Если у него не укорочен ремень, то я справлюсь. Я расстегнула и вытащила конец ремня длинный, может, и получится. Вынула его из шлиц, оставив только по бокам, и устроила парня на боку, ремень и руки его положила на песок перпендикулярно телу, легла рядом с ним, как ложки в коробке, повторила все его изгибы и застегнула ремень, затянув как можно туже. Получилось. Потом я положила свою голову на его руку и сверху положила на свою шею его вторую руку. Будто он меня обнимает за шею или положил руки мне на плечи, но всё это, лёжа на боку. Потом я перевязала его руки его же шарфом, крепко, перевив шарф вокруг предплечий несколько раз будто я в кольце его рук и полежала ещё, наслаждаясь близостью, чувствуя своей спиной его грудь и попой его живот. Мы лежали, будто спящие молодожёны. Ну, хватит. Я прижала к себе его непослушные руки-плети и перевернулась на живот. Парень пристёгнут и теперь лежит на мне сверху. Хорошо. Теперь самое трудное. Я отжалась, встала на руки. Отлично. Почти «планка» вдвоём, теперь надо встать на колени. Я подтянула сначала одно, потом второе, теперь я стою на четвереньках с парнем на спине. Интересно, как это выглядит со стороны. Теперь потихоньку, потихоньку, не спеша, я поползла в сторону дома.
Мне показалось, что Лена чуть не грохнулась в обморок, когда увидела Алекса. Откуда я знаю, что его зовут Алекс да тут всё просто в кармане у него нашлись права. Александр. Я вообще люблю людей с таким же как у меня именем, а Алекс такой душка.
Я ходила за Алексом, как медсестра за раненым. Умывала песком, выносила из дома на улицу. Лена скептически наблюдала за моими тщетными стараниями поднять его на ноги с улыбкой всезнайки или она сама пробовала кого-то выходить, боже, меня, меня она пытается выходить, только другими, не моими методами. Но Алекс всё равно умер. Почему-то мне показалось, что Лена обрадовалась, когда он умер.
Что ты плачешь, может, для него так лучше? резонно спросила она.
Я пожала плечами.
Мужчины отнесли тело Алекса в поле, где кочки с букетами искусственных цветов, и когда на следующий день я пошла положить Алексу цветы тела там уже не было.
Я плакала целый день. И решила лечь спать пораньше. Какое-то время я лежала в своей комнате и слушала, как в доме ходят люди, слушала, как этажом выше гремят тарелками, поют песни, говорят речи, поднимают, не чокаясь, тосты, как принято в этом доме. Как на поминках. Здесь все трапезы проходят как поминки. Я задремала. Перед глазами неслись картинки, переходящие друг в друга, я перестала следить за ними, и они рассыпались.
Мне приснилось, что мне навстречу идут родители. Очень высокий отец и маленькая, ему по подмышку, мама. Нарядные. Она в чёрном платье с белой манишкой, платье обтягивает миниатюрную фигурку, её светлые волосы, завитые кудряшками, стоят вокруг головы как платиновый нимб, мама в туфельках на каблучках, в тонких чулочках со швом. Настоящая Золушка, чем-то напоминает Янину Жеймо. Мама окончила авиационный институт. Вышла замуж за инженера и работает с ним в одном конструкторском бюро. Отец в голубой рубашке с воротником апаш, в тёмном костюме. Отец в нём такой стройный и высокий, и движется плавно, как жираф будто слегка замедленно.
Мне приснилось, как они идут вдоль нашего старого розоватого кирпича дома с маленькими, в две комнаты квартирками, а я стою и от радости не могу двинуться с места и просто жду, когда они подойдут ко мне. Они молодые, а я уже взрослая. Я делаю шаг навстречу, и они тут же поворачиваются и уходят быстрым шагом, я слышу, как мать одёргивает отца: не ходи, и они убегают. Почему, почему они убегают? Я всегда просыпаюсь в слезах, когда они снятся мне. И в этот раз я проснулась в слезах. Я завернулась поплотнее в своё колючее солдатское одеяло и попыталась насладиться ощущением ото сна и хоть ненадолго сохранить ускользающее сонное тепло.
Но надо вставать.
Умываться песком.
Жить. Существовать дальше.
Непонятно зачем. Непонятно для чего.
Сезон песка. Постоянный дождь из мелкого-мелкого песка тоненько шуршит по трубам. Песок собирают для умывания. Наполняются вёдра. Речной, что притащила я, хранится у Лены, когда надо постирать что-то ценное шёлковые вещи, например, или почистить её золотые украшения, они здесь почему-то быстро чернеют. Лена иногда странно посматривает на меня, будто жалеет или слегка завидует, но я не спрашиваю у неё, почему. Боюсь ответов.
Опавший листСколько времени я живу в этом странном доме? Почти каждую ночь мне снятся родители. Иногда я вижу их так близко, что могу потрогать, но и во сне я помню, что они ушли, как говорится, в мир иной. И я не могу побороть страх перед мертвецами и обнять их во сне. И ещё во сне я чувствую вину за то, что боюсь их, боюсь перейти в их мир. После сегодняшнего сна я ходила как пьяная. Не могла ни на чём сосредоточиться. Я слонялась по дому в поисках чего? Не знаю. Что-то хотела найти. Что-то хотела понять, но мне это никак не давалось. Пришла Лена. Она будто взяла надо мной шефство с тех пор, как водила меня в первый день умываться песком.
Сегодня я поведу тебя на праздник.
Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра», засмеялась я.
Она посмотрела на меня как на расшалившегося ребёнка.
Ты слушай меня внимательно, я говорю тебе важные вещи, если ты хочешь вернуться туда она махнула как-то неопределённо в сторону реки, то ничего не ешь на празднике, она горько улыбнулась. Задумалась. И вдруг спохватилась:
А ты ничего не ела с тех пор, как попала сюда?
Нет, помотала я головой.
А не хочешь?
Нет. Не хочу.
Это хорошо, загадочно сказала она. Не забудь, вечером на празднике ничего не ешь. И вообще, нигде ничего не ешь в этом доме. Поняла?!
Сегодня я поведу тебя на праздник.
Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра», засмеялась я.
Она посмотрела на меня как на расшалившегося ребёнка.
Ты слушай меня внимательно, я говорю тебе важные вещи, если ты хочешь вернуться туда она махнула как-то неопределённо в сторону реки, то ничего не ешь на празднике, она горько улыбнулась. Задумалась. И вдруг спохватилась:
А ты ничего не ела с тех пор, как попала сюда?
Нет, помотала я головой.
А не хочешь?
Нет. Не хочу.
Это хорошо, загадочно сказала она. Не забудь, вечером на празднике ничего не ешь. И вообще, нигде ничего не ешь в этом доме. Поняла?!
Хорошо, сказала я, не буду.
Я обрадовалась мне скучно, я хочу к людям. Мне надоело с завистью слушать звуки застолья выше этажом, когда я безуспешно пытаюсь уснуть.
Наконец-то, сегодня меня примут в общество, я вроде как дебютантка на балу. Я стала думать, в чём пойти? На мне подаренный Леной костюм. Я сама выстирала его чистым песком, это было трудно, потому что он застревает в тонком джерси. Но стирать песком замечательно, потому что вещи не садятся. Даже не хочу думать, откуда здесь эти вещи и почему они пропитаны мелкой как пыль землёй
Я очень чутко прислушивалась, чтобы не пропустить начало вечера. Прошелестели по лестнице шаги я выглянула, но никого не увидела. Потом я услышала, как звякают тарелки, когда их ставят на стол, звон приборов, ровный гул светских разговоров. «Пора», решила я. Поднялась на этаж, вошла и скромно встала, прислонясь к стене.
Лена была будто раненый солдат, выполняющий свой долг радушной хозяйки через силу, на одной только стальной воле; гости бесшумно перемещались и казались бестелесными, полупрозрачными. Я чувствовала себя невидимкой никто не обращал на меня внимания. Для меня всё равно не нашлось места и, помня, что Лена велела мне ничего не есть, я после пяти минут наблюдения за гостями так же тихо и незаметно слиняла оттуда. Что я почувствовала? Что они не приняли меня. Пока. И что я не знаю, хочу ли я этого. Я почувствовала себя как опавший лист на пустой дороге, будто ветер унёс меня, жалкий опавший лист, закутав облаком серого мелкого пепла. Никому не нужный, сухой, он никогда не я не смогла додумать эту мысль, побоялась.
На следующий «день» многие, что не замечали меня на вечеринке, кивали мне, некоторые даже слегка улыбались. А Лена опять преподнесла мне сюрприз: вместе со своим парнем притащила очень высокий, узкий и глубокий книжный шкаф, старый, такие делали ещё до моего рождения, с дверцей толстого зеркального стекла с фаской по краям. Как они только его допёрли?
Зачем? спросила я.
Ты будешь в нём спать.
Час от часу не легче.
«Как Белоснежка в гробу со стеклянной крышкой», подумала я.
Ага, точно, сказала Лена.
ТениНе знаю, сколько я прожила в доме, прежде чем мне стали попадаться тени, даже не скажешь, что на пути, нет, они никогда не встречались со мной лицом к лицу. Наоборот, они изредка мелькали на периферии зрительного поля, и тут же, будто заметив моё внимание, исчезали. Чтобы не вспугнуть, я даже стала делать вид, что не вижу их. Я старалась не фокусировать на них взгляд, напротив, если я замечала движение тени, то нарочно смотрела в другую сторону, не поворачивая, впрочем, головы. Если я впивалась глазами в центр и гнала внимание на края, тени не успевали убежать, и мне удавалось рассмотреть манишку в вороте чёрного платья, или полу пиджака, или рубашку с воротом апаш, но тени быстро обнаруживали мою слежку и смывались. У меня слезились глаза и кружилась голова, и рассмотреть фигуры подробнее я не могла. Я решила, что обязательно должна рассмотреть их, будто от этого зависела моя жизнь. Я ложилась в свою постель лежащий на задней стенке книжный шкаф, больше похожий на гроб, и строила планы, как мне застигнуть неуловимые тени врасплох.
Иногда мне казалось, что я совсем сошла с ума. Лежу в недостроенном или полуразрушенном доме в книжном шкафу, завернувшись в «своё» синее солдатское одеяло, его я тоже прохлопала в сером песке, похожем на острый колючий пепел. Как раньше, когда отдать в химчистку вещь стоило ненамного дешевле, чем купить новую выносили ковры на свежевыпавший, такой же колкий, как этот песок, снег и наметали на него веником снега и ходили, топая по нему, и сметали ставший серым снег и вновь наметали, пока снег не становился таким же белым, как на целине. Сначала это делали, не стесняясь днём в воскресенье, а потом почему-то стали делать синими зимними вечерами, когда вокруг фонаря на него, как мелкие мотыльки на жёлтый свет, летели хлопья снега.