1 марта Совет министров по инициативе Кривошеина принял решение «ввиду выдающихся заслуг покойного» похоронить Витте за счет государства. В тот же день в Императорском русском техническом обществе состоялось специальное заседание, посвященное памяти Сергея Юльевича. На нем выступили с речами один из лидеров Совета съездов представителей промышленности и торговли В.В. Жуковский, бывший товарищ министра финансов В.И. Ковалевский и др.
На похоронах Витте 2 марта присутствовали все члены Совета министров и Государственного совета, находившиеся в Петрограде, и весь дипломатический корпус[786]. Писатель М.А. Алданов (Ландау), один из очевидцев, позднее вспоминал: «Здесь собрались все видные сановники старой России может быть, последний раз в ее истории»[787]. За гробом в числе провожающих шли обер-гофмейстер при императрице Марии Федоровне князь Шервашидзе, чины Министерств финансов и путей сообщения и Отдельного корпуса пограничной стражи[788]. Проводить Витте в последний путь собралось несколько тысяч человек[789]. Траурных венков было столько, что они едва поместились на трех колесницах. Среди них были венки от Совета министров и его канцелярии, от председателя Государственного совета, Министерства путей сообщения, Императорского технического общества, Московского общества распространения коммерческого образования, правления Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), Политехнического института и т. д. Особенно выделялся роскошный серебряный венок от Министерства финансов стоимостью 700 рублей[790].
При этом некоторые издания оценивали похороны как скромные. «Новое время» сообщало: «Согласно воле усопшего вся церемония погребения должна происходить весьма скромно»[791]. «Все обращают внимание на колесницу, убранство коней и факельщиков, отмечалось в газете День. Все это более чем скромное. Оказалось, что похороны заказаны по третьему разряду»[792]. То же утверждал на страницах «Исторического вестника» и известный журналист А.Е. Кауфман, всегда относившийся к Витте с симпатией. Опровергая сплетни о якобы хранящихся в немецких банках миллионах опального министра[793], он подчеркивал, что «хоронили миллионера Витте по третьему разряду»[794]. Графиня Витте болезненно реагировала на такие публикации. «В одной газете, вспоминал тот же Кауфман в 1919 году, было заявлено, что знаменитого государственного мужа хоронили по III разряду. Вдова его в беседе с редактором Исторического вестника Б.Б. Глинским с чувством обиды заявила: Я пока еще не нищенка и слишком чту память мужа, чтобы могла допустить погребение его на дрогах по III разряду»[795].
Погребли Витте, согласно его последнему желанию, на Лазаревском кладбище в Александро-Невской лавре: граф заказал себе место на этом кладбище еще в 1913 году[796]. «Могила, передавала Киевская мысль, находится у самых ворот Лавры. Место это, по-видимому, давно приобретенное, обнесено железной решеткой с мраморным бордюром и колонками. Напротив, через проезжую дорогу, виден бюст на могиле Достоевского, памятник Жуковского и барельеф Глинки»[797]. По сообщению «Русского слова», речей на могиле произнесено не было[798]. В «Правительственном вестнике» с опозданием, лишь 3 марта, был напечатан небольшой некролог. В нем говорилось о многолетней государственной деятельности Витте, «в которой он проявил выдающиеся дарования, недюжинные административные способности и редкую энергию» и оставившей «глубокий след во многих областях государственной жизни», а сам Сергей Юльевич назывался «замечательным русским государственным деятелем»[799]. Любопытно, что после кончины 12 сентября 1915 года бывшего коллеги премьер-министра в правительстве, П.Н. Дурново, «Правительственный вестник» в тот же день опубликовал подробный некролог[800]. Особы императорской фамилии лично посетили родных и близких Дурново, выразив им соболезнования, в то время как после смерти Витте они ограничились телеграммами[801].
Весьма выразительной была и реакция Николая II. Если верить французскому послу М. Палеологу, в беседе с ним обычно сдержанный император был очень откровенен, «с блеском иронической радости в глазах» назвав смерть опального министра «глубоким облегчением» для себя, в котором он увидел «знак Божий». «По этим словам, резюмировал Палеолог, я могу судить, насколько Витте его беспокоил»[802]. Жене царь признавался, что из-за новости о смерти графа в его сердце «царит истинно пасхальный мир»[803]. Впрочем, в периодических изданиях ни разу не упоминалось, выразил ли монарх официальные соболезнования семье покойного. Позднее журналист Л.М. Клячко вспоминал: «Даже после смерти Витте Николай II остался верен своей ненависти и своей мелочной мстительности: он не послал вдове сочувственной телеграммы»[804].
Весьма выразительной была и реакция Николая II. Если верить французскому послу М. Палеологу, в беседе с ним обычно сдержанный император был очень откровенен, «с блеском иронической радости в глазах» назвав смерть опального министра «глубоким облегчением» для себя, в котором он увидел «знак Божий». «По этим словам, резюмировал Палеолог, я могу судить, насколько Витте его беспокоил»[802]. Жене царь признавался, что из-за новости о смерти графа в его сердце «царит истинно пасхальный мир»[803]. Впрочем, в периодических изданиях ни разу не упоминалось, выразил ли монарх официальные соболезнования семье покойного. Позднее журналист Л.М. Клячко вспоминал: «Даже после смерти Витте Николай II остался верен своей ненависти и своей мелочной мстительности: он не послал вдове сочувственной телеграммы»[804].
Сразу же после смерти государственного деятеля его бумаги согласно общей процедуре были опечатаны. К ним у власти был особый интерес. Слухи о том, что Витте работает над своими воспоминаниями, уже давно будоражили столичное высшее общество. В доме графа в Петрограде мемуаров не обнаружили. Тогда директор Департамента полиции отправил заведующему заграничной агентурой Красильникову телеграмму с указанием опечатать все бумаги покойного на его вилле в Биаррице[805]. Этот сюжет подробно рассмотрен в работе Б.В. Ананьича и Р.Ш. Ганелина[806].
Важно упомянуть о некоторых действиях цензуры в связи со смертью опального сановника. В частности, был запрещен к показу документальный фильм «Похороны графа С.Ю. Витте», снятый известным оператором А. Дранковым[807]. 3 марта руководство Суворинского театра решило вновь поставить пьесу «Большой человек». Очевидно, театр рассчитывал воспользоваться всплеском общественного интереса к фигуре почившего сановника. Премьера была назначена на 9 марта[808]. 5 марта в «Биржевых ведомостях» появилась редакционная статья, в которой анонсировалась будущая постановка. Главный герой напрямую увязывался с покойным государственным деятелем: «В герое пьесы, т. е. большом человеке, все узнали графа Витте. Близость автора пьесы к покойному графу, знание им описываемой среды и участие в событиях 17 октября давали пьесе жгучий, злободневный интерес»[809]. Между тем эту статью написал не кто иной, как сам автор «Большого человека». В письме к редактору «Биржевых ведомостей» М.М. Гаккебушу (Горелову) Колышко просил его опубликовать в газете свою заметку по поводу предстоящей премьеры и среди прочего добавлял: «Мне совестно, что я сам о своей пьесе написал, но этим я избавляю редакцию от труда»[810]. Однако, по свидетельству одного из столичных театральных изданий, в связи с войной «постановка была признана несвоевременной»[811]. Очевидно, эти меры правительства, как и реакция императора на смерть реформатора, обуславливались отношением Витте к войне.
Уже 28 февраля несколько газет сообщили о неожиданной кончине бывшего министра финансов. Но шквал публикаций пришелся на 1 марта. В этот день только в семнадцати ежедневных газетах вышло 102 статьи или заметки, связанных с именем Витте (см. приложение 2, таблицу 1). Лишь к 8 марта можно было наблюдать спад интереса газетчиков к почившему сановнику (см. приложение 2, график 1).
Из приложения 3 (см. таблицу 2) видно, что наиболее активно о Витте писали две газеты столичные «Биржевые ведомости» и московское «Русское слово» (28 и 27 публикаций соответственно). «Русское слово» вдобавок было самой распространенной российской газетой. Финансово ее поддерживали крупные предприниматели, что отражалось на позиции редакции. Выдающийся публицист и редактор «Русского слова» В.М. Дорошевич называл его «газетой здравого смысла», открещиваясь от идеологических предпочтений[812].
Оба издания тем не менее считались в Петрограде занимающими сторону опального министра, здесь работали приближенные к Витте журналисты. К примеру, из пятнадцати статей о Витте, вышедших в «Русском слове» 1 марта, семь были написаны известным журналистом А.В. Румановым[813]. Среди провинциальной прессы наибольшую активность в связи со смертью Витте проявили одесские издания (см. приложение 3, график 2). Большáя доля статей в этих изданиях была перепечатана из столичных газет. Видимо, такое внимание к смерти Витте обуславливалось особым отношением одесситов к земляку.
Оба издания тем не менее считались в Петрограде занимающими сторону опального министра, здесь работали приближенные к Витте журналисты. К примеру, из пятнадцати статей о Витте, вышедших в «Русском слове» 1 марта, семь были написаны известным журналистом А.В. Румановым[813]. Среди провинциальной прессы наибольшую активность в связи со смертью Витте проявили одесские издания (см. приложение 3, график 2). Большáя доля статей в этих изданиях была перепечатана из столичных газет. Видимо, такое внимание к смерти Витте обуславливалось особым отношением одесситов к земляку.
Необычайную полярность и разнообразие оценок министра-реформатора в некрологах признавал правовед Н.С. Таганцев в статье, написанной уже в советское время, спустя почти десять лет после рассматриваемых событий[814]. Авторами статей о Витте были не только популярные публицисты и редакторы газет. Многие крупные общественные деятели и известные политики выступали с письмами и воспоминаниями о нем, причем некоторые использовали сразу несколько газетных трибун. К примеру, известный ученый и политический деятель, член партии прогрессистов М.М. Ковалевский напечатал похожие статьи в трех разных изданиях[815]. По едкому выражению «Московских ведомостей», он превратился «в какое-то газетное бюро»[816]. Публицист правого толка Л. Либерман в письме к редактору «Русских ведомостей» (а Ковалевский являлся одним из постоянных авторов этой газеты) критиковал издание: «Прискорбно было читать некрологи С. Витте этого прохвоста-провокатора, составленные М. Ковалевским, что усугубляется еще тем, что некрологи были писаны не для одной Вашей газеты, а для Речи, Русского слова и Биржевки[817], а быть может, и еще в какие газеты. Для меня, знавшего лично С[ергея] Юл[ьевича], и не мундирного, а dishabille[818], прискорбно было читать эти некрологи»[819].