Слишком дорогой подарок, сказала я. С одежды посыпалась земляная пыль.
Бери. Завтра с утра я за тобой зайду, и мы постираем вещи.
Хорошо, сказала я тихонько.
Лена отвернулась от меня и перестала меня замечать. Я немного постояла и пошла вниз, к себе.
Я спустилась. Убирала «свою» комнату и прислушивалась. Несколько часов было тихо, потом ощущалось непостоянное присутствие людей они приходили, уходили; звякала посуда, раздавались голоса. Ближе к ночи звуки сверху стали громче не похожие на живые звуки города. Странные. Звуки похоронной процессии, застолья, поминок и поездов метро, гудящих в туннелях. Прошлой ночью я их уже слышала. Спала я плохо, даже во сне я ждала утра. Утром придёт Лена. Я жду её, как, как кого, не знаю, кого, в общем, жду.
Сезон пескаСезон песка, сказала она.
Я не поняла.
Сейчас сезон песка. Умывайся, сказала она.
Я огляделась вокруг: на неровной, грубо сколоченной скамье, вдоль стены длинной полутёмной комнаты стояли вёдра. Пол, засыпанный песком, поскрипывал, постанывал под ногами при каждом шаге. Моя новая подруга, похоже, веселилась и досадовала одновременно, я продолжала стоять столбом: мне было хорошо видно, что во всех вёдрах песок.
С вечера натаскали, сказала она, через несколько дней придёт наша очередь, я кивнула. Но по-прежнему ничего не понимала.
Ну, чего ждёшь? она посмотрела в мои растерянные глаза и решила, видимо, что спектакль не задался и со мною неинтересно. Она махнула рукой и, не обращая на меня внимания, скинула одежду: сняла свою заляпанную вишнёвым соком кофту. «Чего она так её любит, подумала я, тут полно вещей выбрала бы себе что-нибудь получше», а потом поняла, что это её кофта из её прежней жизни, не чужая, а её личная, я бы тоже ни за что не рассталась со своими туфлями из прежней жизни. Прохладно, она обернула кофту вокруг бедер, как мы в школе в лагере делали, и подошла к ближайшему ведру. Я пошла за ней и стала тупо делать, как она. Сняла свою кенгурушку, она так и пахнула бомжеватым теплом когда долго носишь одну вещь, какой бы ты ни был чистый, вещь всё равно начинает благоухать бомжом прогорклым человеческим салом. А уж чистой я не была не мылась я с тех пор, как подруга законная узбека-таджика не навешала мне люлей, не надавала мне по щам, и я упала у них в подвале и разбила висок, теперь мне стало понятно, что они испугались, завернули меня в синее солдатское одеяло и вывезли на заброшенное кладбище и забросали ветками.
Я встала у соседнего ведра. Она зачерпнула песок ладошкой как воду и повернулась лицом в комнату чтобы использованный песок не попадал обратно в ведро, а падал на пол. Я сделала то же. Песок был чуть влажный и холодный.
А почему не водой? на середине фразы я поняла, что это глупый вопрос.
Сезон песка, повторила она устало.
Злость в голосе. Ей лень тратить на меня силы, их и так немного осталось.
Я старательно кивнула и стала растирать тело острым холодным песком.
«Такой песок странный», подумала я.
Осторожно, сказала подруга, песок острый, режет не хуже бритвы. Вот пойдём за ним, сразу станет ясно.
Я опять кивнула. Похоже, мне тут и язык не нужен. Никто меня ни о чём не спрашивает, никто о себе не рассказывает, а пытаешься спрашивать о прежней жизни, делают такие лица, будто я на высоком приёме разговариваю матом.
Я набрала пригоршню и с силой, с непонятной злобой стала тереть стонущую кожу.
Больно? Я постеснялась сказать: да, и замотала головой, Тогда продолжай тереть, сказала она.
Я пожалела, что соврала из гордости песок падал с моей груди и плеч уже бледно розовый от крови.
Хватит, сказала она, а то всю кожу сдерёшь.
Новая вырастет, хотела сказать я, но поперхнулась словами, заметив её белый сжатый, будто плашмя закрытый горячим ножом рот.
Она помылась песком не до крови, как я. Её серая кожа порозовела, матово засияла.
Она высыпала остатки песка из ведра и поставила его на пол у двери.
Закончишь с первым ведром, пустое поставишь в моё, сказала она.
Я так и сделала. Она подошла к другому ведру и, раздевшись, снизу проделала тот же ритуал.
В щели барака сочился сумеречный свет. Я уже привыкла, что здесь никогда не светит в открытую солнце, никогда не бывает чётких теней.
Облака мутные какие-то, вместо них туман клочкастый, зависший над сумеречной землёй.
Наша кожа стала розовой.
Я надела выстиранную в песке кофту-кенгурушку теперь одежда пахла чистым речным песком. Чистая кожа приятно горела.
Хорошо, сказала я.
Она молча кивнула. Мы поставили пустые вёдра одно в другое у двери.
Пошли, сказала она. Завтрак. Если еда не пойдёт не ешь.
«Как в пансионате», подумала я, стараясь идти в ногу с ней, но немного приотстав, потому что мне хотелось быть вежливой с ней, не выглядеть выскочкой, я сама не люблю, да и кто любит выскочек.
Река«Если еда не пойдёт не ешь», сказала Лена. «Куда она должна пойти», хмыкнула я про себя. Что за ерунда. Но когда я посмотрела на «еду» я поняла такая еда точно не пойдёт. Я просто сидела рядом с Леной, пока она ела. После завтрака, где я так ничего и не съела, я уже чувствовала себя совсем хорошо. Что я как маленькая хожу хвостом за своей новой подругой. Почему они моются песком? Неужели рядом нет воды? Я решила пойти на разведку, посмотреть, что вокруг. Я хорошо ориентируюсь на местности, то есть ориентировалась. В школе и институте любила ходить в походы. Я найду реку, я была в этом уверена!
Я вышла из дома, перескочила канавку, пошла по дороге, справа то самое кочковатое поле, по которому я ползла к дому, после того, как очнулась, заваленная ветками. Поле потихоньку начинает спускаться вниз, идти мне легко, лужи между головами кочек высохли, и я легко прыгаю с одной кочки на другую. Чувствую по рельефу местности, что река должна быть там, за полем, в низине.
О, счастье! Внизу показалась река, она прячется в зарослях травы, в кустарниках, в огромных, высоких, как дерево, зарослях сухого репейника, в круглых, облетевших под ветром ивах, и блестит серебром.
Я принесу нашим настоящей воды я крепко обнимаю голубую пятилитровую бутыль с наклейкой «Шишкин лес». Принесу целую бутыль представляю, как они радостно удивятся, обрадуются, будут хвалить меня: молодец, нашла воду, если бы не ты, мы так бы и умывались песком, вот как они скажут!
Я прибавила шагу пологий спуск, коварный так и хочется побежать, я не удержалась и побежала, земля бросалась мне под ноги, я испугалась, что не смогу затормозить до воды несколько метров. Мне не удалось сбавить скорость, тогда я с размаху оттолкнулась от берега, на секунду мне показалось, что сумерки немного разредились: ещё чуть-чуть и ослепительно блеснёт солнце, и полетела над серебряной блестящей водой сейчас я погружусь в плотную, но подвижную, легко раздвинувшуюся подо мной воду, и больно ударяюсь пятками, будто спрыгнула с пятого этажа.
Песок. Я покатилась по песку. Не сломала ли я ноги. Я перевернулась несколько раз. Ощупала себя. Цела.
То, что я приняла за воду, оказалось песком, лежащим меандрами, как русло любой реки в средней полосе.
Я лежала на песчаной чистой реке, как опавший лист, как щепка, как дохлый кузнечик, и глядела сухими, как песок, глазами в сумеречное небо.
Так вот где они берут песок. Не пускали меня, чтобы я не расстраивалась, чтобы, как и раньше думала, что есть где-то река, не брали меня с собой за песком, а Ленка даже выдумала сезон песка, чтобы я надеялась, что будет сезон дождей.
По моим ресницам гулял ветер, а серое небо надо мной тоже, как и я, не могло плакать, просто мы молча смотрели друг на друга, напрасно ожидая перемен.
Я перевернулась на живот, тяжело встала на колени и набрала, режа ладони, всё-таки он острый, полную пятилитровку песка. И пошла к дому.
К несчастью, я теперь знаю, почему они умываются песком, лучше бы я по-прежнему мечтала о сезоне дождей. И к сумеречному серому туманному небу я привыкаю.
После неудачи с рекой Лена стала относиться ко мне с долей уважения, а не только с жалостью. Терпеть не могу жалость. Я целый день ходила, если не королевой, то хотя бы человеком, и очень устала от напряжения.
АлексИ всё равно меня тянуло к реке. Обида и разочарование, что река оказалась песчаной, прошли, и мне опять захотелось туда пусть на сумеречном небе нет солнца, пусть птицы не поют над кочковатой низиной, пусть, но даже песчаная река и тусклый свет в прогалах облаков и жухлая трава, и голые, без листьев, ивы по берегам всё лучше, чем холодный и осыпающийся, пахнущий затхлостью, тленом, протухшим мясом и раздавленными насекомыми странный дом.
Лена не разрешала мне две вещи есть их продукты, да мне и не хотелось сколько дней я не ела не помню, и ходить за реку. Конечно, при первом удобном случае я пошла. До реки я дошла быстро видимо, я окрепла, отдохнула, выспалась я спокойно спустилась по пологому «нашему» берегу, перешла реку и встала у крутого противоположного берега. Хрен заберёшься. Я подпрыгнула. Без толку. Я пошла вдоль берега может найду не такой крутой участок или дерево, хоть за что-нибудь уцепиться. Через пятьдесят метров я нашла устье ручья, когда-то впадавшего в реку, и полезла, цепляясь за жухлую траву вдоль русла; я взбиралась выше и выше и, когда уже оставался буквально последний рывок, схватилась за кустарничек и попыталась подтянуться на меня упало что-то тяжёлое это тело молодого мужчины и я в обнимку с ним опять скатилась в ложе песчаной реки. Мужчина будто спал редкое дыхание и практически неслышное сердцебиение.
Я хорошо помню, как сама ползла по полю с искусственными цветами на кочках, и решила помочь парню. Я положила его на чистый песок и растёрла лицо до слабо розового цвета, какой он красивый волосы волнистые, брови густые, низко расположенные над глазами будто он всё время хмурится, длинные ресницы и ужасно красивые губы, мне даже захотелось его поцеловать. Я принялась массировать его холодные руки, красивые, белые, он что компьютерщик, что ли? Потом я растёрла его ноги это почти бесполезно джинсы плотные. Я подумала, что если я притащу его к дому то наши помогут ему.
Я боец по натуре как мама моя была, тоже боец, и я помнила её рассказы, как она в юности на соревнованиях тащила на себе подругу тяжелее себя, и не только её, но и обе винтовки и свою и подруги, и я была, как бы сказать готова сделать то же самое. Повторить её подвиг. Если мамина подруга была так же, как этот парень, в бессознательном состоянии то я понимаю, как трудно это было.
Он лежит на спине такой беззащитный и красивый, такой далёкий.