем-то выходящим за рамки обыкновенных людей[717].