«Что ж, Саша подумал Николай Андреевич. Это тебе тоже зачтётся. Испрошу ответа при встрече. А она будет скорее, чем ты думаешь».
Отсюда Чистяков уже не скрывался. По дну промоины шла ровная цепочка следов с приметными гвоздиками на каблуке. Она привела Пашутина к Знаку. Конечно, хороший, опытный оборотень всегда может сменить облик с человеческого на звериный без помощи рисунков и символов. Но это требует значительных затрат Силы и если её нужно беречь, то следует воспользоваться помощью рунной магии. Это та малая толика чародейства, которая досталась Детям Протея. Не то, что вампирам или людям-волшебникам Часто оборотни оставляли Знаки, как путь для отступления, если предполагались нелёгкие испытания и схватка. Николай Андреевич сам много раз чертил Знак, но такого ещё не видел.
Никогда раньше высший оборотень не пользовался пентаграммой.
Чистяков вырезал на дёрне звезду, соединив прямыми линиями углы правильного пятиугольника. В «голове» звезды была начертана руна «манназ», у двух «ног» «одал» и «перт». В центре, на пересечении линий Силы», торчал черен ножа. Того самого финского ножа, которым недавно играл прапорщик. Да, в этот раз ему не понадобилось мазать клинок собственной кровью. Корнет Задорожний подвернулся как нельзя кстати.
Ротмистр потянулся, чтобы выдернуть нож. Это первейший способ разрушить Знак, превратив его из магической схемы в обычный рисунок на земле. Но едва его ладонь оказалась над линиями, образующими пентаграмму, неведомая сила свела пальцы судорогой. Боль ударила в локоть и дальше плечо. Потемнело в глазах, рука повисла плетью. Николай Андреевич отшатнулся, припал на одно колено. Что-то ранее невиданное, незнакомое, чуждое Детям Протея.
Ротмистр потянулся, чтобы выдернуть нож. Это первейший способ разрушить Знак, превратив его из магической схемы в обычный рисунок на земле. Но едва его ладонь оказалась над линиями, образующими пентаграмму, неведомая сила свела пальцы судорогой. Боль ударила в локоть и дальше плечо. Потемнело в глазах, рука повисла плетью. Николай Андреевич отшатнулся, припал на одно колено. Что-то ранее невиданное, незнакомое, чуждое Детям Протея.
Зеир Анлин?
Или печать Бафомета?
Если последнее, то плохо дело
Колдовство, подвластное тамплиерам, восходило к культу Древних. С ними опасались связываться даже высшие кровные братья.
Но это не значит, что нужно сдаваться и опускать руки, как бы они ни болели и как бы ни хотелось развернуться и бежать без оглядки.
Некоторое время мгновения или минуты, кто знает? Николай Андреевич собирался с силами, а потом упал на живот, вытягивая вперёд руки.
Боль пронзила тело, вышибла воздух из лёгких, словно удар кувалды. Теряя сознание, чувствуя, как останавливается сердце, сжатое спазмом, ротмистр толкнул от себя рукоять ножа, выворачивая его из земли.
В тот же миг чары разрушились.
Пашутин с трудом перевернулся на спину и лежал, со свистом втягивая воздух пересохшим горлом. Он провернул опасный трюк, в успехе которого не был уверен изначально. Оказаться в чужой пентаграмме, настроенной на изменение тела, чревато необратимыми процессами. Даже сейчас, он чувствовал, как зудит кожа и ноют суставы первый признак начинающегося обращения. Кем он мог бы стать, если бы нож не поддался сразу или рунная магия оказалась сильнее? И как потом оборачиваться в человеческое тело? В обществе Детей Протея сохранялись воспоминания о случаях, когда тот или иной из собратьев навеки оставался в зверином облике. Некоторые не выдерживали и сходили с ума, превращаясь в кровожадное чудовище. Их пришлось ликвидировать. Ротмистр никому не мог бы пожелать их участи, а тем более, самому себе.
Когда дыхание восстановилось, а сердце перестало мчаться вскачь, будто жеребец перед степным пожаром, Пашутин поднялся. Колени ещё дрожали. С каким-то непонятным остервенением и совершенно не присущим ему чувством гадливости ротмистр стёр ногами, втоптал в грязь рисунки, как самой пентаграммы, так и сопутствующих рун. Поднял нож.
После такого приключения вопрос чертить или не чертить Знак? даже не стоял. Сейчас на счету будет каждая крупица силы. Чистяков чтобы он ни замыслил без боя не сдастся.
Николай Андреевич выбрал более-менее ровную площадку на земле, слегка утоптал её, клинком финского ножа начертил громовое колесо с восемью лучами, загнутыми противосолонь. Добавил руны «Ингви» и «гебо». Проткнул подушечку большого пальца на левой руке, выдавил несколько капель на каждую руну, а остатки размазал по лезвию ножа.
Ну, что ж Всё готово.
Только никогда раньше высший оборотень, универсал, способный принимать облик любого зверя, лишь бы вес его был близок к человеческому, уважаемый член сообщества Детей Протея, занимающий почётное место в Верховном Совете Российской Империи, не волновался так сильно, активируя Знак. Будто мальчишка, впервые обросший шерстью и напуганный неожиданным открытием.
Но, сколько не оттягивай начало, а деваться некуда.
Он выдохнул и с размаху воткнул нож в середину рисунка, туда, где у громового колеса могла быть ось.
Готово!
Осталось только раздеться. Были случаи, когда оборотни прыгали через Знак в одежде, Вспоминая о них, запутавшимися в рукавах и штанинах, собратья немало смеялись и пересказывали забавные случаи ученикам. Казачье обмундирование Чистякова валялось в нескольких шагах беспорядочной грудой. Николай Андреевич не стал уподобляться и, аккуратно расстелив шинель, сложил туда всё от сапог и венгерки до егерского исподнего. Винтовку и браунинг пристроил сверху, прикрыв от сырости полой шинели. Теперь он стоял в чём мать родила, лишь на шее, на кожаном гайтане висел костяной амулет выгнувший спину кот с человеческой головой. На стылом ветру тело сразу озябло, покрылось мурашками.
Вздохнув, Пашутин снял амулет, засунул в карман шинели.
Пора.
Он несколько раз взмахнул руками, разминая плечи, трижды присел, поворочал головой вправо-влево. Очень важно не получить растяжения в самом начале.
Вот теперь точно пора.
Без разбега Николай Андреевич прыгнул вперёд, через нож.
Уже в воздухе он почувствовал, как захрустели суставы, острой болью отозвались связки, заныли зубы, через кожу рванулась густая жёсткая шерсть. Оборачиваться не так-то просто, как кажется читателям книг-страшилок. Изменяются кости черепа и челюстей, вытягиваются или, наоборот, сжимаются конечности. Даже хребту достаётся, ведь у ходящего на двух ногах и на четырёх он испытывает разные нагрузки. А ещё, извините, у оборотня отрастает хвост. Даже, если он медведь. Пусть маленький, но отрастает.
Вот теперь точно пора.
Без разбега Николай Андреевич прыгнул вперёд, через нож.
Уже в воздухе он почувствовал, как захрустели суставы, острой болью отозвались связки, заныли зубы, через кожу рванулась густая жёсткая шерсть. Оборачиваться не так-то просто, как кажется читателям книг-страшилок. Изменяются кости черепа и челюстей, вытягиваются или, наоборот, сжимаются конечности. Даже хребту достаётся, ведь у ходящего на двух ногах и на четырёх он испытывает разные нагрузки. А ещё, извините, у оборотня отрастает хвост. Даже, если он медведь. Пусть маленький, но отрастает.
Перелетев через Знак, мягко приземлился на все четыре лапы косматый пёс, похожий на кавказскую овчарку из тех, что в одиночку не побоится пойти против стаи волков. Для Николая Андреевича, как для оборотня-универсала, не составляло ни малейших трудов выбрать необходимый облик, а не полагаться на волю случая. Чистяков наверняка стал волком, значит, бороться с ним лучше всего либо волку, либо крупной собаке из туземных овчарок. Но, коль кругом множество вооружённых людей, волк может запросто схлопотать пулю, тогда как собака будет бегать сколько угодно. Мало ли с какого подворья она удрала и по каким делам спешит степью?
Окружающий мир стал для ротмистра чёрно-белым, зато через уши и ноздри обрушилась целая лавина запахов и звуков. Так случалось каждый раз, когда он оборачивался в хищника, но всегда приходилось несколько минут привыкать. Иначе не разобраться в тончайших нюансах мировосприятия. Чем отличается ветерок, дующий с юга от порыва, прилетевшего с востока? Как с закрытыми глазами определить, где сухой стебель ковыля, а где тонконога? Почему шорох крыльев жаворонка не спутаешь ни с чем другим?
Благодаря обострившемуся чутью Николай Андреевич мог теперь идти по следу прапорщика, не глядя на отпечатки сапог. Казалось, впереди проложена железнодорожная колея справа рельс и слева рельс, если идти между ними, то никогда не заблудишься. Изначальная загадка вскоре подтвердилась Чистяков направлялся прямиком к ферме, то есть к штабу. Дважды ротмистр натыкался на лёжку спешащий впереди оборотень прижимался к земле и оставался так довольно долго. Должно быть, пережидал, когда пройдут вооружённые люди, не желая попадать им на глаза. Прапорщик терял время и это вселяло в Николая Андреевича надежду он мог успеть до того, когда его вмешательство станет уже не нужным.
Вот и сама ферма. Широкий двор, почти квадратный в плане, обсажен по периметру тополями. Внутри располагались опытные участки огородов, а в глубине стоял тот самый флигель, который выбрал Лавр Георгиевич, чтобы разместить штаб.
Как назло, большевики начали очередной обстрел.
Где-то в Екатеринодаре заработала невидимая батарея. Шесть гаубичных снарядов разорвались посреди грядок. Комья земли полетели в разные стороны, засвистели осколки, срезая ветки с тополей. Оборотень припал к земле, стараясь слиться с нею. Кусочку металла всё равно в кого втыкаться, кого убивать, а среди Детей Протея бессмертных не было. Да, старели медленнее, чем обычные люди, но от пули или клинка умирали так же верно, как и они.
Очевидно, красные стреляли наобум, без корректировщика, да и артиллеристы, по всей видимости, не отличались особой выучкой. Ни один снаряд не попал в сам штаб. Когда звон в ушах слегка стих, Николай Андреевич приподнял лобастую голову и увидел серого с рыжиной волка, рванувшегося к домику от края посадки.
Пашутин побежал следом. Отставал он шагов на сто, к тому же тяжёлое сложение волкодава не позволяло набрать ту же скорость, что и Чистяков.
«Главное, успеть!» билась назойливая мысль.
Волк с разбега сиганул в окно стёкол там не было, должно быть вылетели при очередном артобстреле.
Пашутин поднажал.
«Только бы успеть!»
Дверь распахнулась, оттуда не вышел, а вывалился бледный как полотно Долинский. Пальцы подпоручика лихорадочно скребли кобуру, но никак не могли открыть её. Увидев лохматого кобеля, спешащего вслед за волком, он дёрнулся, ударился плечом о стену и медленно сполз, пачкая китель. Судя по закатившимся глазам, адъютант Корнилова потерял сознание.
Острый осколок стекла выдрал из бока оборотня порядочный клок шерсти и пропорол кожу, но он даже не заметил этого, переваливаясь через подоконник.
На полу маленькой комнаты, где из мебели стояли всего лишь стол и табурет, лежал, разбросав руки главнокомандующий. Над ним застыл серый с подпалом волк.