Графика ночей - Сергей Решетнёв 4 стр.

Я бы хотел тебя кусать и плакать,
А я стою, как бакен, над толпой,
Когда-то ты была моей, Итака,
Но я ушел  и всё ушло со мной.
Слепило солнце, жгли доспехи бога,
И выжгли мне извилины души,
Бог видит лабиринт, а я  дорогу,
И только вечность взгляд наш совместит.
Целуй меня, как паузы молчанье,
Ласкай меня, как истину вопрос.
И простота последнего свиданья.
И дымом щиплет нос.
Слова блестят, как скальпель у хирурга,
И в воздухе, как шарики висят.
Еще вчера входили мы в друг друга
Мгновений тех меня ослабил яд.

И забывать, как умирать.
И умирать, как забывать.
Как семечко, любовь проста.
И жаркие дрожат уста.
Я умираю, забывая,
Я забываю, умирая.
Быть непонятными, как сны,
Друг другу мы обречены.
А слезы  чистый кипяток,
А руки  холоднее снега,
Забуду всё, дай только срок,
Беспамятство  хороший лекарь.
И забывая, замечать,
Как дни редеют, словно листья,
И, умирая, всё мечтать,
О чем-то памятном и чистом.

Борода  явление необычайное,
И, с какой-то стороны  прекрасное,
Вот, растет она, как бы случайно,
И у всех как будто разная.
У кого-то тонка и шелкова,
И кого-то, как трава покошена,
И лицо любимое с иголками
Кажется и милым и заброшенным.

Головная моя боль  не сердечная.
Что же делать с тобой, жизнь не вечная?
Закатилась горошинкой в угол,
Коль оттуда прорастешь  будет чудо.
И чего боялся я ностальгии.
Здравствуй, родина моя, мы  чужие.
И друзья по будням пьют, словно в праздник,
С нелюбимыми уют  хуже казни.
Не боюсь теперь пропасть я в столице.
Только б, где бы мне достать, да опохмелится?
Ну, а хватит на билет  в поезд сяду.
Боль такая  силы нет. Яду! Яду!

Весна. Природа перезагрузилась.
Обновлены в лощинах интерфейсы.
И из-под снега вылезли корзины,
И на обои лезут эледьвейсы.
Брожу в лесу с мечтой о ноутбуке,
Сны открываю, там  пустые папки.
Мимо меня проносятся Судзуки,
И землю распаковывают тяпки.
Любимую поправлю в фотошопе.
В её глазах ошибок невосстановимых
Полным-полно, ее душа в Европе.
Увы, не выбираю я любимых.
О, милая, ты лишь для демонстраций,
К тебе не подобрать ключа и кода.
А я пароль поставлю от нотаций,
Мне безразлична женская погода.
Что мне дается  то я принимаю,
Чем дольше, тем милей модели ретро.
Я файл своей судьбы не прочитаю,
Поскольку переменчив сердца ветер.
Хочу заархивировать все чувства,
И, сохранив их в правильном формате,
Вновь зацвести, как возле дома кустик,
Ум в красоту облечь, как тело в платье.
В углу паук копирует программу
Своих бесчисленных и безъязыких предков,
И сеть его порой подобна храму,
Где мухи гибнут, ну а взгляды  редко.
Блестят росинки, словно мониторы,
Программу смерти вирус жизни точит,
Я замерзаю, братцы, под забором,
Наплывом счастья напрочь обесточен.

Звали зиму первую Светлана 
Вся была из снега и обмана.
Звали осень первую Татьяна 
Лодочка в объятьях океана.
А потом пришли весна и лето.
Как зовут?  Не расскажу секрета.
Леною была вторая осень 
Что отравлен, понял слишком поздно.
Третья осень  красная Татьяна 
Скорбный дом лекарства и кальяна.
И второй весной была Татьяна,
Приняла печаль, как тело ванна.
А второе лето было Викой 
Ягодой пьянящей, кошкой дикой.
Снова осень  и опять Татьяна 
Был удар коротким, острой  рана.
И второй зимой была Татьяна 
Всё вертелось в вихре из канкана.
Пятой осенью была подруга Даша,
Не осталось фотографий даже.
Третье лето назвалось Олесей,
Заколдованною, вечною невестой.
А четвертым Юлия приснилась,
Ничего у нас не получилось.
Пятым летом в дом вошла Светлана,
Сердце девичье, увы, непостоянно.
Яной стала мне шестая осень,
Ничего уже душа не просит.
И седьмая осень Таней стала.
Подняли меня со дна канала.

Она приедет через несколько минут,
И снова станет в мире всё иначе,
Часы словно минуты побегут,
А сердце засмеется, как заплачет.

Ну вот, уже подъехало такси,
А я стою, по-прежнему, в раздумье,
О, Господи! Спаси
Меня или мое благоразумье.

Я жду ее с желаньем и опаской,
Мне некуда и хочется бежать,
Тоска своей холодной лаской
Ночь заставляет в звезды целовать.

Я хочу быть месяцем июнем,
Месяцем расплывчатых надежд.
Пролететь, пройти, оставшись юным,
Словно утро солнечное свеж.

Я хочу быть месяцем сверкнувшим
Вдалеке, как лезвие реки,
Я для многих навсегда в минувшем,
Неосознанны дни счастья и легки.

Камешек достать со дна ручья,
Высохнет на солнце  потускнеет.
Но моя любовь еще ничья 
Спит со всеми, ласково всех греет.

Я хочу быть сонным, как трава,
И бескрайним, как поля гречихи,
Я хочу быть рыхлым, как земля,
И, как полдень деревенский,  тихим.

Быть хочу упрямым, как росток,
Вечно жить иль несколько веков,
Быть хочу, как красота жесток,
Милосердным, словно молоко.

К радости и свету я привык,
Так, как привыкает к ветке плод,
Но неумолимый проводник,
Молча меня к Осени ведет.

Не сметь кричать про то, что хочешь ты!
Пусть лопнут все подпруги и мосты!
Пусть ярость заливает кровью очи,
И сердце пьяное тоскою жить не хочет.
А хочется  фонтаном  в небеса,
Вонзится в Бога, как в плечо оса.
Оставить жало, и  в небытиё,
Сквозь вечность бросить голоса копье.
Нет. Замолчать. Все проглотить ключи.
Живым я вам не дамся, палачи.
Пройду сквозь боль и радость  напролом.
Поток и гордость  вот мой новый дом.
Я доберусь до самого предела.
О лишь бы жизнь лучиною не тлела.

Кризис чем-то напоминает каприз.
И на невидимый выходя карниз,
Не спешит душа почему-то ни вверх, ни вниз.
Ей, душе бы, всё дергаться, колебаться,
То лететь ей пухом, то тенью стлаться,
И пускай  не быть, но, хоть как,  казаться.
Ну, а я  коридорами, как по пищеводу рвота,
Из подземелья этого из этого города-грота.
Мои руки держат меня и не дают добраться
До какого-нибудь сюжетного поворота.
И я жду  незнамо чего,
И смотрю  не знаю куда.
Жду сезона дождей и большой воды,
Чтоб уплыть по течению навсегда.
Я не сплю ночами  медведь шатун.
Разговариваю с чайником  он известный лгун.
Вот и свет колеблется  гаснуть или нет.
Всё нелепица, и морали нет.

Я собрал тебе твои вещи
В пакеты, узлы, коробки,
Жалел, почему-то тещу,
И вкручивал штопор в пробки.

Я отвез тебе вещи,
Волос изменила оттенок,
И улыбались клещи,
Я гвозди тянул из стенок.

Халат твой, твоя сорочка,
Когда-то на этих гвоздях висели,
Теперь две глубоких точки.
А гвозди  в душе и в теле.

Кризис чем-то напоминает каприз.
И на невидимый выходя карниз,
Не спешит душа почему-то ни вверх, ни вниз.
Ей, душе бы, всё дергаться, колебаться,
То лететь ей пухом, то тенью стлаться,
И пускай  не быть, но, хоть как,  казаться.
Ну, а я  коридорами, как по пищеводу рвота,
Из подземелья этого из этого города-грота.
Мои руки держат меня и не дают добраться
До какого-нибудь сюжетного поворота.
И я жду  незнамо чего,
И смотрю  не знаю куда.
Жду сезона дождей и большой воды,
Чтоб уплыть по течению навсегда.
Я не сплю ночами  медведь шатун.
Разговариваю с чайником  он известный лгун.
Вот и свет колеблется  гаснуть или нет.
Всё нелепица, и морали нет.

Я собрал тебе твои вещи
В пакеты, узлы, коробки,
Жалел, почему-то тещу,
И вкручивал штопор в пробки.

Я отвез тебе вещи,
Волос изменила оттенок,
И улыбались клещи,
Я гвозди тянул из стенок.

Халат твой, твоя сорочка,
Когда-то на этих гвоздях висели,
Теперь две глубоких точки.
А гвозди  в душе и в теле.

Ты еще развестись не успела,
Но колени уже развела.
Наша страсть словно плод перезрелый,
Где-то лопнула, где-то сползла.

Сок уже забродил и захмелился,
Чуть надавишь  и брызнет, стечет,
И язык, как хорошая мельница,
Нас в муку сладострастья столчет.

Твои руки раскинутся пламенем,
Чтоб потом легче свиться вокруг,
А душа моя станет пергаментом,
Откровений твоих и заслуг.

Ноги тянутся, словно колонны,
Пахнет кровью зовущая плоть.
Мне другой и не надо иконы,
Чтобы страх и тоску побороть.

Словно в мох зарываюсь болотный,
И под пеной тону кружевной.
Пусть я голый, безумный и потный,
Но, зато, без сомненья живой.

Н.О.

Вода всё бьется в водосточном желобе,
Как мысль, подстегнутая болью, очумелая,
И, вырвавшись, слетает водопадом.
Кроме тебя, мне никого не надо.
Но, как извечно, ты дана другому,
Не утолить небесную истому,
Земля принять не может этих вод.
И я кричу, не открывая рот.
О Боже мой, какая красота.
Хотя бы помнить  целовал в уста.
Воистину, как это мир широк,
Как крепко связаны в нем нежность и порок.
Как связаны ладони. Не пространством,
А тем влеченьем вечным, постоянством.
Как связаны печаль и благодать,
Способности любить и умирать.

Вот как это происходит. Вот так.
Ужас в комнату проходит. Тик-так.
Смерть близка и смерть настырна, как родня.
Сохрани, альтернативно всем  меня.
Я один такой. Один я. Я такой.
Мне не нужен этот вечный, но  покой.
Скачет, скачет страх по кругу  карусель.
И качает мука муку, словно колыбель.

Н.О.

Ты сегодня снова в белом,
И на теле загорелом
Этот белый цвет так ярок,
Даже в сумерках он марок.
Снова встреча у ручья.
Я ничей, но ты-то  чья.
Тем не менее  мы вместе
В этот вечер, в этом месте.
Нам легко бродить вдвоем,
Мы слова друг друга  пьем.
Я-то пьян уже желаньем,
И тоска, как зверь,  живая.
Но вот эта белизна
Не дает мне пить до дна.
Я держусь за руки жадно,
Обнимать тебя  отрадно.
Груди спелые  в ладони.
Мы его любовь не тронем.
Пусть он будет женихом,
Пусть я буду  дураком.
И другой не надо доли.
Счастлив я, хоть полон боли.

Н.О.

Опять июнь запутался с июлем,
И снова кажется, что дел-то на века,
И я стою над пропастью, сутулясь,
И в память собираю облака.
От высоты подкашивает ноги,
Так тянет вниз, так хочется отпрянуть.
И странно  наслаждение в тревоге
Я нахожу, и веселюсь, как пьяный.
И мне смешно, что я в любви не ловок,
И мне смешно, что я лицом не вышел,
Не Дон Жуан, не сноб, не гну подковы,
Смотрю не сквозь людей, а как-то выше.
А что она? Она  обыкновенна,
Как грудь тепла, как губы  горяча,
Легка и переливчата, как пена,
Заботлива, как голос у врача.
Ну почем пришла ко мне напасть,
И сочные плоды я должен красть?
И для чего я ею окрылен.
Шаг в пропасть  и  спасен, спасен, спасен.

Открытия. Открыт ли я?
Разбитое корыто бытия.
И рыбка золотая теплых губ
Души моей не расколдует труп.
Я обезумевший, ушедший в норку кролик,
Я единица, спрятанная в нолик.
Внутри меня всё тикают часы.
Я опоздал на чаепитье в вечность.
Любовь остра, как жало у пчелы,
И  вздрагиваю  болью я помечен.