Соглашусь с Б.В. Ананьичем, склонным видеть в этих словах Жуковского не только признание заслуг покойного, но и скрытые политические мотивы. Речь известного предпринимателя подразумевала, что деловая элита империи «готова была взять на себя ответственность за развитие производительных сил России и была озабочена созданием общества культурного капитализма, основанного на союзе интеллекта и капитала»[858]. Иными словами, Жуковский настаивал на том, что предпринимательская элита уже вполне самостоятельна и может демонстрировать некоторую независимость от государства, сотрудничая с теми ее представителями, которые осознают запросы эпохи.
Соглашусь с Б.В. Ананьичем, склонным видеть в этих словах Жуковского не только признание заслуг покойного, но и скрытые политические мотивы. Речь известного предпринимателя подразумевала, что деловая элита империи «готова была взять на себя ответственность за развитие производительных сил России и была озабочена созданием общества культурного капитализма, основанного на союзе интеллекта и капитала»[858]. Иными словами, Жуковский настаивал на том, что предпринимательская элита уже вполне самостоятельна и может демонстрировать некоторую независимость от государства, сотрудничая с теми ее представителями, которые осознают запросы эпохи.
Возвращаясь к статье Туган-Барановского, отмечу, что экономист особенно подчеркивал: «В действительности же политика Витте была мало подчинена интересам капиталистического класса, как и интересам дворянства или крестьянства. Она преследовала другие цели усиление мощи русской государственности, выразителем которой Витте чувствовал себя»[859].
Сходной позиции при характеристике деятельности сановника придерживалась и газета «День». Постоянный автор издания И.М. Бикерман высоко оценил государственные таланты Сергея Юльевича: «На всех делах Витте лежит печать широкого размаха и отчетливой мысли. Он всегда знал, чего хочет, и ясно видел пути, ведущие к цели». Но, по мнению Бикермана, «своими финансовыми и экономическими мероприятиями он больше содействовал упрочению старого строя, чем многие прославленные специалисты по упрочению основ»[860]. Любопытно, что «День», выходивший с 1912 года, издавался на средства банков и вместе с тем в нем сотрудничали видные социалисты. Сочетание социалистических идей и банковского капитала было неожиданным. Издатель газеты, крупный столичный банкир Лесин признавался в частном разговоре бывшему редактору И.Р. Кугелю: «Уже на бирже от меня шарахаются и шепчут: Лесин стал социалистом»[861]. Газета отличалась независимостью суждений, в частности была известна открытыми выступлениями по самым острым политическим вопросам[862].
Этими противоречиями политики Витте определялись и оценки его государственной деятельности. С одной стороны, как отмечали современники, он привнес в российскую хозяйственную жизнь много нового, в том числе способствовал модернизации российской экономики. C другой же все его усилия были направлены на сохранение старого политического порядка.
В одной из провинциальных газет, рассчитанной на массового читателя, претензии в адрес Витте звучали острее:
Богато одаренный природою, ловкий, острый, честолюбивый, покойный государственный деятель выдвинулся в эпоху безвременья, найдя секрет прикрыть язвы государства и народное невежество плащом блестящих финансовых комбинаций. Он умел кидать кому нужно кости в нужный момент для спасения колебавшегося и трещавшего по всем швам приказно-патриархального строя и в этом смысле занимает одно из первых мест в рядах величайших политических «комбинаторов»[863].
Оценки со стороны «массового» издания не противоречат выводам «солидной» прессы. Этот, на первый взгляд, малозначительный факт служит прекрасным доказательством устойчивости и распространенности подобных оценок. Невозможно представить, чтобы между редакторами газет, рассчитанных на различную аудиторию и вышедших в разных городах в один и тот же день, существовала договоренность о том, что и как писать о Витте. Скорее, чуткие к распространенным в обществе настроениям публицисты лишь сумели подметить их общую тональность и использовали расхожие, устоявшиеся штампы.
Много внимания в посмертных статьях о Витте уделено Портсмутскому мирному договору с Японией. В целом общественное мнение в оценке данного события не было единым. Например, невыгодным России компромиссом считал этот документ Меньшиков[864]. О Портсмутском мирном договоре, восклицали в «Русском знамени», «каждый русский думает с невольным содроганием»[865].
Напротив, либеральные издания отдавали должное дипломатическому искусству Витте, проявленному в 1905 году. «Только малодушные или недобросовестные люди, утверждали Биржевые ведомости, осуждали безобидный для нас выход из тяжкой японско-корейской авантюры. Портсмут останется лучшим, наиболее почетным и прочным памятником международно-политической деятельности С.Ю. Витте»[866]. Самой блестящей страницей деятельности сановника называл Портсмут и знаменитый журналист А. Яблоневский на страницах «Киевской мысли»[867]. О Портсмутском договоре написали десять из девятнадцати изданий, причем шесть из них отнесли мир с Японией к заслугам сановника.
Не могли обойти вниманием и Манифест 17 октября 1905 года. Так, в шестнадцати из девятнадцати просмотренных мной изданий можно встретить упоминания об этом документе. Черносотенные партии, яростные сторонники неограниченного самодержавия, оценили Манифест 17 октября соответственно. Критикуя Витте за «космополит-либерализм» и «рабское заимствование» западных конституционных идей, совершенно чуждых историческим традициям России, «Русское знамя» бранило первого российского премьера: «Такому сановнику не жаль ни природы неограниченного Самодержавия Русских Царей, ни нашего самобытного строя. Каждый проект его будет отдавать парламентаризмом и казаться, право, подготовительным шагом к республике»[868].
Либеральная печать, напротив, причисляла манифест к историческим заслугам графа. «17 октября оказалось неразрывно связано с его именем. И за эту золотую дату история, как и современники, простят ему прегрешения вольные и невольные», заявлял «Голос Москвы»[869]. Вместе с тем в этом вопросе даже самые убежденные сторонники конституционного пути развития России не были готовы отнести себя к соратникам Витте. Уже упомянутый А.С. Изгоев, признавая акт 17 октября одной из основных заслуг Сергея Юльевича, констатировал, что «все симпатии Витте лежали на стороне державного абсолютизма»[870]. М.М. Ковалевский утверждал, что считать Витте либералом было бы большим заблуждением он «был консерватор в лучшем значении этого слова»[871]. Наконец, видный кадет И.В. Гессен в «Речи» писал: «Какое наивное заблуждение считать его отцом русской конституции Он хотел ограничиться только своим всеподданнейшим докладом»[872].
Пытаясь найти объяснение этой политической двойственности Витте, авторы посмертных статей обвиняли его либо в беспринципности, либо в несоответствии запросам эпохи. «Биржевые ведомости» передавали слова А.Ф. Керенского о покойном: «Если он не делал того, что нужно было делать, то не потому, что не понимал этого, а потому, что не хотел. Потому что, когда он хотел, он всегда находил правильную линию действий»[873].
Чаще всего звучала мысль о том, что он был прежде всего человеком своего времени времени больших перемен в жизни российского общества. Например, П.Б. Струве[874] и А.С. Изгоев[875] полагали, что трудности, стоявшие перед Витте, были непреодолимыми в силу объективных исторических условий. Редактор «Биржевых ведомостей» С.М. Проппер, долгое время сотрудничавший с Витте, отмечал: «За 10 лет он сумел осуществить столько, что создал целую эпоху в развитии русской жизни. Но к извилистым путям принуждал его уклад русской государственности. Тут была его трагедия, да и не только его одного»[876]. Публицист «Одесских новостей» признавал: «Многое в этой большой драме большого человека объясняется, разумеется, общими условиями русской жизни»[877].
Некоторые газеты считали причиной двойственности Витте его политическую слабость и отсутствие идеологической цельности[878]. Общей была мысль о том, что объективная оценка государственной деятельности Витте дело истории и будущих поколений. «Петроградские ведомости», стоявшие на умеренно консервативных позициях, писали: «Он [Витте. Э.С.] был большой горой русской истории: когда стоишь близко у горы, не видишь ее вершины. Витте поймут и оценят, когда годы отделят его от нас. Новый Пимен спокойно взвесит его успехи, порывы, достижения и ошибки»[879].
Даже после смерти сановник оставался объектом критики для всех общественных сил. По мнению советского историка И.Ф. Гиндина, эти некрологи ясно отражали «классовую чуждость» царского министра представителям деловой и предпринимательской элиты империи[880]. Однако ситуация, на мой взгляд, была несколько сложнее. Скорее, можно говорить об открытой критике со стороны этой части общества всей политической системы страны в широком смысле слова. Витте же являлся одним из основных создателей данной системы.
В российской периодике акценты были расставлены по-разному. Для представителей консервативно-монархических сил поступки покойного министра зачастую объяснялись некомпетентностью, злонамеренностью либо какими-то личными неблаговидными мотивами. В глазах же либеральных сил причиной, по которой многие благие начинания Витте не воплотились в жизнь в полной мере, была российская политическая система. Основная мысль этих статей может быть сформулирована следующим образом: в условиях тлетворного консерватизма и косности российской действительности даже такой талантливый, сильный и энергичный министр, как Витте, был обречен на неудачу.
В российской периодике акценты были расставлены по-разному. Для представителей консервативно-монархических сил поступки покойного министра зачастую объяснялись некомпетентностью, злонамеренностью либо какими-то личными неблаговидными мотивами. В глазах же либеральных сил причиной, по которой многие благие начинания Витте не воплотились в жизнь в полной мере, была российская политическая система. Основная мысль этих статей может быть сформулирована следующим образом: в условиях тлетворного консерватизма и косности российской действительности даже такой талантливый, сильный и энергичный министр, как Витте, был обречен на неудачу.