Потому что у меня всего один выходной.
Так отдохни! Не теряет надежды супруг и похлопывает рукой по дивану.
Потом, обещает ему Елизавета и скороговоркой проговаривает пути преодоления чрезмерной зеленцы в многострадальной кухне: Добавить бежевого. Светлые бордюры. Белые салфетки, полотенца и шторы. Разбавить зелень и будет смотреться отлично!
Супруг идти по магазинам не хочет, мотивируя это тем, что ненавидит «этих торгашей» и больше не может мириться с невозможно высокими ценами.
Это Москва! напоминает ему Елизавета и, оставив надежду поднять супруга с дивана, сообщает: Ну я пошла. Постараюсь недолго.
Давай, лапулечка. Приходи скорей.
Елизавета не удостаивает мужа ответом и хлопает входной дверью.
Лиза! кричит он в пустое пространство. Сколько можно?! Неужели трудно попридержать дверь?! Ну как ребенок, ей-богу!
Возмущение по поводу халатного отношения к имуществу быстро ослабевает, и супруг с чувством полного удовлетворения погружается в дрему, не обращая внимания на рев стадиона и возгласы комментатора транслируют футбольный матч.
Хо-ро-шо.
Хо-ро-шо.
Из магазинов Елизавета возвращается вечером, уставшая и поникшая.
Купила что-нибудь, лапуль? приветствует ее супруг и торопится навстречу своему счастью.
Нет, сообщает расстроенная жена и швыряет в сердцах ключи от квартиры.
А что так? Еще не все магазины обошла?
Не обращая внимания на шутливую интонацию супруга, Елизавета протяжно вздыхает:
Безумие какое-то. Ткани-то нужно полтора на полтора, а вместе с работой выходит десять-пятнадцать тысяч или около того. И это везде! Представляешь?! Можно подумать, я не занавески на кухню покупаю, а антикварный гобелен.
А что ты удивляешься? назидательно обращается к ней супруг. Это Москва!
Какая разница! возмущается Елизавета. У каждой вещи должна быть своя цена. И кусок ткани полтора на полтора не может стоить десять тысяч.
Так это же с работой!
Ну и что, что с работой! Там работы-то на двадцать минут: тут подогнуть, там прострочить. Вон машинка. Вот руки. Не боги горшки обжигают! И вообще, дело не в этом.
А в чем?
Ничего нет подходящего
Этого не может быть! не верит супруг.
Может! обрывает его Елизавета на полуслове. Все не то. Весь Ленинский прошла, а без толку. Только время потеряла.
Не расстраивайся, лапуля. Найдем.
Елизавета красноречиво смотрит на выспавшегося мужа и язвительно поправляет:
Не найдем, а найду.
Хорошо. Найдешь, спешно соглашается тот и зовет ее ужинать.
Не буду, отказывается Елизавета и смотрит на свое отражение в зеркале высокой, под потолок, полированной стенки.
А я буду, бормочет супруг и скрывается в кухне.
Чай будешь пить позови, говорит ему жена и указательными пальцами поднимает краешки бровей, отчего глаза становятся раскосыми, лицо приобретает удивленное выражение и кажется немного моложе.
«Чего я хотела-то?» сосредоточенно размышляет Елизавета, разглядывая себя в зеркале. Так и не найдя ответа, она открывает дверцу стенки и внимательно смотрит на содержимое шкафа, невынимаемое годами. «Вспомнила! Елизавета легко хлопает себя по лбу. Тряпки надо достать, завтра стены штукатурить будут в кабинете. Опять грязищу разведут».
Перед нею пестрели какие-то пакеты, некомплектное постельное белье, специально оставленное «на тряпки», коробки с обувью. На всякий случай Елизавета приподнимает крышку одной из них и заглядывает вовнутрь.
Все равно носить не буду, бормочет она себе под нос и рывком вытаскивает коробку. Внимательно осмотрев похороненные в ней туфли, Елизавета сваливает коробку в угол, где копится мусор в ожидании полной ликвидации.
Господи, сколько же барахла накопилось! продолжает она начатую ревизию. Все повыкидываю после ремонта, все равно не пригодится! разговаривает Елизавета сама с собой, ощупывая спрессованные вещи.
Встав на цыпочки, она пытается дотянуться до самой верхней полки, где аккуратно уложены свертки с тряпками, переданные мамой для «технических нужд» во время ремонта. Часть из них из «бабушкиного сундука». Елизавета это знает точно, потому что в прошлый свой приезд сама маму об этом просила. Оставь, мол, когда сундук разбирать будешь
Сразу достать хотя бы один из свертков не получается: Елизавета плюхается на пятки, а потом все-таки вытаскивает из утрамбованной кучи первый попавшийся под руку пакет. В нетерпении она разрывает его и обнаруживает разномастное белье. Надо бы отвезти на дачу, думает Елизавета и пытается засунуть пакет обратно. В результате чего с верхней полки падает соскользнувший от неверных движений сверток и больно ударяет по плечу.
Прилетела! доносится до нее в этот момент возглас мужа. Лапуля, опять сорока прилетела. Может, ей выкинуть что-нибудь?
Елизавета, забыв про приметы, потирает ушибленное плечо и отрешенно рассматривает упавший на пол сверток.
Иду, иду! кричит она мужу, думая, что тот приглашает ее пить чай. Сейчас!
Но вместо этого присаживается на корточки, завороженно глядя на лежащий на полу пакет. Знакомая бумага. Оберточная, пожелтевшая от времени. Местами протершаяся под грубой бечевкой.
Елизавета ловко развязывает узел и пытается развернуть сверток. Он несколько раз переворачивается вслед за движением бечевы и, словно нехотя, приоткрывает свое пахнущее нафталином содержимое. Чувствуя странное томление, Елизавета раскрывает сверток до конца и замирает: там белоснежный тюль. На внутренней стороне оберточной бумаги каллиграфический бабушкин почерк:
Елизавета ловко развязывает узел и пытается развернуть сверток. Он несколько раз переворачивается вслед за движением бечевы и, словно нехотя, приоткрывает свое пахнущее нафталином содержимое. Чувствуя странное томление, Елизавета раскрывает сверток до конца и замирает: там белоснежный тюль. На внутренней стороне оберточной бумаги каллиграфический бабушкин почерк:
«15 июня 1983 года. Отрезано 1,5 метра. Обновить шторы в кухне. Остаток 11 метров».
«8 декабря 1983 года. Отрезано 3 метра. В зал Ляле. Остаток 8 метров».
«15 июня 1989 года. 8 метров. Отдать Лизаньке».
Сейчас 2012-й.
Стоящая на коленях Елизавета прижимает к груди пропитанный запахом бабушкиного сундука сверток и плачет навзрыд от навалившихся воспоминаний: бабушка в синем пальто, вокруг шеи зеленый в белый горох шарфик
Что?! Что случилось?! бросается к ней перепуганный муж и опускается рядом на колени.
Вот тебе и сорока! улыбается сквозь слезы Елизавета, и голос ее рвется почти на каждом слове. Говорила же к вестям.
Супруг, ничего не понимая, смотрит на протянутый сверток.
Сорока! всхлипывая, произносит она и дрожащими губами шепчет: Вот он, бабушкин подарок. Хочешь верь, хочешь не верь.
Татьяна Булатова
Как сказать
Ее и бабушкой-то было невозможно назвать. Поражало, что в свои шестьдесят «с хвостом» она красилась. Да не слегка, а основательно: глаза в сурьме, веки в перламутре, на скулах не по годам яркий румянец, и губы цветут неряшливой фуксией. И не потому, что помада наложена неаккуратно, а потому, что дешевенькая та помада, «копеечная», купленная на первом попавшемся рыночном развале.
Алла Викториновна, а какой у вас любимый цвет?
Сиреневый, довольно отвечает Алла Викториновна, будто кому-то это и вправду интересно.
А чего же на вас зеленое надето?
Так сиреневую блузку я же сегодня утром утюгом прожгла!
Да ну?! дивятся коллеги удивительной способности Аллы Викториновны все время попадать в какие-то форс-мажорные обстоятельства. Вот уж не повезло, так не повезло!
Не повезло! соглашается Алла Викториновна и заявляется на следующий день на работу в целой и невредимой сиреневой блузке.
Коллеги открывают рты, а потом возмущаются:
Объяснитесь, Алла Викториновна! Как же так?! Вы ж эту блузку вчера утюгом прожгли.
Так я же не эту прожгла, оправдывается Алла Викториновна.
Да как же не эту?! изумляется народ.
Да не эту, вам говорю. У меня же две сиреневые блузки!
Две?! морщат лоб коллеги и что-то не припоминают
Две, уверенно подтверждает Алла Викториновна и для пущей убедительности поясняет: Две совершенно одинаковые. Я вообще часто по две покупаю, потому что
Коллеги не дают договорить и обрывают Аллу Викториновну:
Потому что вы врете.
Я вру?! таращит глаза Алла Викториновна.
Вы! рвутся в бой коллеги.
Не хотите не верьте! уходит от дальнейшего спора Алла Викториновна и застывает над своими пробирками: вот уже несколько десятилетий она преподает биохимию в фармацевтическом колледже провинциального города.
Известно, что Алла Викториновна, в отличие от своих сверстниц, не рвется на заслуженный отдых. Поэтому на работе она пропадает круглосуточно, к вящему неудовольствию ближайших родственников.
Мама, ругается старшая дочь, ну сколько можно работать?! Сорвешься! Сиди уже дома, нянчись с внучкой.
Мама! вторит ей сестра. Ты ведь уже бабушка. А внучка тебя не видит. Ты все время с чужими детьми.
Какие же это дети?! оправдывается Алла Викториновна. Это не дети. Это взрослые люди.
Тем более! негодует младшая дочь. Ты тратишь время и расходуешь свои силы на взрослых абсолютно посторонних людей.
Это не посторонние люди! сопротивляется Алла Викториновна. Это мои студенты.
Мама! в один голос кричат сестры. У тебя вечно студенты. И у тебя вечно на нас нет времени. А потом ты обижаешься!
Ничего я не обижаюсь, все-таки обижается Алла Викториновна и застывает в трагическом недоумении над кастрюлей с борщом. А где борщ? Это что, все?
А что ты хотела?! Ты бы еще под утро домой пришла. Хорошо устроилась. Целый день студенты! Целый день программы. Целый день компьютер. Лишь бы домой не идти. Внучка скоро узнавать тебя перестанет.
А зачем ты ее назвала Аглая? задает не в тему вопрос Алла Викториновна.
А как мне, по-твоему, надо было ее назвать? орет младшая дочь.
Ну, хотя бы Аполлинария
Чем Аполлинария лучше Аглаи? вступается за племянницу тетка.
Да! Чем? вторит ей сестра.
Да ничем. Аглая тоже хорошо. Нормально, когда Аглая. Необычно даже
Дочери захлебываются собственной слюной, но ссоры не получается до тех пор, пока не появляется сама Аглая.
Баба, говорит она громко. Ты сегодня зубы в стакан будешь класть?
Не скажу, заявляет Алла Викториновна и выскребывает из кастрюли остатки борща.
Почему? искренно недоумевает вну-чка.
Потому что ты меня зовешь «баба»!
А как надо?
Ну закатывает глаза Алла Викториновна. Зови меня Алла!
Пугачева? уточняет девочка.
Почему Пугачева? удивляется Алла Викториновна. Как моя фамилия?
Как ее фамилия? обращается Аглая к матери.
Реплянко, подсказывает та.
Реплянко? переспрашивает девочка.