По этому перстню тебя будут беспрепятственно пропускать ко мне.
Бормоча слова благодарности, я склонился в поклоне.
С этого дня несколько раз в неделю, когда присылали гонца, я ходил во дворец играть в шахматы. С практикой восстанавливал старые навыки, вспоминались какие-то отрывки из партий Алехина, Капабланки, Карпова, Каспарова.
Окружавшие визиря приближенные наперебой приглашали к себе домой поучить их игре, причем за солидное вознаграждение. Несколько таких предложений я принял, и у меня в кармане впервые с момента пленения зазвенели монеты серебряные дирхемы, ногаты и несколько золотых. Знатные вельможи не гнушались зазвать в свой дом пленного уруса, но мало кто знал, что основное мое умение во врачевании.
Глава 11
Путь домой
Однажды ночью, во внеурочное время, в ворота сильно постучали и зычно крикнули:
Вагиф, по велению визиря тебя срочно вызывают во дворец!
На улице гарцевали на лошадях несколько татар. Вагиф быстро собрался, сел в свою повозку и отбыл.
«Видно, что-то случилось», подумал я.
Немного поворочавшись в своей постели, стал придремывать, когда стук в ворота повторился.
Именем визиря откройте ворота!
Испуганные слуги бросились открывать. Во двор влетел всадник:
Кто здесь лекарь Юрий?
Я поднялся с постели, накинул халат и вышел.
Быстро собирайся и немедля во дворец визиря!
Я понял, что случилось серьезное, быстро оделся и, захватив сумку с инструментами, вышел. Гонец сильной рукой схватил меня за шиворот и помог подняться на лошадь, посадив за собой. Мы поскакали во дворец. Меня провели в большую богато убранную комнату, где я увидел Вагифа, визиря и его советника.
На широкой кровати под балдахином лежал подросток. Даже едва войдя, можно было предположить, что болен он серьезно: на лбу крупные капли пота, на лице страдальческое выражение, лежит на боку, прижимая руки к животу.
Я упал на колени и низко склонился, приветствуя визиря. В нарушение дворцового этикета визирь быстрым шагом подошел ко мне и поднял за руку.
Я узнал, что ты не только умеешь играть в шахматы, но и умелый лекарь. Мой единственный сын и наследник, мой дорогой Мустафа тяжело заболел. Спаси его, и я выполню твое любое желание, иначе Он сделал красноречивый жест поперек горла.
Я подошел к Вагифу, тот был бледен, растерян. Поклонившись визирю, я сказал, что сделаю все, что смогу, а сейчас прошу покинуть комнату. Все, кроме Вагифа, вышли. После беглого осмотра и расспроса Мустафы стало ясно у пациента острый аппендицит. Я сказал Вагифу только срочная операция может спасти мальчика. Тот в страхе отшатнулся:
Никто и никогда в Казанском ханстве этого не делал. Если парень умрет, нам обоим отрубят головы!
Если операцию не делать, он все равно умрет, и мы умрем тоже, а так у нас есть шанс. Спасая его, мы спасаем себя!
После краткого, но мучительного раздумья Вагиф кивнул.
Будешь мне помогать!
Придворный лекарь в страхе попятился, уперся спиной в стену, глаза его выражали страх.
Ты только делай, что я скажу!
Он замотал головой.
Распорядись, чтобы принесли стол и лучше осветили комнату, а также несколько зеркал и веревки.
Все требуемое принесли быстро. Зеркала на веревках я подвесил над столом, рядом поставил подсвечники с горящими свечами. Парня переложили на стол, напоили настойкой с опием, пока лекарство не начало действовать, приготовили инструменты и вымыли руки. Обработав хлебным вином живот, приступили. Разрезав кожу, начал шить кровоточащие сосуды, дальше рассек клетчатку и мышцы, снова начал перевязывать шелком сосуды. Парень стонал, напрягал живот. Долго он не выдержит; если будет кровопотеря или болевой шок, от которого он может умереть, мы надолго его не переживем.
Свет тускловатый, свечи мерцали, но моя придумка с зеркалами хоть как-то помогала осветить операционное поле. Наконец я добрался до аппендикса. Отросток был воспален, выглядел, как мешочек с гноем, слава богу, до перфорации дело не дошло. Осторожно наложил круговые швы и пересек аппендикс, вытащил его из живота и отбросил. Вагиф, широко раскрыв глаза, вовсю смотрел на ход операции, стараясь ничего не упустить. Его участие ограничивалось в подаче инструментов по моей команде.
Проревизировав брюшную полость, я послойно ушил рану. Еще раз протерли живот хлебным вином и наложили повязку. Отмыв от крови свои руки, осторожно перенесли парня в кровать. С его губ иногда срывался стон, но в целом парень держался молодцом. По моим прикидкам, на операцию ушло чуть больше получаса. Да больше парню и выдержать было бы тяжело. Теперь бы его выходить, сделано только половина дела. Это была моя первая аппендэктомия в новой ипостаси, даже в Рязани, в лучших условиях, мне не приходилось ее выполнять. Мы устало уселись по обе стороны кровати, помолчали.
Юрий, ты великий лекарь. Я нигде даже не слышал, чтобы выполняли такое!
Я усмехнулся. Как приперло, так и имя вспомнил. Ночью мы вдвоем не сомкнули глаз, я посматривал не кровит ли повязка. Вагиф промакивал пот со лба Мустафы. Намучившись, парень забылся беспокойным сном. С первыми криками муэдзина в комнату быстрым шагом вошел визирь. Свита, как я успел заметить, осталась за дверью. Кинув взгляд на спящего сына, визирь спросил:
Будет жить? Ему лучше? Я вижу, он спит.
Да, мы убрали гной из его живота, теперь его жизнь в руках Аллаха, ответил я и показал на удаленный аппендикс.
Если что-то надо, только скажите страже у дверей, а сейчас поешьте, вам нужны силы.
По хлопку ладоней в комнату вошли слуги, внося подносы с едой.
Мальчику пока ничего не давать, даже пить, только когда я разрешу!
Визирь кивнул:
Слуги будут делать только то, что скажешь.
Мы поели, и подносы унесли. Мы с Вагифом договорились меняться через некоторое время, он был уже достаточно опытен, чтобы почувствовать внезапное ухудшение. Что проку было сидеть вдвоем, если нам придется сидеть у кровати Мустафы не одни сутки. Без отдыха наших сил более чем на два-три дня не хватит. Не мудрствуя лукаво, я улегся на пол на ковер и тут же заснул сказалась усталость и нервное напряжение. Поспать удалось часа четыре разбудил Вагиф, я испуганно вскинулся думал, с оперированным чего стряслось. Подошел к Мустафе дыхание было ровным, лоб на ощупь обычной температуры, шов не кровил, парень спокойно спал сказывалось влияние опиума. У Вагифа слипались глаза, и стоило мне указать ему на ковер, как он тут же упал и уснул. Так, по очереди меняя друг друга, мы провели трое суток. Парень явно выкарабкивался меньше стал спать, просил кушать, потихоньку его стали поднимать на высокие подушки в полусидячее положение. На четвертый день на лице появилась улыбка, и мы осторожно посадили его в постели. Мустафа попросил книгу, и по нашей просьбе ему принесли какую-то книгу на арабском. Вообще, парень был спокойным, хлопот капризами не доставлял. Несколько раз на дню заходил сам визирь вечером сидел дольше, утром несколько минут. Видно было, что улучшающееся состояние сына успокаивало отцовскую душу, на его властном лице, когда он разговаривал с сыном, мелькала улыбка.
Через пару дней я осмотрел рану и, признав состояние удовлетворительным, снял швы.
Еще медленно, сказывалась слабость, парень начал ходить по комнате. Я решил продлить наблюдение еще на два-три дня. Дела быстро шли на поправку, и к пятнице, дню отдыха мусульман, мы с удовлетворением доложили визирю, который успел проведать сына, что мальчик здоров, в нашем наблюдении не нуждается. Визирь слегка склонил голову и спросил Вагифа:
Что желаешь за труды?
Вагиф, ничтоже сумняшеся, попросил дом. Визирь благосклонно кивнул и повернул голову ко мне:
А ты, урус?
Свободы!
А разве ты не свободен? Я не вижу на твоем ухе серьги, ты свободно ходишь по Казани, с тобой рады сыграть в индийскую игру самые видные вельможи, одет ты почти как Вагиф. Что же тебе надо?
Достойный визирь, даже если птичка сидит в золотой клетке и ест отборное зерно, это не заменит свободу. Я спас жизнь твоему сыну, и у меня тоже есть семья в Рязани, кто позаботится о моем сыне?
Упоминание о сыне подействовало. Видно было, что отпускать ему меня решительно не хотелось, но не сдержать данного слова уронить честь.
Достойный визирь, даже если птичка сидит в золотой клетке и ест отборное зерно, это не заменит свободу. Я спас жизнь твоему сыну, и у меня тоже есть семья в Рязани, кто позаботится о моем сыне?
Упоминание о сыне подействовало. Видно было, что отпускать ему меня решительно не хотелось, но не сдержать данного слова уронить честь.
Хорошо, урус! Вот тебе золотой дирхем, мой перстень послужит тебе пропуском, я тебе дам тамгу, чтобы стража не задержала, отправляйся к себе домой.
Я низко поклонился и как мог поблагодарил визиря, тот усмехнулся и вышел. Ко мне подскочил Вагиф и стал уговаривать остаться:
Ты же видишь, как к тебе относится визирь, я тебе отдам старый дом, мы вместе будем врачевать.
Я отказался и, попрощавшись с Вагифом, пошел к пристани. Сумка с инструментами была при мне, в кармане звенела ранее заработанная мелочь, а больше никакого имущества у меня не было, ни с кем здесь я близко не сошелся чужой город, другое вероисповедание, и прощаться мне было не с кем.
У причалов стояло несколько судов, в двух из них я опознал русские ладьи. Подошел поближе, на палубе бегали русские люди, перетаскивая в трюм бочки и тюки.
Кто владелец или кормчий?
С кормы спустился мужчина с покрасневшим, продубленным солнцем и водою лицом.
Почто кричишь, басурманин?
Да русский я, русский. На судне домой хочу попасть.
А одежда почто татарская?
В плену я был, вот одежда ихняя, ты не волнуйся, деньги за провоз у меня есть.
Да нет, паря, мы вниз по Итилю идем, к Астрахани. Не по пути тебе, вон вишь, ушкуй стоит, вот он вверх идет, к Москве-городу, у них спросись.
Я подошел к ушкую, навстречу по сходням быстро сбежал купеческого вида щуплый чернявый мужичок.
Чья ладья, мил-человек?
Моя, чего надобно?
Да вот не возьмешь ли на Русь, вон с той ладьи сказывали, до Москвы идете.
Завтра отплываем, а сколько вас да велик ли груз?
Один я, все вещи со мной.
Татарин, что ли?
Русский, одежда только татарская.
Ежели с харчами, то возьму монету серебром.
Купец помял в кулаке бородку.
А не беглый? Мимо татарских застав проплывать будем, живо скрутят.
Нет, у меня и тамга есть.
Ну коли так, приходи поутру, к отплытию.