Ленка похоронила маму, по-прежнему была подозрительно тиха. Впервые за много лет я с тревогой и искренним участием набирала ее номер, а не мечтала о том, чтобы Ленка как-нибудь потеряла свой телефон со всеми контактами. Я даже начала вынашивать ну совершенно не реалистичную идею научить Ленку готовить. Нет, я не великий кулинар, у меня просто обычно не хватает на это времени. Но то, чем кормит Ленка своих детей и даже собаку, кажется просто вредительством, в другой стране ее, возможно, привлекли бы к ответственности за негуманное отношение к живому.
Встретившись с Каменецким, как всегда совместившим разговор с приемом пищи, я узнала о том, чего именно не хватает для того, чтобы начать проводить кулинарные курсы на базе их центра. Оказалось, не хватает денег. Да, этой мелочи и банальности, определенной суммы, на которую можно было бы оборудовать кухню, достаточно просторную, учитывая специфику центра. К счастью, более-менее подходящее помещение под эти цели даже удалось обнаружить, нужно было сделать только небольшую перестройку.
Немногочисленный персонал центра воспринял идею появления собственной кухни с большим воодушевлением, потому что работали там в основном трудоголики и энтузиасты, забывающие о такой мелочи, как вовремя поесть. Но мы-то с вами знаем, что это ни в коем случае не мелочь.
Передо мной стояла задача: найти благотворителя, готового дать денег. Часть средств пожертвовала Елизавета вполне процветающая дочь моей подруги Валюшки, она же договорилась и нашла недорогое, списанное, но высококачественное, почти ресторанное кухонное оборудование, обещала поговорить с горячо любимым ею Энрико прекрасным итальянским стариком-поваром о проведении небольшого обучающего курса. Осталось добыть еще небольшую часть средств, и я решилась встретиться с Аликом в надежде позаимствовать у него возможные контакты состоятельных граждан, к которым можно было бы обратиться с подобного рода просьбой.
Я даже не стала произносить имя горячо обожаемой им Вареньки, чтобы не манипулировать его пристрастиями. Ради нее он и сам бы отдал последнее. Варька активно поддерживала эту идею создать на базе центра такую площадку, считая, что она очень поможет как деткам, имеющим разные ограничения, так и сотрудникам. Сама она, будучи гастроэнтерологом, мучилась от отсутствия времени и возможностей, нужных для приготовления здоровой пищи, на собственных долгих дежурствах. Правда, мою идею приобщить к этому Ленку воспринимала скорее со скепсисом.
Так что я вполне могла бы обронить словечко Алику о горячей поддержке Вареньки этого проекта. Но не стала. До поры до времени. Алик быстро нашел для меня время, и уже к вечеру в том же самом кафе я рассказывала ему всю историю и суть дела.
Большое спасибо тебе за контакты твоего брата-юриста. Ингу должны выписать на следующей неделе, и мы сразу же с ней туда сходим. Теперь вот кухня наш проект.
Когда Алик услышал о необходимой сумме и масштабе строительных задач, он снисходительно усмехнулся и сказал:
Умеешь ты создавать ажиотаж, Арина. У меня есть знакомая строительная фирма, они выделят вам пару своих рабочих, ну не пару, маленькую бригаду. А эту сумму я и сам могу выделить, смешно даже благотворителя искать. Хотя, может, найти его и следует, центр кем-то же финансируется, и наверняка экономят на всем.
Еще раз спасибо тебе, Алик. Ты просто наш спаситель. А чего ты такой подавленный, случилось чего?
Случилось? Ничего, кроме самой жизни. Жизнь случилась. Отец через месяц-другой совсем угаснет, и что мне останется? Пустота Как я когда-то мечтал освободиться от них, от их желания поступать «разумно» и «правильно», тогда казалось, что надо лишь хоть раз отважиться на бунт. Лишь раз хотя бы попробовать.
Когда сидел возле материнской постели в больнице, знаешь, ловил себя на мысли, что никак не могу ее пожалеть. Что злорадствую, представляешь? Как будто хочу ей сказать: «Ну что, и до чего довела тебя твоя разумность и полная убежденность, что ты знаешь, как лучше?» Мне было так страшно, что она осознает, что в чем-то чрезвычайно важном ошиблась, но уже ничего не вернуть Хотя было не похоже, даже с больничной койки она давала мне столько предписаний и советов, даже не желая замечать, насколько они далеки от того, в чем я реально живу. Весьма скорбно ощущать тот факт, что твоя мать покидает тебя, так и не успев стать настоящей матерью, не захотев понять, что же за человек ее сын.
Отец тот понимал меня больше, но он так привык полагаться на нее во всем, что никогда не решался возражать и потому никогда не становился на мою сторону. Я видел, что он понимал, что именно меня гнетет, но никогда не смел ей противоречить.
Все понятно, Алик. Меланхолия у тебя, черная тоска по несбывшемуся.
Что тебе понятно, чудачка? Что ты знаешь о меланхолии и тоске?
К сожалению, больше, чем может показаться стороннему наблюдателю. Моя энергия и оптимизм лишь прикрытие. И судя по всему, весьма удачное, раз тебе в него так верится.
Ведя длинные разговоры с мальчишкой-инвалидом, я кое-что поняла про беспомощность, тоску и черное. Черное это и ощущение конца, но и возможность начать заново. Тоска, как и боль, это и мучитель, и друг, показывающий, что тебе чего-то сильно не хватает. С беспомощностью сложнее. Говорят же: «Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, мужество изменять то, что я могу изменить, и мудрость отличить одно от другого».
Ну перестань, ты же вырываешь цитату из контекста, забывая, что озвучивал ее проповедник, и чуть далее по тексту: «Веря, что Ты устроишь всё наилучшим образом, Если я перепоручу себя Твоей воле» Это про тех, кто верит в Господа. Ты вроде бы не из этих.
Я не про Господа, это точно. Я о том, что мы на самом деле так мало знаем о наших ограничениях и возможностях. До обидного мало. Нас учили в школе чему угодно, только не этому: как понять, когда стоит смириться и принять собственные ограничения, а когда пробовать, искать пути, видеть перспективы там, где, как кажется, их и в помине нет. Трагедия, наверное, в том, что в чужой судьбе нам сплошь мерещатся перспективы, а в собственной часто одни лишь тупики и невозможности. И трудно понять тогда, кто прав. Первый, кто субъективно пока не может или вообще не способен что-то важное изменить в своей жизни, либо второй смотрящий на жизнь первого со своей «колокольни», с которой все его проблемы кажутся такими решаемыми, видятся в весьма разнообразных перспективах и смыслах. И думаю я, что собственный опыт к чужой истории весьма малоприменим.
Ты именно поэтому так активно участвуешь во всей этой истории? Алик улыбается немного снисходительно и тепло.
Я, как ты говоришь, участвую отнюдь не по рациональным или даже разумным соображениям, сама история меня вовлекла, втянула, как какое-то опасное океанское течение исподволь, незаметно. Не знаю, изменит ли это их жизнь, но мою уже в чем-то изменило. Хотя бы эту пару недель. Ведь ты тоже не отказываешься участвовать.
То, что я делаю, мелочи. К тому же, этому парнишке, такому, как ты его описываешь, трудно не помочь.
Вот и я об этом. Меня-то гнетет необходимость как будто постоянно искать смысл в каждом дне. А тебя что?
Алик внимательно всматривается в меня с легким изумлением и замешательством:
Это у тебя философское, теологическое или психологическое? Ты что, можешь позволить себе задаваться вопросами смысла жизни?
Это у меня просто жизнь, Алик. Наверное, женщина, способная родить ребенка, вместе с ним рождает и смысл. Мне же не дано иметь детей, и потому простые и естественные смыслы не появляются сами собой. Наверное, поэтому и задаюсь. А может быть, просто драматическая способность к честному взгляду на саму себя, с которой временами уже и хотелось бы расстаться. Стать наивнее, беззаботнее и легче. Ты, можно подумать, не задаешься?
Нет, не задаюсь. На этот раз я точно знаю, чего именно я хочу. Я хочу вернуться в Москву.
Куда? В какую Москву? В Москву своей юности? Ты в курсе, что ее уже давно нет? Москва с тех самых пор давно переменилась.
Я понял, что я не хочу быть специалистом по России, я хочу быть специалистом в России. И почему ты меня так отговариваешь? Ты же сама живешь в этом городе. Вот и я хочу. Тоже хочу ощущать себя живым, хочу жить, а не анализировать собственную страну.
Знаешь, это ощущение у тебя не появится просто от смены места проживания. Полагаю, можно быть живым в любой стране и любом городе. География не определяет степень чьей-то живости.
Чьей-то возможно. А моей да, определяет. В этом городе для меня будет только одна сложность делить его с ней. Жить рядом, понимая, что самое важное в моей жизни уже не исправить.
Вот тут ты ошибаешься: в Москве легко можно жить совсем рядом и не видеться годами, суетливая жизнь этого гигантского спрута так поглощает, что и Я осеклась под его красноречивым взглядом. Тот факт, что до этого случая нас с Варькой жизнь так развела, еще ничего не значит в сравнении с тем, что он в отличие от меня с ней никогда не расставался. Она, судя по всему, навсегда поселилась в его голове или сердце, не знаю, как будет точнее.
Накануне похода к Аликиному брату-юристу Инга опять температурила. Степка с утра обеспокоенно мне доложил все подробности предыдущей ночи: металась в жару, шептала: «Держи равновесие, перебирай ногами», проснулась опять очень бледная, слабая, но вроде бы без температуры уже.
Может быть, вам не стоит сегодня ехать? Подождать еще несколько дней?
Не знаю, Степ, через несколько дней меня уже может закрутить круговерть работы, будет трудно выбраться, ей придется идти одной. К тому же само ожидание, похоже, может ее измучить. Лучше, как выйдет из ванной, ты дай ей трубку, я у нее сама спрошу.
Сошлись на том, что я вызову такси к Инге, сама подъеду на метро. Эраст Генрихович человек занятой, не хотелось и его подводить, так безрассудно пользоваться его драгоценным временем. К тому же, как оказалось, мы явились к нему совершенно неподготовленными. Ни бумаг о разводе, ни справок из ЖЭКа о том, кто прописан на жилплощади, ни документов об инвалидности сына. Начисто выпало из наших женских голов, что мы едем к юристу. А юрист это документы прежде всего. Но Эраст (совершенно непохожий на Алика подтянутый, моложавый брюнет с аккуратной прической, как будто только из парикмахерской) что-то все время писал в своем блокноте, составлял какие-то схемы. Сказал, что отправит запрос туда и запрос сюда, и через пятнадцать минут нас выпроводил, объявив, что как только придут ответы на запросы, он позвонит и расскажет, какие шаги нам можно предпринять.